— В школе влюблялась во всех подряд, — продолжила она, — а повзрослев уже захотела выйти наконец замуж, создать семью, родить детей. Знаешь, я потому из поселка и уехала в город побольше, и в официантки пошла, потому что уж очень хотелось побыстрее выскочить замуж. Прям мания была. Ничего с собой не могла поделать, но и не хотела.

Но не только мечтала я, а и поглядывала по сторонам. Кого сама может увижу, или кто первый на меня обратит внимание. Вскоре я заметила, что каждый понедельник и четверг в наше кафе заходит один мужчина лет сорока на вид. Красивый такой мужчина, высокий, одет хорошо — в костюме, а туфли всегда сверкают, как зеркало. Мне очень понравилась его особенная манера себя вести. Никогда такого не видела. Представляешь, ни одного лишнего движения, все выверено, будто до деталей продумано; даже вилку поднимал как с каким-то своим подходом. Я просто в восторге была от этих деталей. И красивый же — видно, обеспеченный. Мне он так понравился, что я только и ждала понедельник, а потом четверг, когда он приходит. Вот прям жила этими днями. С утра приходила и ждала семи часов вечера. Ровно в семь появлялся, ни минуты позже. Часы можно было сравнивать.

Я хоть и подмечала для себя интересных мне посетителей, но никогда не позволяла себе заговорить. Да что там! Я лишний раз улыбнуться боялась — подойти к столику не смела лишний раз. Наверное все мечтательницы вроде меня скромницы… и трусихи. Трусиха я еще та! Но этот мужчина сам поглядывал на меня. Бывало придет, сядет за столик и оглядывается по сторонам. Меня ищет. Мне и Ксения — она со мной работала — сама говорила: вот, смотри, говорит, тебя выглядывает. Мы вместе шутили над ним, когда администратора не было. Спрячемся вдвоем в дверях кухни и смеемся, как он там вертит головой — пытается меня найти. Со смеху умирали, а когда жалко уже становилось его — выбегала. Он всегда так удивленно смотрел на меня — наверное из-за того, что я была красная от смеха, как рак.

Он всегда заказывал чашку чая и кусок пирога. Закажет и улыбнемся друг другу — принесу заказ, а он еще шире улыбнется и обязательно скажет, ни разу такого не было, чтобы не сказал: «благодарю, Элина». А имя мое он растягивал, как будто ему было в большое удовольствие как можно дольше произносит буквы моего имени. Я по-первой и над этим смеялась — ну ничего не могла поделать с собой, — смеялась и тут же смущалась, а он смотрит на меня так, не понимает, чего я засмеялась. И уйти не попрощавшись он не мог. Ксения бывало прибегает ко мне, говорит: выйди в зал, стоит бедный, не знает куда деться; и смеется… а я с ней начинаю смеяться. Так долго вместе хохочем, как дурочки. Потом выйду, а он встречает обрадовавшись, скажет протяжно: «до свидания Э-ли-на» и пойдет довольный.

Каждый день мечтала, чтобы он наконец заговорил. Я же не могу — трусиха, а по понедельникам и четвергам так вообще бывало замру на месте с мыслью, которая больше всего меня тогда пугала. А если, думаю, он и не собирается со мной не то, что завязывать отношения, а вообще начинать всякое общение — спрашивала себя. В какое же я тогда впадала отчаяние, ты не представляешь! Бледнела, будто вся кровь в ноги уходила. Но представь себе — это понедельник был… Дождалась! Аня, я дождалась, — с восторгом воскликнула она.

— Ну не Анька я, не А-а-аня, — чуть не взмолилась она и полезла за очередной сигаретой.

— Ой, извини пожалуйста, — обронила Элина, смотря куда-то вверх, словно вспоминая дни своего великого счастья.

— Надеюсь, у этой истории будет конец? Говорит о позоре, а сама аж засияла, голубка, — брезгливо заметила Аня, прикрывая рукой вспыхнувший огонек зажигалки.

— Конец? — удивленно спросила подруга. — Эта история заканчивается, когда я родила ребенка. — Аня, дернувшись головой, изучающе посмотрела на Элину. — Потом уже, после… Может быть я тебе о нем и не буду рассказывать. После этого совсем не хочется о том говорить.

— Раз так, то можешь не продолжать, — выдохнула Аня табачный дым себе под ноги.

