В те времена были созданы самые знаменитые из творений эльфов. Ибо к Феанору, достигшему высот мастерства, пришел новый замысел — или, быть может, призрак близкого рока посетил его; и задумался он, как сохранить нетленным свет Дерев — славу Благословенного Края. Тогда начал он долгий и тайный труд, собрал все свои знания, мастерство и искусность рук — и сотворил Сильмари?лы.

По виду были они подобны огромным алмазам. Но до тех пор, покуда не вернется Феанор, что погиб до создания Солнца и томится теперь в Чертогах Ожидания, а не живет среди своих родичей; покуда не померкнет Солнце и Луна не сойдет с небосвода, — никто не узнает, из чего они сотворены. Их вещество подобно алмазным кристаллам, но много крепче, так что никакой силе в Арде не замутить и не уничтожить его. Но кристаллы Сильмарилов были для них лишь тем, чем является тело для Детей Илуватара: пристанищем внутреннего пламени, сокрытого в них и по ним разлитого, — этот пламень и есть жизнь. Внутренним огнем Сильмарилов Феанор сделал благой свет Дерев, что все еще живет в них, хоть сами Древа давно исчахли и не сияют более. Потому даже во тьме глубочайшей сокровищницы Сильмарилы сверкают сами, подобно звездам Варды. Но так как они поистине живые существа, они любят свет, вбирают его — и возвращают лучами еще более прекрасными.

Все, кто жил в Амане, дивились творению Феанора и восторгались им. И Варда благословила Сильмарилы, так что после никогда ни смертная плоть, ни нечистые руки, ни лихо не могли, коснувшись их, не обжечься и не иссохнуть; а Мандос предрек, что судьбы Арды — суши, моря и воздуха — заключены в них. Сердце Феанора крепко привязалось к этим творениям его рук.

Тогда Мелькор возжелал Сильмарилов — одно лишь воспоминание об их сиянии палило огнем его сердце. С этого времени, подстегиваемый вожделением, все более нетерпеливо искал он способа уничтожить Феанора и навек поссорить валаров и эльфов; но он искусно прятал свои мысли и скрывал злобу. Долго трудился он, и медлен и бесплоден был поначалу тот труд. Но тот, кто сеет ложь, в конце соберет богатый урожай и сможет отдохнуть от трудов — другие будут сеять и жать за него. И Мелькор всегда находил уши, что внимали ему, и языки, что повторяли услышанное и добавляли к нему: ложь его переходила от одного к другому, как тайна, и те, кто владел ею, мнили себя мудрецами. Жестоко поплатились нолдоры в грядущие дни за глупость и доверчивость.

Когда Мелькор увидал, что многие потянулись к нему, он стал часто появляться среди них, и в его благостные речи вплетались иные — столь искусно, что многие, кто слышал их, могли бы поклясться, что то были их собственные думы. Он пробуждал в душах нолдоров видения огромных владений на востоке, где они могли бы править по собственной воле, сильные и свободные. И поползли слухи, что валары привели эльдаров в Аман из зависти, боясь, что красота квенди и искусность, данная им Илуватаром, станут слишком велики, и, если эльфы умножатся и расселятся в просторах Арды, они перестанут подчиняться валарам.

Кроме того, хотя в те дни вал арам было известно о грядущем приходе людей, эльфы о нем ничего не знали, ибо Манвэ не открыл им этого. Мелькор же, видя, как молчание Манвэ можно обратить во зло, тайно поведал эльфам о Смертных. Однако он и сам мало знал о людях, ибо, захваченный собственным напевом Песни, не вслушался в Третью Тему Илуватара; но теперь среди эльфов прошел слух, что Манвэ держит их в плену, дабы люди могли прийти и занять их место в Средиземье; ибо валары поняли, что сумеют легче покорить этот короткоживущий и более слабый народ, обманом лишив эльфов наследства Илуватара. Не было в этом правды, и никогда валары не желали повелевать людьми; но многие эльфы поверили — или почти поверили — лиходейским словам.

Так, прежде чем валары узнали о том, спокойствие Валинора было отравлено. Нолдоры возроптали, и многие исполнились гордыни, позабыв о том, сколько умений и знаний получили они в дар от валаров. Ярче же всего вспыхнула жажда свободы и новых владений в страстной душе Феанора; и Мелькор втайне смеялся, ибо именно к этому была направлена его ложь, потому что он ненавидел Феанора и вожделел Сильмарилов. Но их ему было не достать; ибо, хотя Феанор и носил камни на празднествах, и они сияли у него на челе, в другое время они хранились под стражей, запертые в глубоких подвалах сокровищницы Тириона. Ибо Феанор любил Сильмарилы ревнивой любовью и не показывал их свет никому, кроме отца и своих семерых сыновей; редко вспоминал он теперь, что свет, сияющий в них, ему не принадлежит.

