Так или иначе, но маленькая бизнес-империя Фрунзе разрасталась. И везде он выступал как дольщик, от которого была идея и, отчасти, финансирование startup’а. Управление и реализация уже лежала на других людях. Что требовало регулярных вливания. То есть, Михаил Васильевич, как он сам себя называл, выступал «пролетарием умственного труда». Несколько превратно трактуя этот термин. Но с ним не спорили, так как себе он от всех этих прибылей забирал в разы меньше, чем у иного наркома «к рукам прилипало». Все остальные прибыли пускал на общественное благо.
Кроме того, к нему регулярно шли просители всех мастей. Благо, что записаться на прием к наркому в те годы мог любой желающий. И, что примечательно, попасть. Из-за чего в рабочем сейфе Михаил Васильевича почти всегда лежало от 20 до 30 тысяч рублей. Своих. Для помощи в частном порядке.
Например, он уже к лету 1927 года прославился как ценитель живописи. Который поддерживал художников, работавших в стиле реализм или гиперреализм, фактически созданный под его влиянием. Модная тема, но «вся эта мазня» ему была не по душе. Поэтому он частенько покупал картины «у художников, которые умели рисовать», и безвозмездно дарил их Третьяковской галерее или какой-нибудь еще. Что потихоньку стало формировать даже тренд и прокачивать этих художников и гиперреализм как новое направление в живописи. Ведь не станет же целый нарком покупать гадость?
Аналогично он поступал со скульпторами. И так далее. Да и студентов или разные пытливые умы поддерживал. Где-то целевой стипендией. Где-то помощью с жильем. Где-то финансированием исследований, если они ему казались интересными. Чем Остап Бендер и попытался воспользоваться. Дабы прильнуть к этому освежающему ручейку финансовых средств.
Но не вышло…
— Остап, мать твою Бендер… невероятно… — бурчал Фрунзе приходя в себя после завершения приема. — Осталось встретить только русалочку или бабу Ягу. Хотя с последней я, пожалуй, погорячился… — поправил он сам себя, вспомнив престарелую жительницу из дома через дорогу.
Посидел.
Перевел дух.
И подняв трубку вызвал секретаря.
— Есть там кто еще на прием?
— Камов. Вы его просили вызвать. Ожидает.
— Зови… — нехотя произнес Михаил Васильевич, предвкушая долгий и непростой разговор.
Камов Николай Ильич — знаменитый в будущем конструктор советских вертолетов. В 1927 году делал свои первые шаги. Сначала, с 1924 года в мастерских Добролета, где шло производство легкого пассажирского самолета Junkers J-13. А в 1927 году его пригласил к себе Григорович в Ленинград.
Тут его Фрунзе и выловил.
Всех не упомнить и не отследить. А тут мелькнула в сводке фамилия и нарком зацепился взглядом. Навел справки. И оказалось, что Камов уже увлекался винтокрылыми машинами и многим своим коллегам все уши ими прожужжал…
— Проходите, Николай Ильич. Присаживайтесь. — вполне доброжелательно произнес Михаил Васильевич. — Чаю? Кофе?
— Э-э… — несколько опешил молодой собеседник.
— Я слышал, что вы увлекаетесь винтокрылыми машинами. И если это так, то разговор у нас будет долгий. Вот и предлагаю. Так что вы выбираете?
— Чаю, — неуверенно произнес Камов.
Фрунзе распорядился по телефону. И вновь вернулся к гостю.
— Вы, наверное, уже знаете, что на некоторых больших кораблях у нас используются гидросамолеты. Для разведки.
— Конечно, — охотно закивал тот.
— Но гидросамолет — это громоздкая катапульта. А чтобы его подобрать так и вообще требуется останавливаться и вылавливать его краном. В условиях боя это смерти подобно. Да и не всегда возможно из-за волнения. Ну да что я вам рассказываю? Полагаю, Григорович сам уже в деталях вас посвятил во все тонкости.
— Дмитрий Павлович постарался меня ввести в курс дела наиболее полным образом. — максимально нейтрально ответил Камов.
— Отлично. Смотрите. Есть мнение, что для решения отдельных задач РККФ требуются легкие винтокрылые машины. Способные взлетать с корабля без катапульты и туда же садиться. Сами. Разумеется — без разбега и пробега.
— Автожиры в принципе на это способны.
