— Это что, еще один местный обычай?

— Присядьте вот на эту скамью. И займите свои руки — ухватитесь за скамью — таким образом, вас не будет мучить искушение дотронуться до меня. А теперь закройте глаза. Плотней. И не открывайте, пока я не скажу.

Я пожал плечами и сделал так, как мне было приказано, а затем услышал, как Ситаре легко движется рядом. Затем она поцеловала меня в губы, скромно и неумело, как девственница, но поцелуй оказался долгим и приятным. Это так возбудило меня, что я почувствовал головокружение. Хорошо еще, что я держался обеими руками за скамью.

Я ждал, что теперь девушка заговорит. Вместо этого она снова поцеловала меня, на этот раз наслаждение длилось гораздо дольше. Затем Ситаре снова прервала поцелуй, я уже ждал следующего, но тут она сказала:

— Откройте глаза.

Я открыл глаза и улыбнулся ей. Девушка стояла прямо передо мной, румянец со щек перекинулся на все ее лицо, глаза сияли, а губы, свежие как розовый бутон, улыбались, когда она спросила:

— Можете ли вы различить поцелуи?

— Различить? — любезно переспросил я и добавил, явно в стиле персидского поэта: — Как может мужчина сказать, что лучше: сладкий аромат розы или хмельной запах? Он просто жаждет большего. Вот так, моя красавица.

— Вы и получите больше. Но от кого? От меня? Это ведь я первой поцеловала вас. Или от Азиза, который поцеловал вас во второй раз?

Я чуть не свалился со скамьи. Затем Ситаре убрала руку за спину, вытащила оттуда мальчика и поставила его передо мной. Я вздрогнул от неожиданности.

— Он же совсем ребенок!

— Это мой младший брат Азиз.

Ничего удивительного, что я не заметил его среди домашних слуг. Азизу было не больше восьми или девяти лет, и он был мал даже для этого возраста. Но, заметив Азиза один раз, его больше невозможно было не замечать снова. Так же как и все местные мальчики, которых я видел, он оказался этаким александрийским купидончиком, но еще более красивым, даже по меркам Кашана. Да и неудивительно, ведь его сестра была самой красивой из кашанских девушек, которых я встречал. Инкуб и суккуб, подумал я невольно.

Поскольку я все еще сидел на низкой скамье, наши с мальчиком глаза оказались на одном уровне. Его голубые глаза, чистые и серьезные, выглядели на маленьком личике еще более огромными и яркими, чем глаза его сестры. Его рот был таким же розовым бутоном, как и у нее. Тело Азиза было прекрасным до самых кончиков пальцев. Его волосы были такого же огненно-рыжего оттенка, как и у сестры, а кожа напоминала слоновую кость. Красоту мальчика еще больше подчеркивали al-kohl вокруг век и сок ягод на губах. Я подумал, что это уже совершенно лишнее, но ничего не успел сказать, так как Ситаре заговорила.

— Мне позволено пользоваться косметикой только тогда, когда хозяйка отсутствует, — быстро произнесла она, словно хотела помешать мне вставить хоть что-нибудь. — Мне нравится украшать также и Азиза. — И снова она не дала мне ничего сказать. — Вот, позвольте, я покажу вам кое-что, мирза Марко. — Дрожащими пальцами Ситаре торопливо расстегнула и сняла блузу, которая была надета на ее брате. — Поскольку он мальчик, у него нет груди, но обратите внимание на то, какой изящной формы и как выступают его соски. — Я изумленно уставился на них, потому что соски были ярко раскрашены хной в красный цвет.

Ситаре спросила:

— Разве они не похожи на мои? — Тут мои глаза еще больше раскрылись, потому что девушка сняла верх своего наряда и продемонстрировала мне свою грудь с тоже раскрашенными хной сосками, чтобы я мог сравнить. — Видите? Его соски так же возбуждаются и встают, как и мои.

Ситаре продолжила болтать, и я уже был не в состоянии прервать ее.

— Еще, поскольку он мальчик, у Азиза, разумеется, есть кое-что, чего нет у меня. — Она развязала тесемки на его шароварах, и они упали на пол. — Разве это не настоящий маленький zab? Смотрите, как я ласкаю его. Он совсем как у мужчины. А теперь взгляните на это. — Сестра развернула мальчика спиной и своими руками раздвинула бороздку между его розовыми ягодицами. — Наша мать всегда тщательно использовала golule, а после ее смерти этим занималась я. Только посмотрите, какой великолепный результат! — В следующий момент без всякой девичьей стыдливости она сбросила на пол свои шаровары. Потом повернулась и наклонилась, так что я мог разглядеть ту ее нижнюю часть тела, которая не была прикрыта темно-рыжим пушком. — Мое отверстие в два или три пальца шириной, но разве можно определить разницу между моим михрабом и его…

— Прекрати немедленно! — наконец смог произнести я. — Ты пытаешься заставить меня домогаться этого ребенка!

