Клода Ирия заметила сразу. Возможно, даже раньше, чем он ее. Кивнув на приглашающий жест, юноша проследовал к ее столу. Уверенно — как всегда.

— Какими судьбами? — поинтересовалась девушка. Разглядывая на свет простой бокал с рубиновым содержимым.

Хорошее вино. И благоухает южными специями мясо в отлично прожаренных овощах. А теперь еще и теплая компания подошла. Много ли человеку нужно? Если не для счастья, то хоть для покоя?

— Зашел поужинать, — тепло улыбнулся Клод.

— Так ты обосновался неподалеку?

— Да. Моя мать живет поблизости.

Когда-то «художник» говорил, что его родительница — в столице. А сам он — незаконнорожденный сын матери-простолюдинки и отца-дворянина. Дитя любви.

— Но я искал тебя. С тех пор, как твой дядя выслал тебя в Лютену…

— Он не высылал. Дядя предоставил мне выбор. Я сама согласилась уехать.

— Будь осторожнее. Твои кузина с кузеном не зря к тебе приехали. В Тенмаре творится что-то непонятное.

Сердце дернулось уже привычно.

— С Катрин ничего не случилось⁈

— Не случилось и вряд ли случится. Охотникам за титулом она не опасна. Так что будет и дальше мирно жить в замке. Одиноко стареть.

Одиноко. Потому что та, кого Катрин спасла, не посмела с ней остаться.

— А вот твой кузен Констанс — другое дело. Похоже, барон Гамэль решил стать единственным наследником.

И куда ему, простите? Надеется обзавестись еще одним отпрыском мужеского полу? Может, уже ждут? Или титул получит муженек Терезы — кто бы им ни стал?

Единственный законный наследник титула — Анри Тенмар. И до чего же больно смотреть, как шакалы и крысы делят логово мертвого волка!

— Тебе лучше пока не ездить в Тенмар. — Можно подумать, ее приглашают! — Чего бы ни хотел твой дядя — из замка он тебя выслал вовремя. И на всякий случай лучше подыщи другое жилье. Сама знаешь, барон Гамэль тебя ненавидит.

Это точно.

— Если хочешь — с жильем помогу. Я Лютену знаю неплохо.

— Спасибо. Постараюсь справиться сама, но если не выйдет… — Как только найдется Эйда — в гробу Ирия видела Лютену! В погребальном саване. — Клод, ты новостей о моей сестре не слышал?

— Пока нет, увы. Но зато есть другие вести. Не упади только. — Та-ак. Сердце уже колотится. Вновь. — Ирэн в монастыре держали взаперти только после неудачного побега. А сначала она была обычной моле… послушницей. И при ней монашки о многом проговаривались. У твоей сестры был ребенок.

— Что⁈ — Вряд ли Ирии мерещится второй призрак подряд. — Когда она успе… Погоди, ты хочешь сказать, что это еще тогда… И я ничего не…

— Потому ее и отправили в монастырь. Правда, возвращать после родов не собирались.

— Ирэн слышала, куда они дели ребенка? — Представить, как Карлотта нежно баюкает в тишине монастыря внука-бастарда, невозможно. — Сын или дочь?

— Дочь. Девочку отослали в храм с не самой лучшей репутацией. Точнее — со слишком… лучшей. Туда часто подкидывают детей. Монастырь святой Ивонны.

Ивоннитки — закрытый орден. О его дурной репутации Ирии слышать не приходилось. Как и о хорошей. Но она и о подлостях принца Гуго еще в Лиаре понятия не имела. Далеко слишком. И неинтересно.

Мало ли, что еще скрывали от невинной барышни? А вот герцог Ральф Тенмар наверняка сказал бы — без малейших прикрас. Если бы она догадалась спросить.

— Девочка еще там? Ты знаешь, как ее назвали?

— Мирабелла. Она родилась в Месяце Сердца Осени.

[1] Хэлависа.

Глава восьмая.

Середина Месяца Сердца Лета.

Мидантия, Гелиополис.

1

Алан Эдингем до сих пор до конца не верил в последние перемены судьбы. Два года назад столь стремительная карьера показалась бы захолустному дворянчику сказкой. А теперь…

При Ревинтере Алан был капитаном гарнизона. Офицером для особых поручений. Другом его сына. А теперь у Эдингема в три раза выше жалованье, одежда — какая раньше и не снилась. И каждый день — пиры от пуза.