— Автожиры летают на принципе авторотации. Дело неплохое. Но здесь потребуется нечто большее. Вот, ознакомьтесь. — произнес нарком и подтолкнул к гостю папку. В которой лежало ТЗ и ТТХ на маленький двухместный вертолет.
Изначально Фрунзе хотел сделать ставку на некий аналог германского Flettner Fl 282 — знаменитой «Колибри». Крошечного вертолета, выполненного по двухвинтовой поперечной схеме с большим перекрытием перекрещивающихся несущих винтов. Но такой вариант был сложнее традиционного варианта. И хотя он нес определенные преимущества в плане удельной грузоподъемности, был труднее в реализации. Именно поэтому Михаил Васильевич остановился на классической схеме.
В свое время он видел ни раз всякие любительские видео, где моделисты собирали из «говна и палок» в гаражах сверхлегкие вертолеты. Пространственная рама из стальных труб. Движок от какого-нибудь мотоцикла. И так далее. Очень просто. Очень примитивно. Но именно это ему сейчас и требовалось. Вот этот «колхоз» он и описал. Правда в двухместном варианте и с крепежом под рацию.
Радиус действия и скорость полета не имели особого значения. Главное, чтобы он был в состоянии догнать корабль и сесть на него. Вот и все требования по скорости. По дальности — ну — километров сто за глаза. Будет больше? Огонь! Нет? Да и ладно. Для начала и таких параметров вполне хватало для оснащения ими кораблей. Что резко бы подняло их боевые возможности…
Камов перекладывал листы и ошалело чесал затылок.
— Понимаю. Вы не специалист в этой области. — тяжело вздохнув, произнес Михаил Васильевич. — Но единственный в мире человек, который что-то подобное уже разрабатывал — это Сикорский. Полагаю, вы слышали о нем.
— Как же не слышать? Конечно слышал. Сбежал контра.
— Не стоит его осуждать. В годы Гражданской разное творилось. И лично он бежал от внесудебной расправы. Из-за чего испытывает к Союзу самые негативные чувства. Не каждый человек может легко принять тот факт, что какие-то бандиты, прикрываясь именем Советской власти, пытались тебя ни за что, ни про что ограбить и убить. Я уже полгода с ним переписываюсь. И пока подвижек мало. Он оттаивает. Хоть и медленно. Не верит нам. Боится нас.
— Так чего же нас боятся?
— Повторяю, Николай Иванович, вы никогда не попадали под паровой каток таких вот преследований. Если хотите я могу попрошу Феликса Эдмундовича… хм… ввести вас в курс дела. Чтобы вы затравленным зайцев попытались сбежать из Союза, спасая свою жизнь и жизнь близки от несправедливой расправы.
— Так это что же, все беглецы беленькие?
— Почему все? Отнюдь, нет. Огульно только судить не стоит. Вы ведь слышали — в «органах» идет чистка. Дела изучаются. Массу всяких перегибов на местах находят. И так далее. Люди просто так с насиженного места не срываются.
— Понимаю, — после долгой паузы произнес Камов, кивнув.
— Так вот. Сикорский свой геликоптер разработал где-то в районе 1909 года. Вроде бы даже собрал образец, и он оторвался от земли. Но это не точно. В любом случае, ни чертежей, ни иных материалов у нас нет. Да и он сам хоть и согласился на дистанционное сотрудничество, но предоставить чертежи не может. Их у него попросту нет. Бежал второпях. И вам предстоит, опираясь на голую теорию и идею, сконструировать по сути принципиально новый тип летательного аппарата.
— Ох… — выдохнул Камов каким-то диким взглядом уставившись на наркома.
— Возьметесь?
— Возьмусь! — излишне решительно воскликнул Николай Иванович.
«Кто бы сомневался» — мысленно фыркнул Фрунзе.
Горячий и решительный Камов, склонный к инициативе не мог отказаться. Получится у него этот проект или нет — бог весть. В любом случае попробовать он должен был…
В принципе в СССР имелся и Юрьев Борис Николаевич, который аж в 1911 году изобрел автомат перекоса. Но его Фрунзе поставил на куда более важную работу. Он руководил разработкой воздушного винта с переменным шагом. Вертолет — это, конечно, очень важно и нужно. Но не так уж и к спеху. А вот винт переменного шага мог кардинально повысить летные качества советских самолетов. Даже самых поганых и примитивный. И этот level-upв условиях вероятных военных конфликтов, преимущественно локальных, хотелось бы получить. Не «кровь из носу», конечно, но намного более желательно, чем вертолеты.
