Феодора на несколько дней запёрлась в своих покоях, и даже Юстиниан не мог к ней войти. Она вызвала к себе одного из лучших художников и приказала украсить церковь Святого Виталия в Равенне роскошной мозаикой. Церковь ещё только строилась в ознаменование присоединения Италии к Римской Империи и, по задумке Феодоры, её должны были украсить два великолепных панно, изображающих Юстиниана и Феодору в окружении их приближённых. Рядом с Феодорой художник должен был изобразить Македонию — её прелестное, полное жизни личико.

Феодора рыдала и шептала: «Вот так, моя любовь... теперь мы будем вместе... навечно!»

Когда она вновь появилась на людях, многие отметили, что императрица изменилась, — теперь лицо её несло печать тайного и неизгладимого отчаяния. Позднее некоторые даже предположили, что именно смерть Македонии заронила семена той болезни, которая сведёт Феодору в могилу через несколько лет.

Велизарий был отправлен на Восток, и Юстиниан немного воспрял духом. Разумеется, его непобедимый полководец сможет проучить дерзкого щенка Хосро так, что тот не скоро забудет этот урок. Между тем Губазес, царь той самой спорной Лацики[116], взбунтовавшейся после сирийской кампании Хосро против римлян под предлогом недовольства римскими налогами, обратился к Царю Царей, решив отойти под протекторат Персии. Хосро был только рад оказать подобную «услугу» — и персидская армия вошла в Лацику[117]. Персы разгромили римские гарнизоны и получили выход в Чёрное море, захватив хорошо укреплённый порт Петра.

Однако Велизарий шёл в Месопотамию с громадной армией, увеличившейся за счёт более не требовавшихся подразделений из Италии, и выглядело это так, будто беспечность Хосро вскоре будет сурово наказана римским могуществом. Какое-то время казалось, что так и будет. Римляне не встретили никакого сопротивления со стороны внушительного гарнизона в Нисибисе, а затем захватили город-крепость Сисаурана на берегу Тигра. И когда уже всё готово было к вторжению в Лацику, римская армия внезапно остановилась... Ко всеобщему удивлению и ужасу самого Юстиниана, Велизарий развернул войска и повёл их обратно к римским границам!

Домыслов на предмет того, почему он это сделал, было много, большинство из них — совершенно дикие. Самым распространённым был слух, что до Велизария дошли сведения о неподобающем поведении его жены Антонины. Как правило, она сопровождала Велизария в походах, однако на этот раз решила остаться в Константинополе, чтобы возродить свой давний и бурный роман с молодым человеком по имени Феодосий, являвшимся, ко всему прочему, её приёмным сыном! Велизарий наивно надеялся, что с этими отношениями покончено, однако теперь его терпение лопнуло, и теперь он был намерен вывести жену на чистую воду и покончить с её изменами[118].

Юстиниан окончательно уверился, что бог отвернулся от своего избранника, тем более что патовая ситуация на Востоке совпала с падением того, кто был самым ценным и давним слугой и соратником императора — Иоанна Каппадокийского. Феодора ненавидела Каппадокийца и сумела найти доказательства его участия в заговоре против императора[119].

Гений Каппадокийца обогащал казну Юстиниана в течение долгих лет, обеспечивая выполнение Великого Плана. Теперь получалось, что крупнейшее политическое поражение нанесла императору... его жена! Это не могло не повлиять ещё сильнее на неуверенность Юстиниана в собственных силах. Единственное, чем он мог пока ещё утешать себя, — так это тем, что Африка и Италия стали частью Римской Империи. Это казалось нерушимым.

Но и это вскоре было разрушено...

— Знаешь что-нибудь об этом новом короле готов? — спросил Артабаз — командующий римской армией в Италии — своего заместителя Бессаса. Артабаз был родом из Армении, смуглый, маленький и худощавый, с орлиными чертами лица. Бессас — немолодой гот из Фракии, ветеран многих кампаний, в том числе ещё тех, которые Анастасий вёл против персов. Двое мужчин сидели в шатре командующего, раскинутом в местечке Фавентия близ Тускии[120]. Пейзаж вокруг был безмятежен и прекрасен — каштановые леса чередовались с аккуратными виноградниками и оливковыми рощами.

Вокруг шатра был разбит римский лагерь; солдаты спали, готовили ужин или просто болтали, смеялись.

— Не слишком много, — пожал плечами Бессас. Его морщинистое лицо покрывали многочисленные шрамы, а по плечам рассыпались седые кудри — как было принято у готов. — Я знаю, что он племянник Хильдебада, которого готы избрали королём после ухода Велизария из Италии полтора года назад. Тот долго не продержался. Вожди ссорились между собой, и король был убит. Его сменил Эрарик, но он даже не гот, он из ругов.

— Этот, я так полагаю, продержался ещё меньше! — усмехнулся Артабаз. — Убит через пять месяцев после избрания. Готы узнали, что он согласился подчиниться Юстиниану в обмен на хорошее жалованье и звание патриция в Константинополе. Жалкие тени Гелимера и Витигиса... Так что там с племянником Хильдебада?

— Молодой парень, звать Тотила. Почти мальчишка.

— Всё лучше и лучше! — Артабаз уже откровенно смеялся. — Ставлю на то, что он продержится ещё меньше Эрарика. Для готов король-мальчишка — лишь немного менее позорно, чем женщина-правитель. На них проклятие, честное слово! Вспомни об Амаласунте и её тошнотворном отпрыске, Аталарихе.

— Насчёт Тотилы я бы не был так уверен... — задумчиво протянул Бессас. — Говорят, он не по годам зрел и мудр, а кроме того, успел сколотить команду ещё при дяде. Готы его ценят. Но ещё тревожнее то, что его ценят и римляне — те, кого до сих пор не смогли убедить, что им выгодно вернуться в Империю. Да и кто может их винить за это? Сборщики налогов упустили время — и наши солдаты вынуждены заниматься грабежом, чтобы прокормить себя. Если Тотила сумеет сплотить свой народ, мы окажемся в большой беде. Против нас будут не только готы, но и римляне! — старый воин покачал головой и нахмурился. — О чём думал Виталий, когда позволил готам снова выбирать себе короля? Если однажды ты германцев победил, единственное, чего нельзя делать ни в коем случае, — так это давать им второй шанс. Я знаю, что говорю, я сам — германец!

— Быть может, Виталий просто не успел остановить готов? — пожал плечами Артабаз. — А быть может, решил, что если дать им возможность выбрать короля[121], то они утихомирятся. Безумный план нашего императора, перетряхнувшего весь командный состав, делу не помог, как ты знаешь. Он же до смерти перепугался, что Велизарий объявит себя императором Западной Империи. С тех пор политику «разделяй и властвуй» Юстиниан проводит среди собственных генералов. Этот человек безумен, он боится даже собственной тени — кстати, ты этого не слышал, а я этого не говорил. Ты и сам был главнокомандующим после Виталия, а теперь вот моя очередь. Прежде чем заменят меня, я твёрдо намерен сделать только одно: я задавлю это возрождение готской Империи в зародыше, пока они не стали реальной угрозой.

— Разведчики докладывают: Тотила сейчас в десяти милях от нас, вместе со своим войском. Хочешь взять его?

— Ещё бы! Армия — против нескольких тысяч готов! — Артабаз презрительно рассмеялся. — Он сам идёт к нам в руки. Завтра мы вынудим его сражаться, и италийская армия расправится с ним. Тогда мы раз и навсегда положим конец этой глупой идее — королевству готов.