И теперь он — никто. Один из многочисленной свиты посла. Отнюдь не самый приближенный к сиятельной особе последнего. Да еще и с шепотками за спиной: «Шпион Ревинтера!»

Ну и пусть, здесь почти каждый — чей-то шпион. И отнюдь не все верны лишь одному нанимателю. Не исключено, что и сам господин посол — шпион. И не только официальный — королевско-регентский. А он, Эдингем… Ну что ж — на правду обижаются только дураки.

— … А сейчас слушайте меня внимательно, Алан: вы немедленно прекращаете заниматься этим делом!

— Но, монсеньор…

— Алан, сейчас я приказываю, а вы выполняете. Вы сдаете задание вашему преемнику, а сами приступаете к другому. Немедленно!

Приказы не обсуждаются. А значит — прощай, Эвитан. Прощай, красотка Ирэн. Здравствуй, южно-ядовитая Мидантия…

В Эвитане Алан редко общался с представителями высшего света, но поставил бы идалийскую сталь против детского игрушечного меча — в Мидантии даже воздух грязнее вдвое, если не вчетверо. Несмотря на фонтаны и сады — целое море садов. Южный Океан.

Воздух — грязнее, яды — опаснее, люди — подлее, улыбки — медоточивей и фальшивее. Интриганы — хитрее, убийцы — жесточе. Высший свет — спесивее и высокомернее. А Эдингем и в прежние времена не слишком любил тех, кого право рождения делает напыщенным ослом.

Мидантия — кривое зеркало всего самого дурного, что есть в Эвитане.

И Алану здесь не понравилось.

А сказать, что не нравится император Борис, — это не сказать ничего. Не то чтобы Эдингем что-то имеет против солдафонов — даже на троне. Но этот предварительно сместил родного племянника. И почти наверняка — еще и ускорил смерть брата.

И уж насколько Алана раздражает Борис, но куда сильнее бесит его младшенький сынок. К счастью, дядюшку Гуго Эдингем видел в уже растолстевшем и поуспокоившемся виде. И потому основных его деяний не застал. А ведь на их фоне бледнела даже женитьба на чужой жене — при живом муже.

Похоже, так судьба готовила к худшему. Мягко и ненавязчиво.

Увы, младшенький отпрыск Бориса получил все «достоинства» молодого Гуго, помноженные на садизм Карла.

И кто бы сказал, откуда у умных королей берется склонность к откровенной дурости? Покойный Иоанн вырастил сына никаким правителем. Зато вручил неограниченную власть беспринципному подлецу-братцу.

А беспринципный и подлый теперь видит в собственном старшем сыне второго Константина. На взгляд Алана, сходства там негусто. Но самодур Борис всерьез собрался завещать престол младшему. В упор не видя, что такого стащат с трона за ноги собственные подданные. Раз уж Мидантия теперь уверенно топает стопами Квирины. Это вам не консервативный Эвитан, где терпели сначала Фредерика Юбочника, а теперь еще и Карла — Злобного Идиота.

Кстати, Евгений на Константина Книжника если чем и похож, то отвращением к лишней жестокости. Но, похоже, в Мидантии это считается слабостью. Если можешь убить вместо десятка сотню — вперед, молодец.

Если, конечно, не возмутятся убиваемые. И не победят. Тогда молодцами будут уже они.

Жертвовать пушечным мясом — это ведь тоже уметь надо. Борис умеет. А вот младшенький принц Роман мозгов и талантов отца не унаследовал.

Мидантию жаль не больше Квирины. Вражеская держава. Да и вообще — раньше она как-то о себе заботилась. И даже вполне успешно.

Значит, справится и сейчас. Или пойдет на корм хищным соседям. Как Аравинт.

Жаль Евгения. С его хрупкой поэтессой женой. С сестренками — тихой Марией и дерзкой Юлианой. Жаль юную Зою — дочь покойного Иоанна.

Нормальных людей всегда жаль — когда они попадают в Бездну. И вынуждены там сосуществовать с… ее обитателями.

Алан в Мидантии временно. А вот эти бедолаги, увы, до конца их дней.

Тот же Мидантийский Скорпион заслужил прозвище более чем. Куда там Бертольду Ревинтеру! Эдингем никогда не идеализировал монсеньора, но почему-то уверен: тот — жесток и безжалостен, конечно, но лишь в пределах необходимости. Врагов нельзя оставлять в живых и нельзя давать им шанс возродиться. А их родне — шанс за них отомстить.