Зайдя в пустую палату, Аня села на свою кровать скрипнув несколькими ее пружинами и принялась смотреть на ноги — разглядывать доподлинно известные тапочки, с дырками в больших пальцах. Глядя на Аню, можно было подумать, что ее терзает какая-та трудно разрешимая мысль, но она просто разглядывала свои тапочки, а в голове все поблескивали ледяные образы минутной давности.
Как капля азота упала на сердечко Ани — кольнула подозрительно мягким холодком и невольно у Ани сперло дыхания, что она выпрямив спину и подав назад лопатки сделала глубокий вдох. Взгляд ее упал на высокое окно в коридоре, которое просматривалось через открытую дверь. Там, за окном, на зеленной ветке дерева сидел черный грач с большим острыми серым клювом. Он будто бы ждал, когда Аня поднимет голову, потому как, когда она увидела его, он уже наблюдал за ней, а поняв, что Аня уже сама смотрит на его серый клюв, приоткрыл его и расправил крылья, будто показывая какие они у него большие и сильные.
— Ты издеваешься? — тонким голоском от нахлынувшей тоски сказала Аня, но грач лишь мотнул головой и снова приоткрыл свой видный клюв.
— Это правда? Умерла? — спрашивала она у птицы, а та вертела головой, словно прислушиваясь к слабому голосу Ани, и опять, будто бросив резкий взгляд в ее сторону, приоткрыла клюв. У Ани снова сперло дыхание, а рука инстинктивно прижалась пальцами к губам, будто тем стараясь подавить крик. Веки раздвинулись, а зрачки глаз заблестели.
Она не заметила как птица улетела; и не заметила, как легла на бок к стене на кровати, поджав ноги к животу. Ане и не осознавала, как набирает буквы сообщения Татьяне Алексеевне. Лишь тревогу чувствовала Аня — всей своей природой ощущала, как на сердце капля за каплей падает ледяной азот.
«Она умерла?» — было сообщение, которое Татьяна Алексеевна тут же прочитала и не отвечая позвонила Ане. Но Воскресенская незамедленного скидывала звонок и терпеливо ждала письменного ответа, не моргая, смотря влажными глазами на экран телефона. Второй и третий раз Аня скинула и все ждала, когда Татьяна Алексеевна начнет писать, а когда дождалась, с тем же терпением ожидала, когда прибудет ответ.
«Сегодня утром. Я хотела тебе сообщить об этом завтра, как заеду за тобой. Утром заберу и поедим домой, Аня. Прости, я хотела как лучше.» С первого раза Воскресенская не увидела текст, а только сплошные неразборчивые буквы. Со второго раза она не поняла смысл ни единого предложения. Лишь на третий, медленно перечитывая, Аня поняла, что птица ей не соврала, открывая клюв на ее два вопроса. Птицы никогда не лгут; даже утки, когда плавая по воде, на самом деле гребут лапками среди пушистых облаков.
Поняв сообщение Татьяны Алексеевны, Аня принялась набирать ответ. Долго писала, шмыгая носом и потирая его рукой, покрасневшего в кончике. Немного напишет — перечитает; сконцентрировано, с виду совершенно спокойно, без тревог и внутренних волнений.
«Видеть тебя больше не желаю!!! Никуда я не поеду с тобой!!! Ты мне никто!!! Была никем и никем останешься!!! Прочитай это и удали мой номер телефона, и забудь вообще о мне, как я забуду о тебе. Ты меня сюда упрятала!!! Из-за тебя я не смогла попрощаться с мамой!!! Ты точно знала, что она умирает и ничего не сказала. Что б ты сдохла, сука!!!» — отправила сообщение, дождалась когда Татьяна Алексеевна его увидит, а после заблокировала ее номер и выключила свой телефон.
До самого отбоя Аня лежала неподвижно накрывшись одеялом. Ей хотелось уснуть, очень хотелось, но она не могла. И после отбоя, когда все успокоились — перестали ходить и засыпая переворачиваться с боку на бок; любительницы почитать отложили свои книги на полки и выключили карманные светильники; остальные, прежде несколько раз зевнув, убрали свои телефоны подальше; после того, когда тишина сменилась сопением, Аня, все еще не заснув, ни разу не пошевелилась. И только спустя час, словно очнувшись от сна наяву, ее ноги резко дернулись как при судороге. Потом она вскочила с кровати, взяла пачку сигарет и зажигалку. Она пошла в уборную, в которой никогда раньше не курила, потому что за этим строго следили, но сейчас нестерпимо хотелось выкурить — не одну, и даже не две сигареты подряд.
