Юстиниан был доволен результатом переговоров. Заберган выполнил соглашение, увёл своих степняков обратно за Дунай и, казалось, был готов честно отрабатывать субсидию. Юстиниан знал, что не все поддерживают его метод поддержания мира за пределами римских границ. Все без исключения командиры, включая и Велизария, считали позорной и недостойной императора политику умиротворения варваров при помощи денег. Однако это нимало не беспокоило Юстиниана: политика работала — это было всё, что имело значение.

После инспекционной поездки на Великие Стены, которые сейчас в спешном порядке восстанавливали, Юстиниан и Велизарий вернулись в Константинополь, ведя за собой свою крошечную, но победоносную армию. Они ехали по бескрайним полям подсолнухов, мимо садов и пашен, и император вспоминал самое важное, произошедшее в Империи после завершения готской войны.

Хотя было налажено производство собственного шёлка, набеги варваров с Балкан продолжались, и Юстиниан надеялся, что сделка с Заберганом положит этому конец. За эти семь лет произошло многое: умер папа Вигилий, его преемником стал Пелагий, неохотно, но всё же подписавший императорский эдикт, — ценой стал папский престол. Мечта о религиозном единстве по-прежнему оставалась мечтой. Серия разрушительных землетрясений прокатилась по Константинополю, одно из них даже привело к частичному обрушению купола Святой Софии. Вновь приходил чёрный мор — к счастью, на этот раз эпидемия чумы была не столь огромной и убийственной. Возобновился мир с Персией. Был заключён союз с ещё одним воинственным племенем степных кочевников — аварцами, пришедшими в Закавказье из Монголии: оттуда они бежали, спасаясь от китайской армии.

Юстиниан с грустью думал о том, что из ближайших его друзей и советников рядом почти никого не осталось: бывший когда-то его правой рукой Иоанн Каппадокийский не вынес позора после того, как его разоблачила Феодора, принял духовный сан и умер несколько лет назад; Нарсес, всё ещё бодрый, несмотря на то что ему было за 80, был экзархом Италии впрочем, император с годами понял, что никогда не считал его близким другом. Папы, епископы, патриархи, чиновники — все они приходили и уходили, сменяя друг друга, служили ему, но не занимали места в его сердце. Хотя... как он мог забыть двух самых верных своих слуг и друзей? Конечно же Велизарий и Прокопий. Оба они были рядом с ним во дни самого тяжкого испытания — Никейского бунта. Велизарий всю жизнь служил ему честно и преданно, а Прокопий был настолько предан и самоотвержен, что не побоялся быть рядом с императором, когда тот был болен чумой. Значит, после смерти Феодоры он всё-таки был не совсем одинок...

Константинополь вырос перед ним, и за мощной Стеной Феодосия открылась перспектива низких холмов, усыпанных куполами и крышами, башнями и колоннами, увенчанными статуями императоров прошлого. Издали был хорошо виден величественный храм Айя-София, сейчас весь в строительных лесах—ремонтировали повреждённый землетрясением купол[154].

Юстиниан въехал в Харизийские ворота и был встречен крестным ходом, сенаторами и сановниками во главе с верным Прокопием — префектом Константинополя, Юстиниан выполнил своё обещание, данное во время болезни. Процессия двинулась мимо цистерны Аэция, мимо остатков Стены Константина, и толпы горожан громогласными криками приветствовали императора и героических защитников-ополченцев. Правда, на этот раз за ними не шла вереница пленников, не тянулись повозки с трофеями, но римское оружие всё же одержало великую победу и защитило честь Рима.

У храма Святого Антония процессия остановилась, Юстиниан спешился, вошёл в храм и приказал зажечь свечи на могиле Феодоры. Поднявшись с колен после долгой и искренней молитвы, Юстиниан вдруг подумал, что знамение было истинным, бог простил его — и Юстиниан действительно его избранник. Теперь он войдёт в Царство Божие и воссоединится с Феодорой.