Ситаре не стала отрицать, это сделал сам ребенок. Азиз повернулся ко мне лицом и впервые заговорил. Его голос был таким же музыкальным, как голос певчей птицы, но звучал твердо.

— Нет, мирза Марко. Ни моя сестра, ни я не домогаемся вас. Вы и правда думаете, что я когда-нибудь буду делать это?

Я был вынужден ответить уклончиво:

— Ну что ты. — Но затем вспомнил о своих христианских принципах и сказал осуждающе: — Выставление себя напоказ достойно порицания не меньше, чем домогательство. Когда я был такого же возраста, как ты, малыш, я едва знал, для какой цели предназначены мои органы. Господь запрещал мне обнажать их намеренно, это так безнравственно… и так ранит душу. Просто стоять здесь, как стоишь ты, — это уже великий грех!

Азиз посмотрел на меня с такой обидой, словно я ударил его, и нахмурил свои тонкие брови в явном недоумении.

— Я еще очень молод, мирза Марко, и, возможно, невежествен, потому что никто пока не объяснил мне, что значит грех. Меня учили только, как быть al-fa’il или al-mafa’ul, в зависимости от того, что требуется.

Я вздохнул.

— Увы, я снова забыл о местных обычаях. — Таким образом, я мгновенно выбросил из головы свои принципы и сказал, не покривив душой: — Будучи хоть исполнителем, хоть тем, с кем это проделывают, ты, вероятно, можешь заставить мужчину забыть, что это грех. Хотя для тебя это никакой и не грех, так что прошу прощения за то, что подверг тебя несправедливой критике.

Азиз одарил меня такой ослепительной улыбкой, что, казалось, его маленькое нагое тело засветилось в темной комнате.

Я добавил:

— Я также извиняюсь, что думал о тебе незаслуженно плохо, Азиз, не зная тебя. Вне всяких сомнений, ты самый очаровательный и красивый ребенок среди детей обоего пола и более соблазнительный, чем большинство взрослых женщин, которых я встречал. Ты напоминаешь одного из детей-Снов, о которых я недавно слышал. Ты оказался бы искушением даже для христианина, не будь здесь твоей сестры. Однако рядом с ней, понимаешь, ты должен занять всего лишь второе место.

— Я понимаю, — ответил мальчик, все еще продолжая улыбаться. — И я согласен.

Ситаре, чья фигура также выглядела в сумерках словно сделанная из светящегося алебастра, посмотрела на меня с некоторым изумлением. Она издала тихий возглас:

— Вы все еще хотите меня?

— И очень сильно. Так сильно, что теперь молюсь, чтобы сила твоего желания оказалась сопоставима с моей возможностью одарить тебя. Ты ведь упоминала про какую-то сделку?

— Это так. — Ситаре подняла разбросанную одежду и прикрылась ею спереди, чтобы не смущать меня своей наготой. — Мы всего лишь просим, чтобы вы взяли с собой Азиза в караван и только до Мешхеда.

Я моргнул.

— Зачем?

— Вы сами говорили, что не видели более красивого и соблазнительного ребенка. Мешхед — это перекресток многих торговых путей, город больших возможностей.

— Сам-то я не слишком хочу отправляться туда, — вставил мальчик. Его нагота также стала смущать меня, поэтому я поднял его одежду и протянул Азизу, чтобы тот прикрылся. — Мне не хочется оставлять сестру, у меня ведь больше никого нет. Но она уверяет, что так будет лучше.

— Здесь, в Кашане, — продолжила Ситаре, — Азиз всего лишь один из бесчисленных хорошеньких мальчиков, и все они соперничают за внимание какого-нибудь поставщика в anderun, который проезжает через город. В лучшем случае Азиз может надеяться на то, что его выберет кто-нибудь из них, для того чтобы он стал наложником одного из знатных людей, который, кстати, вполне способен оказаться злым и порочным человеком. А в Мешхеде его можно подарить какому-нибудь богатому купцу, который будет к нему благосклонен и станет ценить. Пусть даже он и начнет свою жизнь наложником мужчины, но у него появится возможность путешествовать, и со временем Азиз сможет обучиться делу его хозяина и сам станет чем-то большим, чем простая игрушка в anderun, предназначенная для чувственных удовольствий.