Здание вокруг нее ощущалось пустым. Огромным. В старые дни, говорили, присутствие Богини заполняло священные места, и даже смертные могли почти видеть Ее величие. Но теневое зрение Айлет сейчас не замечало таких следов. Ничего яркого. Только пустая тьма.

Богиня точно призвала ее на работу? Или она просто верила, что ее призвали, потому что так сказала Холлис?

Холлис, которая врала ей. Которая управляла ее разумом.

Холлис, которая учила ее, что смертные жили в постоянной угрозе, и Орден святого Эвандера спасал их. Могла ли быть цель благороднее?

Богиня казалась слабой, раз не могла спасти души своих детей.

Слова будто шептали ей, заползали под шторку по каменному полу в ее ухо. Сначала она не могла понять, где слышала их раньше, а потом вспомнила. Герард. Золотой принц. Обещание Богини во плоти. Айлет не понимала, кем он был, когда говорил ей такое, но теперь это сказалось странным. Мог ли тот, кто исполнял пророчество, сомневаться в силе своей богини? Она призвала его, отправила в этот мир служить ее великой цели, да?

Айлет поняла, что ее глаза были открыты. Было сложно отличить, но, когда они стали болеть, она поняла, что пыталась разглядеть что-то во тьме.

Может, потому что она лежала на подушке в нише для молитв, ей вдруг захотелось помолиться. Она не помнила такого чувства раньше. Холлис учила ее многим аспектам Ордена за годы. Но не молитве. Но теперь Айлет не могла игнорировать мысль, не могла так уснуть.

Она облизнула сухие губы, попыталась заговорить, произнести правильные слова. Правильные фразы, которые привлекут внимание божества. Она должна была знать какую-то молитву? В голову ничего не приходило.

Но ей нужно было что-то сказать. Она сглотнула. Вдохнула.

А прошептала:

— Богиня?

Слово повисло в тишине и тьме перед ее лицом, маленькое и дрожащее.

Она ждала.

Ответа не было.

Румянец вспыхнул жаром на ее щеках, словно она сделала что-то невероятно глупое. Айлет со злым рыком перевернулась к стене, накрылась плащом с головой.

— Просыпайся, Красный капюшон. Пора тебе уйти.

Айлет резко проснулась, взмахнула руками, словно спасалась от падения. Ее глаза были огромными, ослеплёнными на миг светом. Свет стал мерцающей свечой, бросающей танцующие тени на стены ниши.

Со стоном Айлет уперлась локтями в пол и оттолкнулась. Она не могла толком потянуться в тесной нише, плащ запутался в ногах. Она пыталась выбраться, а в голову вернулись воспоминания. Точно, она решила провести ночь в храме.

Ледяные глаза Весты глядели на нее, пока она держала свечу в руке и отодвигала шторку другой рукой.

— Уже почти время рассветных молитв, — прорычала она.

Кривясь, Айлет поднялась на ноги и смогла выпрямиться. Она подула на руки и стала топать покалывающими ногами, чтобы кровь снова потекла в них, забрала седельные мешки и пошла за настоятельницей.

— Добрая мать, — ее голос был хриплым и сонным, — вы знаете что-нибудь о женщине по имени Ома Гита? Местная ведунья, полагаю.

Веста замерла на пути к двери. Она оглянулась, медленно приподняла светлые брови и начертила знак святой защиты в воздухе. Огонек ее свечи дико плясал.

— Это женщина, к которой некоторые обращаются за помощью, боясь ее меньше, чем… других, кто занимается темными делами, — она посмотрела неодобрительно на Айлет. — Я мало о ней знаю. Она редко приходит на службы, но когда делает это, опускается на колени у алтаря Богини и молится как благочестивая женщина, — Веста поджала с отвращением губы и махнула рукой со свечой, воск пролился на пол.

В ответ на жест Айлет позволила выгнать ее за дверь в предрассветное утро. Она попрощалась с женщиной, так с неохотой благословила ее в ответ. Айлет укуталась в плащ и поспешила вниз по склону. Дождь прошлой ночи оставил землю холодной и с тонким слоем льда. Ее сапоги хрустели, пока она шагала к деревне. Честибор был теплым в сарае овец, мрачно посмотрел на нее, когда она потянула его наружу для пути.

— Прости, мальчик, — она вывела его на влажный воздух. — Мне это тоже не нравится.

