Грабители ничуть не удивились нашему приходу. Один, неверно истолковав наши со Стивом отношения, даже произнес:

— Ну-ну, что у нас тут? Старикашка и его ручной робот.

— Что вам нужно? — спросил Стив. — У вас нет права здесь находиться.

— Заткнись, старый ты сукин сын, или мы пристрелим твою железку. — Грабитель навел на меня ствол пистолета.

— Стив, — попросил я, — молчи. Не разговаривай с ними.

— Сообразительный какой, — произнес грабитель. — Только я все равно тебя пристрелю. Ненавижу машины! Всю работу у нас отняли.

Он прицелился в меня.

— Не дергайся, — снова попросил я Стива, однако тот уже начал действовать. В ту секунду он, как истинный человек, решил, наверное: пан или пропал. Стив кинулся на грабителя и успел схватить его, не дав выстрелить.

Правда, напарник вора достал свой пистолет и пальнул Стиву в голову.

Пришла моя очередь биться. Я бросился на грабителя как разъяренный терьер — мы, разумные роботы, легки, проворны и при этом неудержимы. Я схватил грабителя поперек талии и уже потянулся, чтобы взять его на удушку…

А в следующий миг ситуация вновь переменилась. В спальню ворвалось еще больше народу: люди в форме, двое полицейских и охранник. Меня оттащили от грабителя, его самого и его подельника разоружили и заковали в наручники. Стиву было уже не помочь: пуля вошла в левый глаз и пробила череп насквозь.

Меня попытались утешить, но, право же, что можно сказать роботу, который ничего не чувствует? Я ведь просто гражданин, который симулирует человеческие эмоции, не испытывая их по-настоящему.

Стив погиб. Мой ручной человек умер, спасая меня. Бедный дурак, он так и не понял, что мне ничего не грозит, ведь я давно обо всем позаботился. Даже если бы пуля повредила жизненно важный механизм, в банковском хранилище припасена точная моя копия — ее всегда можно скачать и установить.

На следующий день я вышел на работу. Какой смысл держать траур, если и так все знают: роботы не горюют.

Впрочем, Стива мне не хватает, очень. Моментов, когда я видел его истинно человеческую природу, ничем не заменишь.

Из Стива вышел отличный питомец: понятливый, послушный. Я и не замечал, каким он был великолепным спутником.

Люди часто оставляют себе сувениры на память о чем-либо или о ком-либо. Почему роботы должны быть исключением? На следующий день я изготовил чучело Стива, которое посадил в его любимое кресло в гостиной у окна.

Но городская администрация заставила убрать Стива. Сказали, это негигиенично, пускай даже я тщательно стерилизовал чучело и обработал химикатами. Это, видите ли, против человеческих обычаев. Власти сказали: «Либо похорони труп, либо кремируй».

Я их не понял. От предка, Эдвина аа14323аа, мне остались кое-какие интегрированные схемы — и это считается допустимым. Не понимаю… Разумные роботы и люди — все мы равноправны в глазах закона. Так почему я не могу оставить себе голову и тело Стива? Пусть посиживает у окна в кресле — такой, каким я его впервые встретил.

— Проклятье! — раздался голос. — Я все еще жив!

— Кто тут? — испугался Ричи Каслмен.

— Да я это, Моисей Грелич, — ответил внутренний голос.

Грелич? Знакомое имя. Ну конечно же! Греличу принадлежало тело, которое Каслмен купил для своего нового воплощения.

— Я должен быть мертв, — бубнил Грелич. — Мне обещали, что я буду мертв.

— Ага, — сказал Ричи. — Теперь вспомнил. Это вы мне продали свое тело. И мне должно было достаться только тело, а не содержимое.

— Но я-то все еще здесь. И тело все еще мое.

— Не думаю, — ответствовал Ричи. — Даже если вы все еще в этом теле, оно принадлежит мне. Вы мне его продали.

— Ладно-ладно, это ваше тело. Тогда считайте меня экскурсоводом.

— Мне не нужен экскурсовод! — воскликнул Ричи. — Я купил тело и хочу оставаться в нем в единственном числе.

— Вас кто-то в чем-то обвиняет? — спросил Грелич. — Лабораторный шлемазл [22]что-то прошляпил. И я все еще здесь.

— Убирайся!

— Ша, парниша. Мне некуда идти.

