— Ха-ха! Кому же это мы улыбаемся? — прогнусавил он, покосившись на хоббитов. — А вот сейчас скажем, кому. Он тогда сам догадался, треклятый Торбинс.

Глаза его гадко сверкнули в темноте, и Сэму это сверкание очень не понравилось.

Песенка снова навела Сэма на мысль, которая осаждала его с тех самых пор, как он понял, что хозяин решил взять Горлума в провожатые, — мысль о еде. Хозяин-то, наверно, об этом и вовсе не подумал, зато Горлум подумал наверняка. И вообще — как, интересно, Горлум кормился в своих одиноких скитаниях? «Плоховато кормился, — подумал Сэм. — Сразу видно, изголодался. Ох, не побрезгует он, коли уж рыбка не ловится, хоббитским мясцом. Заснем — и ау! — как пить дать слопает обоих. Ну смотри, Сэм Скромби, на тебя вся надежда».

Они долго брели по дну темной извилистой расселины, усталым хоббитам казалось, что и конца этому не будет. Ущельице свернуло к востоку, расширилось, постепенно стало совсем неглубоким. Серая дымка предвещала рассвет. По-прежнему проворный Горлум вдруг остановился и посмотрел на небо.

— День недалеко, — прошептал он, будто день, того и гляди, услышит его и накинется. — Смеагорл спрячется здесь, я спрячусь, и Желтая Морда меня не заметит.

— Мы бы и рады увидеть солнце, — сказал Фродо, — да сил нет выбираться наверх: ноги подкашиваются.

— Не надо радоваться Желтой Морде, — сказал Горлум. — Она нарочно выдаст врагам. Добренькие умненькие хоббитцы спрячутся со Смеагорлом, а то кругом шныряют орки и злые люди — они далеко видят. Прячьтесь, хоббитцы, здесь со Смеагорлом!

На отдых пристроились у крутого каменного ската расселины, из которой теперь высокий человек запросто мог бы выглянуть. Ручей бежал поодаль, под ногами была сухая гладь. Фродо и Сэм уселись на большом плоском камне, прислонившись к скату. Горлум плескался и копошился в ручье.

— Надо немного подкрепиться, — сказал Фродо. — Смеагорл, ты голодный? У нас у самих немного, но мы поделимся.

При слове «голодный» глаза Горлума зажглись зеленоватым светом и вытаращились так, что за ними стало не видно лица — исхудалого и землистого. Он заговорил по-старому, по-горлумски:

— Мы совсем, совсем изголодались, прелесть. А какая у них есть еда? Сочненькая рыбка?

Из-за острых желтых зубов высунулся длинный язык и жадно облизнул бескровные губы.

— Нет, рыбы у нас нет, — сказал Фродо. — Вот только это, — он показал путлиб, — и вода, если здешнюю воду можно пить.

— Да, да, да-ссс, водица чисстенькая, — сказал Горлум. — Пейте, пейте ее досыта, пока она ессть. А что это такое хрустит у них на зубах, моя прелесть? Это вкусненькое?

Фродо отломила протянул ему кусок лепешки в листовой обертке. Горлум понюхал лист, и лицо его исказилось отвращением и застарелой злобой.

— Смеагорл чует, чем пахнет! — процедил он. — Это листья из страны эльфов, кха! Ф-ф-ф, как они воняют! Он лазил по тем деревьям, и вонь пристала к его рукам, к моим милым лапкам. — Он бросил лист, отгрыз кусочек путлиба, тут же выплюнул его и закашлялся. — Аххх! Нет, — отплевывался он. — Бедненький Смеагорл из-за вас подавился. Пыль и зола, это есть нельзя. Ему придется голодать. Но Смеагорл потерпит. Добренькие хоббитцы! Смеагорл дал обещание. Он будет голодать. Хоббитская пища ему в рот не лезет, и он будет умирать с голоду. Бедненький худенький Смеагорл!

— Жаль, — сказал Фродо, — но уж тут я тебе ничем не смогу помочь. Эта пища, я думаю, пошла бы тебе на пользу, если б ты себя пересилил. Однако пока что, наверно, даже и пытаться не стоит.

Хоббиты молча хрустели путлибами. Сэм заметил, что они вроде бы стали гораздо вкуснее: Горлум напомнил, какая это чудесная еда, но он же и портил ему аппетит, провожая глазами каждый кусок, точно пес у обеденного стола. Лишь когда они сжевали по лепешке и разлеглись отдыхать, он, видимо, убедился, что никаких лакомств от него не прячут, отошел на несколько шагов, сел и похныкал от жалости к себе.