Айлет оставила храм позади, поехала к лесу и тропе лесоруба. Она порой поднимала руки с луки седла и дула на пальцы. Солнце только озарило розовым небо, когда она погрузилась в зловещий полумрак леса, но певчие птицы еще не улетели на юг и пели сверху, рассеивая часть напряжения. Луч света упал на ее путь из-за туч и веток.

«Любимая».

Айлет застыла в седле, насторожилась. Ей не было холодно. Она не ощущала боль в костях от ночи на твердом полу храма. Она не ощущала, как ноги затекли от долгих дней пути, и как напряжена была голова от вопросов, тревог и страхов, накопившихся за последние дни.

Она ощущала только… удивление.

Это было там.

Пропало.

Айлет моргнула, пришла в себя, посмотрела на свои ладони, а потом на мир вокруг. Честибор остановился. Он переминался, пар вылетал из его ноздрей. Ларанта внутри нее встрепенулась под чарами подавления тихо рыча.

Ей приснилось? Это… не голос. Не песня. Даже не чувство. Но ощущение, которое она не могла назвать. Миг чистой осознанности.

Ее губы потрескались от холода, пытались двигаться, молиться. Но ветер подул в лицо, и она охнула и опустила голову, поправляя капюшон.

— Поехали, Честибор, — она надавила на его бока ногами.

Она поехала по лесу. 

Террин медленно отрыл глаза и пожалел. Он не был готов просыпаться, и все тело протестовало от тяжелых век и вялых рук, до холодных ступней, торчащих из-под одеяла. Желание свернуться в комок и провалиться в сон было очень сильным.

Топот сапог по половицам на крыльце звенел в его ушах достаточно громко, чтобы привести его в чувство. Террин скривился, вспоминая. Нейн. Леди Милла. Искажающая ведьма.

Руины Кро Улар.

Последняя мысль ранила как сосулька, пробившая висок.

— Проклятье, — прошипел он, прижимая ладони к глазам и садясь. Венатор Кефан постучал в его дверь.

— Ты встал, ду Балафр?

— Да, — соврал Террин, но свесил ноги с края кровати и заставил себя подняться. — Встал.

— Хорошо. Через полчаса выезжаем в Холлен.

И сапоги ушли от двери, Террин слушал, как они спустились по узкой лестнице. Только сила воли не дала ему опуститься на кровать. Он заставил себя двигаться, прошел к чаше и плеснул холодную воду на лицо. А потом натянул тунику, жилетку, сапоги, щитки.

— Это она, — прошептал он.

Он замер, закрепляя кожаные ремешки на груди. Его рот был открыт. Что он сказал? Он не знал. Но хотелось говорить снова.

— Это… она…

«Она. Она. Она впилась в тебя…».

Террин резко вдохнул, глаза расширились. Он выругался, потянулся к ножнам на полу у кровати. От усталости он ушел спать, не укрепив подавление на тени. Она шевелилась в нем под чарами.

«Она. Она. Нужно вспомнить. Ты должен!».

Террин вытащил вокос из чехла, поднес к губам и заиграл гул. Как только низкий темный гул коснулся его души, тень сжалась, а потом попыталась подняться, теперь уже отчаянная.

«Нет! Нет! Это она! Она! Она!».

Пальцы летали. Террин умело играл вариацию Песни подавления. Первую вариацию, вторую, третью друг за другом. Нити песни сплетались в нем, окутывали тень.

Наконец, Террин остановил пальцы, и мелодия утихла. Он еще пару мгновений поддерживал гул, а потом и этот звук растаял. Он опустил инструмент и моргнул пару раз. Комната появилась перед глазами.

Голоса больше не было. Только гул чаропесни внутри.

Он убрал вокос, схватил оружие и пояса и поспешил вниз к венатору Кефану.

Кефан стоял у шкафа, прикреплял щитки к рукам. Он кивнул, когда Террин спустился.

— Ешь быстрее. Ди Фероса не вернулась за ночь и не прислала сообщение. Видимо, она нашла зацепку, и нам нужно поспешить и догнать ее.

Террин нашел себе овсяное печенье и копченое мясо на завтрак, проглотил их. Прикрепив скорпиону, он прошел за Кефаном к конюшне. При этом голова кружилась. Почему они так спешили за венатрикс? Кефан не доверял ей работу? Им стоило забрать тело мертвого медведя, поискать вокруг, кого еще захватила тень. Или они что-то пропустили в Кро Улар…