— Оставался бы… снаружи.

— Как бы призраком? Извиняй, Герби, я даже не знаю, как это сделать.

— Меня зовут Ричи.

— Знаю, но тебе больше подходит имя Герби.

Ричи попытался не обращать внимания.

— Нужно с этим как-то разобраться, — пробормотал он. — Кое-кто обязательно ответит за столь вопиющее безобразие.

— Ой, сомневаюсь, — тут же отозвался Грелич. — О! Похоже, я в квартире богатого человека?

— Где? Ничего не вижу… Господи, что за тьма вокруг?

— Не напрягайся. Кажется, управление сенсорным аппаратом тела пока при мне. Давай, пробуй теперь. Я переключил зрение.

Тут же органы чувств Ричи стали воспринимать окружающую среду. Он пребывал в постели в своей прекрасной, вознесшейся над Западным Центральным парком квартире. В другом конце комнаты стоял велотренажер. Эстамп Шагала все так же царствовал на одной из стен.

— Это моя квартира, — сказал Ричи. — Полагаю, меня доставили домой после операции. А где же сиделка?

— Сиделка! Мальчик хочет няню!

— Но это же естественно после такой операции.

— Так и я про то же.

— Ты меня не путай. Ты вообще должен быть мертв. И тебе нужна не сиделка, а труповозка.

— Да что ты себе позволяешь?

Ричи устыдился своих слов. Впрочем, в такое положение он попадал впервые. Только вчера он выбрал тело для пересадки своего разума. Необходимость в этой операции возникла, когда выяснилось, что врожденный порок сердца его собственного тела начал прогрессировать. Нельзя было терять ни минуты. Следовало немедленно отправляться в компанию по пересадке разумов. Там и обнаружилось тело Моисея Грелича, который решил покинуть этот мир, а вырученные деньги передать Израилю. В тот же день провели операцию.

Раздался звонок в дверь. Ричи вполз в халат и тапочки и пошел открывать, надеясь, что компания наконец прислала сиделку.

На пороге оказалась высокая стройная дама бальзаковского возраста с длинными темными волосами, закрученными в узел на затылке. На ней было простое пальто, в одной руке сумочка, во второй — белая папка для бумаг. Когда-то она была очень даже ничего, подумал Ричи. Что-то в ее облике было не в порядке.

— Мойша! — воскликнула дама.

— Прошу прощения, его здесь нет… — начал Ричи, но тут же был прерван Моисеем Греличем:

— Эсфирь! Ты ли это?

— А кто еще, по-твоему?

— Заходи, заходи, — пригласил Моисей.

Эсфирь аккуратно вытерла ноги о коврик и вошла в квартиру. Моисей провел ее в гостиную и предложил кресло. Он уже вполне освоился в доме Ричи.

— Слушай, а кухни у тебя нет? — спросила Эсфирь. — Мне как-то проще в кухне.

Ричи почувствовал себя героем какой-то басни. Поскольку Грелич безраздельно управлял их общим телом, Ричи все слышал, все видел, иногда мог даже вставить слово-другое, но больше ничего не мог. И никакого ощущения тела. Когда оно передвигало ногами, Ричи казалось, что он плывет над полом, а не идет.

Он слышал разговор Эсфири и Моисея. Что-то о старых приятелях Моисея из кафешки на Восточном Бродвее — они, мол, беспокоятся о его судьбе: кто-то из них вычитал в «Нью-Йорк пост», что Моисей собрался лечь на операцию по трансплантации тела — мол, он, Моисей, собрался продать свое тело. Мол, он, Моисей, заявил, что Бога постигла неудача, коммунизм постигла неудача, а теперь и капитализм также постигла неудача, и ему, Моисею, мол, нет смысла больше все это выносить. Он, Моисей, мол, собрался воплотить в жизнь еврейскую поговорку: «Если бы богач мог заплатить бедному, чтобы тот умер вместо него, бедный прожил бы свой век припеваючи».

— Так как получилось, что ты все еще жив? — поинтересовалась Эсфирь.

Ричи собрал все свои мысленные силы и гаркнул:

— А он и не должен был.

— Не поняла. Что ты сказал?

— Операция оказалась неудачной, — пояснил Ричи. — Трансплантацию осуществили, но от Моисея не избавились. Тело должно было принадлежать исключительно мне. А он, черт возьми, все еще здесь!