Или не готова. Тоже ведь не мидантийка.

Бедный Константин. Его использовали все. И продолжают использовать. Тот же Эвитан активно мутит мидантийские окраины. Собирает недовольных нынешним императором. Недовольных казнят с особой жестокостью, но зато Мидантии — точно не до Аравинта. Как раз под шумок съеденного Эвитаном.

— В любом случае, — перешел все грани цинизма Евгений, который принц, — я, как вы знаете, уже женат. А мой недавно овдовевший брат — вряд ли подходящий жених для любой женщины. Если она, конечно, собирается жить. Что же касается моих сестер — ни одну не отдадут за принца, потерявшего трон. Как и сестер Константина… но уже по другим причинам. Единственный шанс для Аравинта — попросить у Мидантии покровительства. Но ваш король уже попросил покровительства Мэнда.

— А если бы выбор был в пользу Мидантии?

— Тогда Мидантия, возможно, приняла бы предложение брака моего брата Романа с Арабеллой Ларнуа. С последующим возвращением Аравинтского трона ей. И ее потомкам. И ее мужу — как их Регенту и ее наследнику.

Молчание. Не в пример красноречивее предыдущего.

Осторожно двинуть вперед золотого «кардинала». Забавно. Евгений всегда использовал самую сильную фигуру только в конце. Но выигрывал у всех. Кроме отца — иногда. Когда было необходимо проиграть.

Впрочем, истинные игроки ему не попадались ни разу. Или боялись выиграть у наследника. Ну и зря. Не Роман ведь.

Увы, зато тому блажь поиграть приходила редко, но за чужую победу мог и пришибить. А попробуй проиграй Роману… Чтобы так исхитриться, нужно в Мидантии не только вырасти, но и состариться.

Впрочем, Евгений мог себе позволить слабость не только выиграть у брата, но и посмеяться. Как и Юлиана. В детстве она убегала и пряталась — всем дворцом найти не могли. Потом — только насмешливо язвила.

Золотое вино, золотые воины. Черно-белая доска.

— От себя могу вам обещать только одно.Лично от себя. Не вмешивая в это отца. Я постараюсь — только постараюсь! — добиться возвращения Аравинта в лоно Единой Церкви. Потому что это уже ничего не изменит, кроме восстановления чести отдельных близких вам людей. И даже это я, возможно, не смогу.

— Благослови вас Творец, Ваше Высочество.

4

Император Константин был наивен и простодушен, или Алан Эдингем — глупее Леона Таррента. Потому Константин долго и не продержался. Дольше одного дня. Сразу стал мешать всем. Входил ли в их число Бертольд Ревинтер? Наверняка. Как и прочие Регенты.

Ну, кроме слишком благородного кардинала, вестимо. Монсеньор часто говорил, что каждый должен быть на своем месте. Кардинал-рыцарь так же смешон, как трусливый воин или уродливая кокетка.

Начал бы Константин Кантизин войну за Аравинт? Возможно. Там — его невеста. А принц, по слухам, был еще тем романтиком. В балладах такое простительно. В жизни — увы.

Был. Он и сейчас еще жив. Весь вопрос: в каком виде?

Война с Аравинтом развязана давно — отступать поздно. Он уже, собственно, завоеван. И всё, что на пользу Эвитану, монсеньор сделает. Наверное, свержение Константина тоже было на пользу. Зачем Эвитану на престоле жених Арабеллы Вальданэ?

Что ждет Константина дальше? Смерть в собственной постели — во сне? Подавится костью? Упадет с лестницы и сломает шею — абсолютно случайно?

И что с ним уже успело случиться? Не дай Творец никому попасть в плен к врагам в Мидантии. Даже гуговцы — милосерднее.

В Эвитане жестокость — исключение, в Мидантии — норма. Дома такое признают, принимают как необходимое зло, но морщат нос. Здесь же просто не поймут, если ты убьешь злейшего врага быстро, а его семью не изведешь под корень.

А слабому сыну сильного отца не выжить в любой стране. И уж точно не удержать ее. Мигом вскинутся и недобитые враги, и просто жаждущие свой кусок жирного пирога.

Кстати, вообще слабый правитель Мидантии Эвитану выгоден. Если бы не Аравинт… Но кардинал болен, а Мальзери, Гуго и Эрик закусили удила.

У монсеньора Ревинтера просто не было выбора. И времени всё переиграть.

Многих мужчин губят женщины. Константина Кантизина окончательно сгубила помолвка с той, кого он даже никогда не видел.

