А сам при этом не явился. Как это Карл решил пропустить столь волнующую процедуру? Или страх перед всем, что связано с болезнями, пересилил? Или мэтр Груар нашел-таки способ его отвадить? Старику ведь искренне жаль королевских жертв.

В последнее время старик смягчился даже по отношению к Руносу. То ли смирился со своей участью, то ли наконец ощутил благодарность за спасение. Неоднократное.

Да и вообще — трудно ненавидеть единственного защитника. И не только своего.

Октавиан встал в дверях — безупречная статуя в синем.

— Входите, — вздохнул Рунос.

Раз никакого пьяного Карла за спиной пациента не маячит — уже хлеб. Надо уметь радоваться мелочам.

— Что я должен делать?

— Садитесь, — целитель накинул на дверь крюк и дважды провернул ключ.

— Вы действительно будете меня осматривать? — Октавиан выбрал кресло. Любимое Жаннино. Только сел не на подлокотник.

— Не вижу необходимости. Конечно, я могу найти у вас особо заразную лихорадку…

— Не надо, — усмехнулся юный Мальзери. — В этом случае король пошлет за Диего. А прямо сейчас мне и так ничего не угрожает. Его Величество напился так, что храпит каменным сном. Как видите, мои обязанности начнутся только завтра.

А оно сейчас кажется королевским подарком. Будто вообще никогда не наступит.

Предложить вина? А смысл? Не поить же допьяна ежедневно.

— Уважаемый Рунос, — Октавиан лишь чуть понизил голос. Не изменив тона ни на миг. И даже руки на коленях не дрожат. А ведь парню явно не по себе. — Не будете ли вы любезны сказать мне, подслушивает ли нас сейчас кто-нибудь?

— Никто, — честно ответил целитель.

Даже у Жанны не было возможности вновь прошмыгнуть в комнату. И спрятаться, к примеру, под кроватью. Или за портьерой. И «ход королевы Анны» сюда не ведет.

А подслушивать под дверью — не со слухом придворных и слуг. Если, конечно, среди них нет еще одного служителя Матери-Земли. Но такого Рунос определил бы с расстояния в полдворца.

— В таком случае хочу вам сообщить: во-первых, я узнал вас, во-вторых — никому об этом не скажу. И порукой тому — мое слово.

Не объяснять же теперь юному герою, что в руках опытного пыточных дел мастера говорят все. И всё.

Тем более — уже объяснял раньше. Там, в лесу. Когда все еще были свободны. Кроме самого Руноса.

Когда будущее еще лежало перед тремя беглецами — тайной лесной тропой. Не самое лучшее. Но и не то, что светит сейчас. Болотно мерцает.

— Но дело не только в этом. Вообще-то пришел я за другим. — Юный Мальзери опустил взгляд всего на миг. Но и этого хватило, чтобы целитель встревожился. Это что же должно случиться? — Только не подумайте, что я шантажировать пришел, ладно? Болтать я в любом случае не собираюсь, но мне больше некого попросить…

— Позвольте и мне задать вам вопрос, Октавиан, — мягко перебил Рунос. — Вы… все выжили?

— Нет, — парень закусил губу. А в лице что-то дрогнуло.

И вовсе он не статуя — просто выбора нет. Его не бывает у сыновей Валериана Мальзери. Или Мэндского герцога.

Тишина. И холод. Этот дворец промерз насквозь — даже в летнюю жару.

Или в крови их всех застыл лед змеиных подземелий. Навеки.

— Моя невестка Элгэ Илладэн погибла. Я и Диего выжили. И я не могу позволить, чтобы с ним хоть что-то случилось. Что-то еще, — совсем отрешенно выговорил Октавиан. — У него больше никого нет, кроме меня, а он… младше. И по-другому воспитан. И… он лучше меня.

Вот и всё. Говорят, что служители Матери-Земли чувствуют смерть близких. А оказывается — нет. Она была Руносу никем — эта илладийская девочка. И потому не возникло никаких предчувствий. Только боль — сейчас.

— Простите, мне всё еще… трудно рассказывать. — Горький взгляд пронзительно-черных глаз. — Я говорил, что пришел не за этим. Рунос, у меня не было выбора. Лучше уж я, чем Диего. Он после такого руки на себя наложит. Илладиец! — горько вздохнул Октавиан.

А ты не наложишь? Точно нет?