Когда процессия направилась к дворцу, новое озарение снизошло на императора. Победив котригуров, он смог победить и тех демонов, что терзали и отравляли его душу с отроческих лет, — демонов, порождённых смертями Атавульфа и Валериана, его собственной подлостью в цистерне Нома, отметку которой он так и носил на своём челе; его нерешительностью в Сенате, когда решалась судьба его благородного дяди; его сомнениями в верности Велизария; отказом поддержать Сильверия и отправкой слишком слабых войск на защиту несчастной Антиохии. Все эти призраки прошлого были окончательно похоронены, и теперь, проходя под сводами Акведука Валента, император чувствовал себя свободнее, спокойнее и счастливее, чем за все годы, прошедшие после смерти Феодоры.

Однако этому душевному спокойствию не суждено было длиться долго...

Прокопий, в чьи обязанности префекта входило и обеспечение подачи воды в общественные бани и фонтаны, кивнул инженеру. Тот с усилием повернул железный рычаг, открывая шлюзы, через которые должна была пойти вода из цистерны Аэция. Собравшиеся с тревогой и нетерпением смотрели в тёмный туннель... а потом раздались радостные крики: несколько мгновений спустя фонтан забил сверкающими брызгами.

— Молодцы, ребята! — весело крикнул Прокопий. — Вы заслужили награду, прочистив этот канал. Сейчас немного передохните, а через час встречаемся у цистерны Мокия.

Радостно ухмыляясь при мысли о дополнительных деньгах на выпивку (Прокопий не зря был весьма популярным префектом), рабочие отправились в таверну — за исключением одного человека. Высокий и невозмутимый, он выделялся среди коллег, и Прокопий это заметил.

— Префект позволит пару слов наедине?

— Хорошо.

Заинтригованный Прокопий предложил прогуляться пешком до некрополя, расположенного рядом с монастырской цистерной Святого Мокия. Улица, идущая между редкими постройками и огородами, мимо стен Константина и Феодосия, привела их в Город Мёртвых — странный и зловещий район города, скопление самых разных надгробных памятников — урн, монументов, гробниц, обелисков и статуй. Многие из них отличались искусной работой; белизна мрамора контрастировала с мрачной зеленью кипарисов, самшита и тисов.

— Ну как? Годится? — с улыбкой спросил Прокопий. — Здесь тесновато, но зато они нас точно не подслушают.

— Мы раньше не встречались, — спокойно сказал незнакомец. — Однако оба, в качестве членов Либертас, служили одному великому человеку: Гаю Аникию Юлиану, он же «Катон». Ты наверняка слышал о «Горации» — это я. Ты же, как я полагаю, был известен под именем «Регул».

Прокопий слегка склонил голову в знак согласия.

— Ну, «Гораций», чего же ты от меня хочешь?

— Мы оба знаем, что Либертас была распущена, а все её лидеры — «Катон», «Катулл», «Цинциннат» и другие — мертвы или пострижены в монахи. Тем не менее начинается кое-что, что могло бы дать нам возможность нанести решающий удар — если мы убедимся, что всё идёт, как надо.

— Продолжай.

— У Юстиниана проблемы с преемником. Возраст у него преклонный, и он знает, что тянуть более с оглашением имени его преемника невозможно. Тем не менее он боится это делать, потому что думает, что после этого будет считаться человеком прошлого и бразды правления выскользнут из его рук. Для человека, которому непереносима мысль о том, что он не контролирует ситуацию, это слишком мучительно. Поэтому он предоставил этой проблеме развиваться своим чередом, никак её не разрешая.

Префект задумчиво протянул:

— Уже давно не секрет, что на роль преемника есть всего два кандидата. Юстин, сын Германуса, правившего Италией вплоть до своей безвременной кончины, и другой Юстин, сын сестры Юстиниана — скромный и способный парень, из тех, кого называют «надёжные руки». Разумеется, тот факт, что имя преемника до сих пор не обнародовано, вызывает в народе всяческие толки и спекуляции.