Надымив на все помещение с жадностью выкуренными тремя подряд сигаретами и при этом находясь практически в полной темноте, ни разу не заметив ее, и потому, как в прошлый раз, не испугавшись тишины, Аня, выйдя в пустующий коридор, на одном из диванов которого спала дежурная медсестра, немного удивилась все еще царящему в отделении спокойствию. Сколько раз было, что кто-то только подкурит среди ночи в уборной сигарету, так тут же является некто из персонала. Сколько помнит Аня за два с лишним месяца — она ни разу не ходила в туалет, чтобы заходя внутрь или выходя оттуда не заметить на себе интересующийся взгляд медсестры — ее приподнятую голову, или уже приставшую на диване.
Сейчас же полное спокойствие, и несмотря на то, что Аня задымила пол коридора. Казалось, медсестра спала как убитая. Не медля, но и не быстро, осторожно ступая ногами, как когда-то на этажке, Аня прошла мимо спящей медсестры в столовую, стараясь как можно тише закрыть дверь. Как и Элина, она села напротив красного угла, в темноте которого почти не было видно, только очертания словно расставленных больших и маленьких черных зеркал.
Элина говорила, что так сидит и просто думает. Аня тоже принялась просто сидеть, но ни о чем думать не получалось — мелькали какие-то неясные мысли, как мухи, за которые и уцепиться нельзя, не поймать руками. Отдавшись этому потоку мыслей, каждая из которых уже через минуту терялась вдали неведомого мрака, Аня просидела долго — одна, в тишине, в своей тоске напротив икон, которых не видно.
***
Дверь как отлетела в сторону. Ворвавшийся в помещение шум множества смешанных звуков, который только нарастал, быстро разбудил Аню. Гам стал умножаться неустающими голосами, будто сами с собой разговаривающими. В первые секунды, открыв глаза, Аня ничего не видела перед собой — солнце сильно слепило, а помещение казалось белым, как нетронутое полотно. Одетые — как врачи — в халаты, в столовую отделения ворвались студенты, не редко до завтрака пациентов собирающиеся здесь в ожидании своего преподавателя. Никто не заметил Аню, до этого времени спавшую прислонившись к стене в углу около икон и положив руки с головой на поджатые к телу коленки.
Когда глаза стали привыкать к слепящему свету, большая часть студентов уже успело рассесться на стульях за столиками. Наконец поняв, что среди ночи заснула и так проспала до самого утра, а теперь застигнута врасплох в самом неприглядном сонном виде со спутанными, местами вздыбленными в стороны волосам и красными, сами собой щурившимися глазами, Аня опираясь на руку попробовала подняться, но в отекшей от неудобной позы пояснице как молнией промчалась острая боль и она поморщилась.
Подбежал парень — первый, кто пока заметил девочку в углу.
— С тобой все в порядке? — участливо поинтересовался он, присев около Ани. — Ты спала здесь?
Аня, ничего не отвечая, сделала большее усилие и несмотря на боль, встала и как можно быстрее пошла к выходу. Отекшая нога как налилась острыми иголками, и Аня, хромая, чуть ли не на одной правой пропрыгала через всю столовую под удивленные взгляды студентов и не останавливаясь направилась в палату, пренебрежительно игнорируя вопросительные взгляды двух сварливых медсестер.
Как заведенный неживой механизм — совсем ни о чем не думая, Аня сделала себе черный-черный кофе с большим количеством сахара, правда, не съев ни единой конфеты. После пошла умываться и намыливала лицо долго и тщательно, а зубы чистила с особым вниманием, постоянно раздвигая губы и присматриваясь, все ли в порядке. И причесалась она с особым тщанием, укладывая каждую волосинку и только сейчас заметила, что корни ее волос уже имеют натуральный Анькин цвет — огненно-рыжий. Немного расстроившись этому факту, но не придав ему особенного значения, она пошла покурить, и долго сидела и долго курила, также, совсем не думая ни о чем. Потом вернулась в палату и сидя на кровати стала наводить на глаза черные тени и подкрашивать ресницы — к этой ранее непривычной процедуре она уже привыкла, а сам процесс ей начинал даже нравиться. Посмотрев на ногти и убедившись, что они очень даже приличные, а затем снова присмотревшись к лицу и волосам через маленькое зеркальце, и опять убедившись, что очень она не дурна собой, красива и сама себе нравится, вынула из под кровати рюкзак, и сложила в него все необходимое. Переодевшись в джинсы и свеже выстиранную футболку, сложила сменную одежду в свой рюкзак, а потом достав конфеты с печеньем и кофе с сахаром из тумбочки, пошла к новенькой, которая все это время косо, настороженно наблюдала за Аней со своей кровати.