— Рунос, это еще не всё. Я не хочу, чтобы Карл стал у меня первым. Больно уж это… мерзко. А я никогда прежде не был с мужчинами. Еще раз прошу прощения, но я знаю, что служители Белой Матери исповедуют любовь во всех ее видах. Без разницы между полами.

Исповедуют. Целитель про себя усмехнулся. Действительно исповедуют. Некоторые даже любят.

Кто же виноват, что именно некий Рунос всегда предпочитал женщин? И так и не нашел времени и причин изведать другие стороны служения. Не требовалось.

А кому какое дело? Ведь всем известно, что мидантийцы — отравители, илладийцы — отличные фехтовальщики, а служители Белой Матери любят всё и всех направо и налево. И известно об этом, оказывается, каждому первому юному аристократу Эвитана.

— К сожалению, мне больше некого об этом попросить, — криво усмехнулся Октавиан.

— Надеюсь, это не потребуется, — через силу усмехнулся Рунос. — Существуют зелья… А из моих рук он пьет всё — пока. К сожалению, от других особенностей Карла это никого не спасет. Увы, хоть чем его пои, он не утратит способности быть садистом.

Глава пятая.

Квирина, Сантэя.

1

Что во дворе Кровавого Пса (хвала Творцу — уже покойного) творится всякая змеевщина — ничего удивительного. Раз уж в Сантэе древние богини являются на ритуал имени себя. А город заполонили жрецы с кривыми ножами. Из чьего-то (не будем показывать пальцем) ожившего кошмара.

Странно лишь, что поразила потусторонняя жуть не Элгэ, а Конрада. Или илладийка не всё о нем знает?

Сто змей и один Темный! Кстати, специально для Сантэи — ругательство лучше сочинить другое. Потом. На досуге — едва он заведется.

А сейчас — что делать с десятком вооруженных до зубов охранников и полудюжиной собак? В наличие здесь неохраняемых окон — хоть с какой стороны — верится слабо. Как и в дураков преторианцев. Аврелиан Четвертый Квиринский — не Карл Второй Эвитанский. Не идиот, к сожалению.

Точнее — идиот, конечно. Но совсем иначе. Подлее.

И что дальше? Самое разумное — сваливать! Подобру-поздорову. И банджарон, и Валерию можно спасти — только самим будучи на свободе. И ни в каком другом случае.

— Надо уходить, — одними губами шепнула Эста в самое ухо подруге. — Сваливать. Рвать когти.

Осталось кивнуть — незаметно для проводника. На всякий случай. Как учили еще в Вальданэ.

А Эстела чуть заметно щелкнула пальцами. Банджаронский знак лжи. Отпетой.

Ясно. Легкое движение губ — ожидание. На грани.

Всё уже понятнее ножа в лапах змеиного жреца. Нужно дать время уйти Кевину и Конраду. Иначе могут схватить всех. А камера пыток тут оборудована от и до.

— Подожди минуту, — попросила Элгэ юного квирита. — Голова закружилась. Жарко.

Мальчишка бросил на нее косой взгляд. С мелькнувшей в глубине глаз тенью суеверного ужаса.

А Эста молнией вцепилась в него. Одна рука — на горле, вторая — за грудки.

— Что случилось⁈ — прошипела банджаронка. — Не смей орать — прирежу раньше, чем издашь хоть звук.

Когда она успела достать кинжал? А главное — чем? У нее же обе руки были заняты. А Элгэ-то еще считала ловкой себя. Куда илладийке против банджарон? К счастью — не всякой, а только Эсты. Не зря ее прозвали Звездой. Не просто напрямую перевели имя.

— Что случилось с Конрадом⁈ Говори, щенок!

Или Элгэ окончательно свихнулась на почве трех разных зелий для одного змеиного обряда, или ее догадка верна. Та самая — поспешно засунутая в дальний угол разума. Как насквозь бредовая.

Впрочем, еще остается вариант, что они свихнулись с Эстелой на пару.

И когда наконец разойдется эта вонь? Дышать нечем!

— Почём я знаю? — зверенышем оскалился мальчишка. — Сама спроси своего любовника, с кем он спал в этом доме? К кому лазал ночами?

Эста побелела. Но, отдадим должное — не дрогнула. А пленника не выпустила и подавно. И правильно — лично прибить коварного изменника еще успеется. Сейчас — важнее его сначала спасти. От опасности пострашнее разъяренной возлюбленной.