Греттруп был слишком зол на своих коллег и на прусское чиновничество, чтобы возражать. Не то, чтобы он действительно боялся контрразведки – ничего незаконного он не делал – но репутацию ему эти умники испортили бы мгновенно и необратимо. Точно так же, как если бы его поймали на шпионаже, только совершенно без всякой вины... Потерять репутацию и четыре года жизни за дело казалось менее обидным, чем одну репутацию, но ни за что, и Греттруп с легкостью согласился.

С тех пор прошло уже два года, беспокоили за это время его всего три раза – что не мешало продавать секретные разработки... Но сегодня ему опять пришло письмо. Как обычно, замаскированное под послание из патентного бюро, но само по себе довольно необычное. Нелестно, хотя и относительно пристойно – все-таки, при жене и детях – высказавшись о патентоведах, Гельмут сразу после обеда засел за машинку. Для всех, кто мог это прочитать, его письмо было очередным возмущенным ответом в «еще одном раунде бокса по переписке», как выражалась супруга, но для того, кто это должен был прочитать... Тот узнает немало интересного о прусской промышленности вообще и о военной – в особенности, много полезного. Еще в письме содержалась просьба подготовить эвакуацию его семьи – уж очень ему не нравились появившиеся в последнее время «охранные отряды» в новой черной униформе.

Ответ пришел на следующий день – и выглядел извинениями и предложением зарегистрировать его изобретение, не взимая пошлину. Это было согласием, и Греттруп незамедлительно отправил новое письмо, в котором излагал все, что ему было известно и предлагал вниманию партнеров все свои разработки и все навыки и знания. Очень своевременно, как оказалось...

Следующее утро неожиданно началось с вызова к директору Дорнбергеру. Директор долго распинался о неблагодарности и подлости Греттрупа, интересовался, не стыдно ли ему продавать их новейшие разработки конкурентам, выяснял, как он дошел до подобной низости...

Озверевший Греттруп в ответ заявил, что Дорнбернер – обыкновенный вор, который присваивает изобретения подчиненных и что если он намерен его уволить, то пусть увольняет, а не насилует мозг лицемерным бредом, а потом выдернул из-под пресс-папье лист бумаги и написал заявление об увольнении, в качестве причины указав, что директор – вор, кретин и хам.

– Вы уволены, Греттруп, – тут же заявил Дорнбергер, – а вашими делами займутся в полиции безопасности. Надеюсь, вы получите по заслугам.

Греттруп молча вышел из кабинета, собрал все свои бумаги, прихватил несколько наиболее интересных чужих документов и ушел. А дома его ждало весьма неприятное известие...

Перепуганная жена сообщила, что его искали два черномундирных «охранника», желавшие засунуть нос в его бумаги, но ордера у них не было, так что она их не пустила. «Охранники» ушли, но пригрозили, что вернутся со всеми бумагами, и тогда не поздоровится всем.

– Лизхен, – кажется, это был от силы пятый раз в жизни, когда он так называл жену, – собирайся. Заберем детей из школы – и уезжаем. Совсем. В Пруссии нам делать нечего – меня уволили, да еще и подставили, так что придется побеспокоить кое-кого из друзей...

К счастью, именно такого развития событий он и ожидал – равно как и его покровители – и потому все проблемы были решены одним телефонным звонком. Адрес квартиры, где его должны были ждать, он помнил, пароль был в письме – оставалось только доехать.

Два часа спустя, когда автобус вез Греттрупов мимо их дома, стало очевидно, что они очень вовремя уехали – у подъезда собралась компания знакомых обладателей черных мундиров, грубо допрашивавших соседей. В окнах квартиры горел свет, мелькали тени – судя по всему, там шел обыск... Или просто погром – Гельмут предпочитал оставаться в неведении как можно дольше.

Полтора часа спустя, после нескольких пересадок, Греттруп открыл дверь квартиры на втором этаже невзрачного старого дома. В единственной комнате на столе лежал конверт, а в конверте – билеты на ночной поезд до Свинемюнде и на пароход «Страна Советов», отплывавший утром в Петроград.