— Это был понедельник, когда он сделал первый шаг. Он не сказал ни слова, только протянул визитку. Не помню, что на ней было написано. Похоже, — напряжено призадумалась Элина, — он владелец крупной фирмы по производству каких-то игрушек. Ох, — с ноткой отчаяния вздохнула она, — эта болезнь столько сил отнимает, а теперь еще и память. Я ведь не могу вспомнить, как его зовут! С самого начала пытаюсь вспомнить, и ни единого намека в голове.

Наверное я ему позвонила, раз мы стали встречаться, но виделись мы часто — это я точно помню. И в кафе я стала работать через день, а то и через два. Денег появилось больше. Я его не просила, но он сам их мне давал. Похоже, ему было меня жалко — видел, что я не очень то хорошо одеваюсь; знал, что я снимаю комнату в квартире на окраине города. Но ведь так и должен поступать мужчина! Разве нет? Разве в этом есть что-то зазорное? — неожиданно вспылила всегда спокойная Элина.

— Скоро обед, — проговорила скучающая Аня.

— Знаешь, он очень любил дарить мне букет роз. Очень любил. И чем больше мы виделись, тем чаще дарил. Да что там! Почти каждый день дарил. Красивый такой букет из красно-белых роз вперемешку; пышный такой, а в центре — это его изюминка была — обязательно черная лилия. Я все хотела у него спросить: зачем лилия в центре, но очень почему-то боялась. Все было хорошо. То, что я помню, было очень чудесно, романтично… Мы часто гуляли… Вот только этот букет меня очень страшил. Я боялась его, но и не принять не могла, а дарил он его каждый день. Именно такой — красные и белые розы, а посередине черная лилия. Наверное покупал он их в каком-то особенном магазине, куда завозят цветы из других стран. Когда я принесла его к себе домой… то есть в комнату, которую снимала… Ты же понимаешь, я не могла выбросить его, как бы не боялась этого букета! Все же это от любимого человека, а полюбила я его всей душой, и он, думаю, тоже меня очень полюбил. Ведь зачем тогда ему дарить мне каждый день эти шикарные розы?

Ну вот, ставила я букет себе на стол, потому что ставить было больше некуда — комната маленькая. В один вечер лежу и смотрю на букет, и думаю: чего же я так сильно в нем боюсь? Ведь букет красивый — цветы шикарные! А всякий раз, когда принимаю цветы из его рук, вся прям дрожу и с трудом стою на ногах; из последних усилий сжимаю пальцы, чтобы только не уронить. Вот так, стою, трясусь и плачу. А он все думал, как мне кажется, что я от любви содрогаюсь и от счастья своего плачу. Да! Оно так и было, только не совсем так…

— Ты можешь короче? — в нетерпении сказала Аня. — Без общипывания ромашек! Знала бы, не спрашивала, — уже пожалела Аня. Хотела наказать Элину, а вышло, что себя. Как всегда!

— Я же говорю — экзотические цветы! Смотрю на букет, все думаю, а из него… Так неожиданно! Вот эта, мерзкое такое… Длинная, куча ножек… острых. Вылезет и начинает по розам бегать. — Ее передернуло в плечах

— Сколопендра что-ли? — сообразила Аня и немного приободрилась.

— Не знаю. Как змея, только насекомое. Длинное такое, черное с острыми желтыми ножками. Это был ужас! Я же так, Аня, боюсь этих тварей, а такой никогда не видела. Я так и замерла от ужаса на месте. Каждый раз я собиралась с силами, спрыгивала с кровати и бежала к двери, но представляешь! — ее кто-то запирал. Всю ночь мне приходилось наблюдать за этой жуткой тварью, которая бегала по столу, по стенам… Она забирались ко мне под кровать и я не знала что делать. — Передернуло в плечах. — Точно дело в черной лилии! Это оттуда выползало — я сразу поняла. Мне и сейчас по ночам иногда кажется, что она где-то у нас в палате затаилась, сидит под какой-нибудь кроватью и высматривает меня.

— Ладно, пошли, — поднялась Аня со скамейки.

— Я не дорассказала, — настойчиво произнесла Элина, не двинувшись с места.

— Ты так никогда не закончишь, — сказала она и перевалившись на другую ногу, аккуратно спросила: — Это правда?

— Конечно! — возмущено ответила Элина. — Я может что забыла из-за своей болезни, но все, что помню, рассказываю как было. Слушай дальше. Я чувствую, что тебе… Вот тебе точно должна рассказать все до конца. Садись, пожалуйста! Мы успеем на обед.