— Хозяин! — довольно громко прошептал Сэм: ему было плевать, слышит Горлум или нет. — Как ни крути, а поспать нам надо, только обоим зараз спать не дело — вон он, гад, каким голодным глазом на нас косится. Мало ли что он «дал обещание»! Горлум он или Смеагорлум — один леший: горбатого могила исправит, а он пока живой. Вы давайте-ка спите, сударь, а я вас разбужу, когда мне уж совсем невмоготу; станет. Будем спать по очереди, а то не ровен час…

— Что верно, то верно, Сэм, — сказал Фродо, не таясь. — Он заведомо изменился, но, как и насколько, пока неизвестно. Однако, по-моему, нынче нам опасаться нечего. Ну, стереги, если хочешь. Часика два дай мне поспать, а там и буди.

Фродо так устал, что уронил голову на грудь и заснул, едва договорив. А Горлум, видать, свои штучки оставил. Он свернулся калачиком и тоже уснул как ни в чем не бывало и хотя подозрительно присвистывал сквозь сжатые зубы, однако не шевелился, ровно убитый. Сэм послушал-послушал, как его спутники спят наперегонки, и чуть сам не заснул, но вместо этого встал, подошел к Горлуму и легонько его потыкал. Ладони Горлума раскрылись, пальцы задергались — и больше ничего. Сэм наклонился и сказал ему прямо в ухо: «Вкусненькая рыбка», — но Горлум даже ухом не повел и присвистывал по-прежнему.

Сэм почесал в затылке.

— Может, и правда спит, — пробормотал он. — Будь я вроде Горлума, одним Горлумом меньше бы стало.

Он со вздохом отогнал заманчивые мысли о том, и меч вот он, и за веревкой недалеко ходить, по; шел и сел рядом с хозяином.

Открыв глаза, он увидел тусклые небеса, гораздо темнее, чем когда он заснул. Сэм вскочил на ноги и понял, что раз он такой бодрый и голодный, значит, проспал весь день, а уж часов-то девять отхватил наверняка. Фродо спал без задних ног, только на бок повернулся. А Горлума было не видать. Сэму припомнились многие нелестные клички, какими, исполняя отцовский долг, награждал его Жихарь, никогда не лазивший за словом в карман; потом он сообразил, что хозяин-то был прав — стеречься не от кого. Как-никак оба целы, невредимы и ничуть не удавлены.

— Вот бродяга! — сказал он с некоторым раскаянием за свою подозрительность. — А где же он болтается, хотел бы я знать?

— Недалеко, недалеко! — сказал голос сверху, и Сэм увидел на фоне вечернего неба огромную голову и оттопыренные уши Горлума.

— Э-гей, ты чего там делаешь? — спросил Сэм, мигом став подозрительней прежнего.

— Смеагорл голодный, — сказал Горлум. — Он скоро вернется.

— А ну, воротись! — заорал на него Сэм. — Назад, кому говорю!

Но Горлума и след простыл. Разбуженный криками, Фродо сидел и протирал глаза.

— Здрасьте! — сказал он. — Что случилось? Сколько времени?

— Еще не знаю, — сказал Сэм. — Солнце, кажись, закатилось. А он удрал. Говорит — голодный.

— Ладно тебе! — сказал Фродо. — Тут уж ничего не поделаешь. Вернется, не бойся. И обещание заржаветь не успело, да и от своей Прелести он никуда не денется.

Фродо во всем разобрался, когда узнал, что они полсуток мирно проспали рядом с Горлумом, очень голодным и совершенно не связанным.

— Не поминай Жихаря попусту, — сказал он. — Ты был еле живой, и все обернулось не худо: оба мы отдохнули. А впереди трудная дорога, труднее еще не было.

— С едой плоховато, — сказал Сэм. — Сколько нам примерно за все про все времени понадобится? После-то, когда управимся, что будем делать? Я ничего не говорю, эти дорожные хлебцы тебя прямо-таки на ногах держат, спасибо и низкий поклон эльфам-пекарям, хотя в желудке все же ветер свищет, извините за грубость. Но и с ними беда — чем больше их ешь, тем меньше остается. Недельки так на три их, может, и хватит, ежели затянуть пояса и держать зубы на полке. А то мы на них здорово подналегли.