– Так ты работал на русскую разведку?! – выдохнула Лиза.

– И только поэтому мы живы, – сердито отозвался Гельмут. – Ты же понимаешь, что я вовсе не из любви к приключениям во все это влез? Помнишь, как мои изобретения попросту воровали? Как всем было абсолютно наплевать на мои разработки?..

– Поэтому я тебя ни в чем не обвиняю. Даже наоборот – не свяжись ты с русскими, нам бы некуда было деться...

Они проговорили весь вечер – все равно больше нечем было заняться, вызвали такси и отправились на вокзал. Таксист наверняка окажется доносчиком, но Греттрупа это не волновало – сказать, куда и когда они уехали, он все равно не сможет, а когда он доберется до полицаев или черных – они уже будут в море.

Боевики охранного отряда появились на вокзале два часа спустя после отбытия поезда. Еще полтора-два часа у них ушло только на то, чтобы выяснить, что да, вроде бы похожие люди здесь были, сели на поезд и уехали. Ну а к тому времени, когда они выяснили, куда именно уехали, семейство Греттрупов стояло на корме «Советской России» и без всякого сожаления смотрело на удаляющийся город. Как бы там ни было, но Пруссия осталась в прошлом...

Они были далеко не единственными беглецами на этом судне. Почти все пассажиры-немцы покинули Германский союз, спасаясь от оголтелых молодчиков в черных мундирах, проповедовавших откровенно мерзкие идеи биологического неравенства людей. Новомодная философия, появившаяся всего два-три года назад, бурей прошлась по людским умам, засеяв их зубами дракона, и теперь они дали свои ужасные всходы... И вот уже идеи одних «недостаточно арийские», другие не являются «истинными германцами», а третьи – просто евреи. И вот этого Греттруп не понимал абсолютно. Да, евреев в германских государствах традиционно недолюбливали, но считать их корнем всех зол никому в голову не приходило... До тех пор, пока не появились национальные социалисты со своей черной гвардией. Греттруп не понимал, что происходит, но, что бы ни происходило, с его семьей этого произойти не должно. И теперь уже не произойдет... И он впервые по-настоящему порадовался тому, что работал на русскую разведку.

Флот Объединенных Наций так и остался в Ирландии – Балтика все же была слишком мала для такой армады. Это было не слишком удобно, но выбора не было, и разведывательно-аналитическая группа, остававшаяся в Москве, это неудобство почувствовала очень быстро. Полеты над всей Европой были неудобны и опасны, да и корабли с генераторами перехода до Москвы вряд ли бы добрались – втиснуть их на что-то меньше эсминца было проблематично, а эсминец с генераторами просто не проходил по рекам и каналам по осадке.

Поэтому команда перебралась в Архангельск – ко всеобщему неудовольствию, ибо кроме возможности обойти Европу, не привлекая нездорового внимания, никаких других достоинств у города не имелось.

Гостиница «Северное сияние», в которой разместилась команда, была невелика и полностью отдана под нужды разведчиков – там установили аппаратуру спецсвязи и разместили охрану, техников и представителей остальных участников формирующейся коалиции. Роскошью гостиница, разумеется, не блистала, но номера были удобными, кухня – хорошей, а сама гостиница, что немаловажно, стояла недалеко от порта и при этом несколько на отшибе. То есть – не привлекала внимания, несмотря на всю суету.

А суета, несмотря на все усилия, получалась изрядная – слишком много информации требовалось группе, и далеко не все можно было передать по телеграфу или сообщить в телефонном разговоре...

– А знаете, не так уж здесь и плохо, – заметил Джангильдин, остановившись на пороге кабинета. – Во всяком случае, все необходимое здесь есть.

– Что, учитывая спешку, даже удивительно, – согласился Хаецкий. – И раз мы, наконец, добрались, давайте посмотрим, что мы имеем.

Джангильдин, кивнув, открыл дипломат и выложил на стол пачку телеграмм.