Высокими владыками были Феанор и Финголфин, старшие сыновья Финвэ, и все почитали их в Амане; но теперь они исполнились гордыни и завидовали правам и достоянию друг друга. Тут Мелькор пустил в ход новую ложь; и до Феанора дошли слухи, что Финголфин и его сыновья замыслили свергнуть Финвэ и обманом лишить власти Феанора с сыновьями, и с дозволения валаров занять их место; ибо не по нраву валарам, что Сильмарилы заперты в Тирионе, а не отданы им во владение. А Финголфину и Финарфину было сказано: «Остерегайтесь! Не питает любви гордый сын Мириэль к сыновьям Индис. Сейчас он возвысился и держит отца в своих руках. Недолго осталось ждать, покуда он изгонит вас с Туны!»

Когда Мелькор узрел, что пламя его лжи разгорается и гнев с гордостью проснулись в нолдорах, он завел с ними речь об оружии; и нолдоры принялись ковать мечи, топоры и копья. Делали они и щиты, изображая на них гербы многих семей и родов, что соперничали друг с другом. Ими они хвалились, а об ином оружии молчали, ибо каждый считал, что лишь он один был предупрежден. И Феанор выстроил тайно кузню, о которой не знал даже Мелькор, и закалил там острые мечи для себя и своих сыновей, и отковал высокие шлемы с алыми гребнями. Горько раскаялся Махтан в том дне, когда открыл мужу Не?рданэли секреты работы с металлом, перенятые у Ауле.

Так ложью, слухами и вероломными советами Мелькор склонил нолдоров к распрям; и от их ссор пришел в конце концов закат благих дней Валинора, и иссяк его древний блеск. Ибо Феанор теперь открыто подбивал на мятеж против валаров, объявляя, что покинет Валинор и избавит нолдоров от рабства — тех, кто пойдет с ним.

Великое смятение началось в Тирионе, и Финвэ встревожился и созвал приближенных на Совет. А Финголфин поспешил во дворец и, встав перед троном, сказал:

— Король и отец мой, ужели не усмиришь ты гордыню нашего брата Куруфинвэ, называемого — и не напрасно — Пламенным Духом? По какому праву говорит он за весь наш народ, будто он — король? Ты, а не кто другой, говорил некогда с квенди, советуя им внять призыву валаров и идти в Аман. Ты вел нолдоров трудным и долгим путем через опасности Средиземья к свету Эльдамара. Если сейчас ты не раскаиваешься в своих речах — по крайней мере два твоих сына будут чтить их.

В тот самый миг, когда Финголфин произнес эти слова, в залу шагнул Феанор — в полном вооружении: на голове высокий шлем, у пояса долгий меч.

— Так я и знал, — сказал он. — Мой единокровный братец опередил меня — как в этом деле, так и в других. — Потом, повернувшись к Финголфину, он обнажил меч и крикнул: — Убирайся и займи место, положенное тебе!

Финголфин поклонился отцу и, не сказав ни слова Феанору, даже не взглянув на него, вышел из залы. Но Феанор последовал за ним и у дверей королевского дворца остановил его; приставив острие сияющего меча к груди Финголфина, он молвил:

— Смотри, братец! Этот клинок острее твоего языка. Хоть раз еще попробуй занять мое место в помыслах и любви отца — и, быть может, мой меч избавит нолдоров от того, кто жаждет стать господином рабов.

Слова эти слышали многие, ибо дом Финвэ был на большой площади у подножия Миндона; но Финголфин снова ничего не ответил и, молча пройдя через толпу, пошел искать своего брата Финарфина.

Непокой нолдоров не был тайной для валаров, но семя его скрывалось во тьме; а потому, так как Феанор первым возроптал против них, они рассудили, что, хотя гордыня обуяла всех нолдоров, зачинщиком всего был он, движимый своеволием и надменностью. И Манвэ скорбел, но взирал молча. Эльдары по своей воле пришли в земли валаров и вольны были остаться или уйти; и пусть валары считали уход неразумием — помешать ему они не могли. Но сейчас на дела Феанора нельзя было взирать безучастно; и валары огорчились и разгневались. Феанора призвали предстать у Врат Валмара и ответить за свои слова и дела. Были призваны также все те, кто хоть как–то связан с его делами или знал хоть что–нибудь; и Феанору, стоявшему перед Мандосом в Кольце Судьбы, велено было отвечать на вопросы. Тогда наконец обнажился корень смуты и злобное хитроумие Мелькора стало явным; и Тулкас тут же покинул Совет, чтобы наложить на врага руки и вновь привести на суд. Но и Феанор был признан виновным, ибо это он нарушил мир Валинора и поднял меч на родича; и Мандос сказал ему: