Когда Клеопатра открыла корзинку с аспидом (разумеется, его роль играла безобидная древесная змея) и собралась возложить змею себе на грудь, «аспид» сбежал. Во время последовавшего за этим перерыва — когда челядь кинулась в оркестр в тщетных поисках сбежавшей рептилии — Феодора лениво позволила своей памяти перенести её на 15 лет назад, когда она была маленькой 5-летней девочкой, дочерью Акакия, дрессировщика медведей константинопольского Ипподрома...
Мир Ипподрома, в котором она родилась, был груб и жесток. Здесь выживали только благодаря смелости, умению приспособиться, сообразительности и расчётливости. И всё же, несмотря на жестокость, этот мир был прекрасен и красочен. Его населяли горластые зазывалы, разносчики еды и воды, танцоры, акробаты, воры-карманники, клоуны, сутенёры и проститутки — все они работали по специальной лицензии, полученной от миньонов двух влиятельных фракций — Синих и Зелёных, которые ведали всеми повседневными делами и сделками этого района города...
До поры до времени должность Акакия — дрессировщика диких животных—давала семье безопасность и достаток, но на 6-м году жизни Феодоры Акакий неожиданно умер, и семья погрузилась в пучину нищеты. Мать быстро нашла себе нового сожителя и стала умолять Астерия, управляющего от Зелёных, позволить её новому мужу, у которого не было, к сожалению, никакой работы, занять место Акакия. Однако она опоздала — заплатив солидную взятку, это место уже получил другой.
Отчаяние породило смелость — и мать Феодоры обратилась за помощью к рядовым членам группировки Зелёных, выйдя прямо на арену Ипподрома перед самой гонкой. Она вывела с собой всех трёх своих маленьких дочек; их головки были украшены венками, они умоляюще протягивали к зрителям свои ручки... Никогда не забудет Феодора то чувство отчаяния, растерянности и страха, которое охватило её, когда Зелёные откликнулись на просьбу матери гоготом и шквалом насмешек.
Испуганная и униженная мать поспешила к выходу, но их остановили Синие. Управляющий пообещал найти работу для отчима Феодоры. Нет сомнений, что он сделал это не из сострадания, а из желания уязвить своих давних противников, Зелёных, но Феодора никогда не забывала проявленной щедрости и с тех самых пор была ярой сторонницей Синих и столь же ярым врагом Зелёных.
Безопасность и достаток вернулись в семью. Старшая сестра Феодоры Комито с 15 лет начала зарабатывать, выступая на сцене, а 12-летняя Феодора сопровождала её в качестве костюмерши. Очень быстро её озорной юмор и актёрский дар были замечены зрителями, и Феодора составила серьёзную конкуренцию сестре... Вскоре она уже играла небольшие роли; в 16 лет она оставила Комито далеко позади и становилась настоящей звездой сцены...
Обратной стороной успеха было то, что актрис в то время приравнивали к проституткам, и потому они стояли на самой нижней ступени социальной лестницы; законом им было запрещено вступать в брак с теми, кто стоял выше. И действительно, когда театр не приносил заработка, Феодора была вынуждена продавать своё тело — это было нетрудно, поскольку она превратилась в восхитительную красавицу, миниатюрную и стройную, с огромными тёмными глазами и овальным личиком, исполненным очарования. Подобные связи с мужчинами она считала чисто деловыми операциями и относилась к ним ответственно и без лишних эмоций.
Однажды в столицу прибыла труппа прославленных танцовщиц из Антиохии. Они всего один вечер выступали в том же театре, где играла Феодора, и получили заслуженные аплодисменты от восторженных зрителей за свои чувственные экзотические танцы. Перед очередным выходом одна из танцовщиц — красивая брюнетка, на несколько лет старше Феодоры — заметила, что Феодора ждёт своего выхода в проходе за сценой, и помахала ей, приглашая выйти вместе с ними. Изумлённая, но заинтригованная, Феодора вышла, и девушки схватили её за руки, вовлекая в танец.
Смущена она была всего раз в жизни — когда её мать публично просила Зелёных о милости на Ипподроме, — но сейчас тоже смутилась. Я не танцовщица, подумала она, делая первые скованные шаги. Затем она почувствовала тепло, её тело расслабилось — и она откликнулась на движения девушек. Внезапно вся её скованность куда-то делась, спали все запреты — и она обнаружила, что двигается абсолютно синхронно с остальными. Танец становился всё быстрее и сложнее, и Феодора почувствовала странное возбуждение, которого никогда раньше не испытывала, а по всему телу разлилось тепло... Когда танец достиг апогея, Феодора встретилась взглядом с другой девушкой. Взаимное и жаркое желание полыхнуло в глазах обеих, Феодора, почти не осознавая этого, наклонилась вперёд — и через мгновение они с партнёршей слились в страстном поцелуе.
Вся дрожа, с бешено бьющимся сердцем Феодора убежала со сцены. Разум её был в смятении, а зрители разразились бурными аплодисментами и непристойными воплями...
Воспоминание об этом странном случае не желало уходить из памяти, и временами Феодору начинали мучить беспокойство... и снова желание. Неохотно она заставила себя на время забыть об этом происшествии. Миром правят мужчины, убеждала она себя; только отношения с мужчиной помогут ей пробить себе дорогу в этом мире. Цинично? Возможно, но зато это оправдало себя, когда однажды вечером после спектакля она получила записку. Если она может выкроить немного времени, то благородный господин хотел бы встретиться с ней.
Благородным господином оказался Гай Семпроний Гекебол, недавно назначенный губернатором Пентаполиса. Среднего возраста, напыщенный и пузатый Гекебол заявил, что находится под большим впечатлением от таланта Феодоры. Для него будет большой честью, если она согласится сопровождать его в Кирену в качестве его спутницы, чтобы принять участие в важных празднествах в его честь и стать хозяйкой его резиденции.
Кирена была родным городом Эратосфена, великого математика, измерившего окружность Земли; в городе был театр, один из самых старинных и роскошных во всей Империи. Гекебол сказал, что если она пожелает, то может играть на его сцене.
Феодора не строила никаких иллюзий относительно намечающейся сделки. В обмен на лёгкую безбедную жизнь и статус «мистриссы» губернатора она должна была стать куртизанкой. Что до роли в театре — о ней в этом случае придётся забыть, социальный кодекс не позволяет чиновникам такого высокого ранга иметь связь с актрисой.
Впрочем, с тех пор у Феодоры было мало причин для жалоб. У неё были прекрасные наряды, драгоценности, рабы, красивый дом, вкусная и обильная еда. Всё, что от не требовалось взамен, — развлекать гостей, к чему у неё обнаружился природный талант, да терпеть время от времени секс с губернатором, который чаще всего напивался настолько, что даже не успевал овладеть ей и засыпал.
Как ни странно, но Феодора признавалась себе, что скучает по Константинополю — со всеми его яркими красками, шумом, волнением и дикостью — и по сцене, несмотря на то что жизнь актрисы была полна лишений и унижений. По сравнению со столицей Кирена была невыносимо скучна — респектабельная, провинциальная и сонная. А Гекебол — надутый дурак, пытающийся казаться интересным, хотя слушать его разглагольствования по поводу налоговых деклараций и ремонта стоков было невыносимой пыткой.
Бесконечно нудная пьеса тянулась и тянулась, вместе с ней, казалось, затянулся и жаркий полдень — и зрители откровенно устали и заскучали. Наконец занавес опустился[21] для финальной сцены с Антонием, выглядевшим нелепо и смешно на котурнах и в шлеме с громадным плюмажем, и бездыханным телом Клеопатры (вопреки истинной истории). Актёр, игравший Антония, прижал руку к сердцу и патетически воскликнул: «Увы! Что же мне делать?»
Феодора не смогла совладать с собой. Играя в столичном театре, она была известна своим даром вовремя подавать остроумные, но похабные реплики, вот и сейчас довольно громко произнесла:
— Так отымей её, пока тёплая!
Это было сказано очень естественным тоном дружеского совета, и аудитория на мгновение замерла, а затем взорвалась хохотом. Даже принципалы — знатные горожане Кирены — лишь недолгое время могли бороться с душившим их смехом, пытаясь выказать своё неодобрение. Слёзы струились у них по щекам, они хватались за бока и даже слегка подвывали от хохота.