Значит, Алан по-прежнему будет торчать в Гелиополисе. И любоваться рожами, в которые так и хочется врезать. От души. Но на это монсеньор приказа не давал. И даже дозволения.

Неужели и правда — были те выстрелы в Гуго? Бывшего начальника, нынешнюю ненавистную мразь.

Бесполезные выстрелы. Они с Риккардо рискнули жизнью, а Гуго оклемался. Опять.

У Алана не вышло ничего. Он хотел спасти Эйду. Убить Гуго. Жениться на Ирэн и вырвать из столичной Бездны хоть ее.

И что из этого ему удалось? Осталось только вспоминать серые омуты глаз. И беспокоиться не только за Эйду, но и за смазливую дурочку Ирэн. Кого к ней приставил Ревинтер теперь? Или кто другой — еще чище монсеньора. Ирэн ведь нужна не только ему.

Будет ли этому кому-то жаль ее хоть немного? И как быстро ветреная девица забудет Алана? Так же, как и предыдущих любовников? Сын и отец Тенмары, Алан Эдингем, кто следующий?

Если бы у Алана спросили совета, он предложил бы Риккардо. Этот точно задурит мозги любой красотке. Еще бы!

Алан что, ревнует? Красивую дурочку Ирэн? Значит, точно — сам дурак. Ревновать такую — убьешься. Будешь ходить рогатым — даже если женишься на ней. Девица побывала в постели собственного несостоявшегося свекра. И на верность не способна в принципе.

Написать ей, что ли, письмо? А почему бы и нет? Кому это повредит? Кто попробует шпионить за Аланом — обнаружит сей опус. И честно настрочит хозяину: «Эдингем не ест, не пьет, ночей не спит. Всё страдает по оставленной в Эвитане невесте…»

Как он был бы счастлив и действительно не спал бы ночами — носи его невеста имя Эйда!

«Милая Ирэн, я недавно прочел новый сонет Флавиана. Это очень модный виршеплет… (зачеркнуть виршеплета) поэт. Он будто написан о вас…» Кто, поэт? Ладно, Ирэн такое даже не заметит. Пропускаем. «А когда я смотрю на дивные розы в императорском саду — вспоминаю ваши прекрасные глаза…»

Стоп. У Ирэн глаза — не белые, не алые, не розовые и даже не золотые. А зеленых роз еще не научились выращивать даже в Мидантии.

Ладно, всё равно не поймет. Зато красиво получилось. Ирэн будет в восторге.

«А когда я слышу шум моря — вспоминаю твой дивный голос. И серебристый смех…»

Глава девятая.

Конец месяца Сердца Лета.

Эвитан, Лютена.

1

Риккардо не является второй день — что само по себе странно. И хотелось бы обрадоваться ослаблению интереса некоего министра финансов к некоей юной фрейлине — она же племянница некоего покойного герцога… Но как подумаешь, что для невнимания тоже есть причины… И серьезные.

И Алисины курицы притихли. А с другой стороны — веселья тут никакого. Балов Ормхеймская Лилия не устраивала и раньше. А теперь — в трауре! — и подавно. Внимания петухов… то есть кавалеров не хватает — вот куры… дамы и соскучились.

Ладно, «илладиец» опять не пришел — уже неплохо. А еще лучше — что больше не появлялся Всеслав.

Плохо лишь одно — от Клода тоже нет вестей. А у Ирии больше нет Алана — прятаться, если близко пройдет некий словеонский князь. Констанса, что ли, с собой таскать — исключительно для этого? Так Соланж не поймет. Не оценит юмор.

В Лютене поэт и так общается с бедняжкой, как с малознакомой дальней родственницей. Но это отнюдь не значит, что и бедняжка столь же легко вырвет из сердца любовь и ревность. Сама Ирия сколько забыть Всеслава не могла? А ведь у нее причины — посерьезнее, чем флирт любимого с другими дамами.

Ну вот что это вообще за штука такая страшная — любовь, а? Р-раз — и ты привязан надолго, если не навек, к кому-то, кто тебя запросто на дух не переносит. И теперь тебе плевать — добр он или зол, благороден или беспринципен. Для всего или почти всего ты найдешь оправдания. Наделишь объект своей нежной и пламенной страсти всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. И даже если вдруг поймешь, что принял ледяной блеск луны за жаркие лучи солнца, — всё равно не враз сумеешь разлюбить.