— Римские друзья и эфиопские братья, плохие вести! Один из командиров Зу-Нуваса пересёк пролив и с помощью наших старинных врагов из племени галла захватил нашу великую крепость Магдалу. Один из путей к морю теперь закрыт!

То ли из-за позора с мясом на пиру, то ли из-за дурных вестей о Магдале Юстиниан совсем упал духом. Валериан наблюдал это с отчаянием. Перед Гондаром Юстиниан был бодр и весел, иногда даже чрезмерно, однако после ухода из города он стал тихим, замкнутым, редко общался с солдатами, передавая все приказы через своих адъютантов. Он словно пробудился от сна — и реальность ужаснула его. С каждым днём груз ответственности за римский корпус, лёгший на плечи Валериана, становился всё тяжелее, и это его беспокоило и раздражало.

Объединённое войско становилось всё больше и больше по мере того, как в него вливались новые воины из окрестных городов и поселений; и, наконец, армия вышла к озеру Тана, роскошному синему покрывалу на зелёной поверхности вельда. Фыркали на отмелях гиппопотамы, бродили в высокой траве непуганые антилопы и буйволы. Повсюду цвели цветы, дурманя воздух своим ароматом. Отсюда армия повернула на восток, по реке Абай[36] миновала водопады Тисисат и дошла до места впадения Абая в реку Бечело.

Вдоль Бечело они прошли через лесистые холмы и вышли на голое плато, прорезанное ущельями и скальными грядами, — река здесь текла по каменному ложу. Единственным признаком жизни в этой каменистой пустыне были орды больших и злобных обезьян с собачьими головами[37] — они сердито кричали на людей и скалили громадные клыки.

По небу с юга неслись грозовые тучи, и на экспедицию обрушивались ледяные дожди и шквалы с градом. Затем, так же неожиданно, небо прояснялось, и перед продрогшими и мокрыми людьми открывалась мрачная перспектива: впереди вздымались горы с плоскими вершинами, а за ними, далеко, на высокой и абсолютно голой скале, высилась могучая крепость.

— Магдала! — сказал негус Валериану.

Они вдвоём ехали впереди, указывая армии направление движения и за время марша очень сблизились. Умный, много знающий Элла Атсбеха помимо родного амхарского говорил на многих языках: гёз — языке аборигенов, родственном арабскому и теперь использовавшемуся только в богослужениях; на собственно арабском и немного на греческом. Ежедневные беседы с Валерианом помогли ему усовершенствоваться в последнем до такой степени, что теперь они обходились без переводчика...

— Это невозможно! — выдохнул Юстиниан, подъехав к ним. — Это место совершенно неприступно. Его можно взять только длительной осадой.

— Его можно и нужно взять! — откликнулся Элла Атсбеха, чьи отношения с Юстинианом, в отличие от явно дружеского расположения к Валериану, стали холодными и натянутыми с тех пор, как они оставили Гондар.

Валериан подумал, что причина этой холодности кроется в большей степени в том, что негусу не нравится пассивное поведение Юстиниана и его склонность сомневаться и размышлять, а не в инциденте на празднике.

— В Магдале достаточно запасов провизии и воды, чтобы выдерживать многомесячную осаду. Стоит ли нам тратить на это время, пока персы, без всякого сомнения, будут и дальше распространять своё влияние на Счастливую Аравию? Постоянно...

— Я думаю, что мы можем просто обойти эту крепость стороной, — примиряюще заметил Валериан. — Сначала разобраться с Зу-Нувас, а потом уже с Магдалой?

Негус покачал головой.

— Это было бы катастрофой. Ты не знаешь галла, мой друг, — он невесело улыбнулся. — Южное племя необузданных дикарей — они мои подданные, официально. Но они никогда не жили по эфиопским законам или, уж если на то пошло, по христианским законам. Пока нашей армии нет в Аравии, галла, словно яростная саранча, будут совершать набеги из Магдалы и со своих земель на юге и опустошать земли огнём и мечом.

— Понимаю, — кивнул Валериан. — Тогда единственный выход — штурмовать крепость.

— Даже если бы нам это удалось! — воскликнул Юстиниан. — А мне кажется, тут главное слово «если»... последствия, потери наши будут ужасающими.

— Необязательно, — возразил Элла Атсбеха. — Вы, римляне, привезли с собой машины, способные, как вы говорите, разрушить самую мощную оборону. Ниже скалы, на которой стоит крепость, раскинулась равнина, называемая Ислам-ги. Если вы сможете разместить на ней свои машины...

Недоговорив, он вопросительно посмотрел на обоих римлян.

— Хороший план, ваше величество! — отвечал Валериан. — Я и сам думал, как нам лучше разместить наши катапульты. Хорошо, предположим, что нам удастся ударить по воротам или пробить брешь в стене — что дальше? Отсюда эти скалы выглядят неприступными.

— Не совсем так. Путь наверх есть, разумеется, очень узкий и опасный, но по нему возможно подобраться к крепости и атаковать, хотя она прекрасно укреплена. Это будет дорого нам стоить, надо признать честно.

В ту же ночь за ужином в палатке Юстиниан яростно воспротивился плану негуса.

— Если мы решимся на безумный штурм Магдалы, мы все погибнем! Этот план обречён на провал! Мы должны отказаться от него и осаждать крепость!

Что-то надорвалось в душе Валериана.

— Ради бога, Пётр, перестань во всём видеть только плохое! — Он с удивлением слышал свой крик и то, что назвал товарища его старым именем. — Если бы ты слушал негуса, то знал бы, что осада бесполезна. Это ты должен нести ответственность и принимать решения, не я! — обида и раздражение, которые он сдерживал неделями, прорвались кипящей волной. — Я устал брать на себя ответственность и тащить тебя! Ты называешь себя римлянином?! С тех пор как мы покинули Гондар, от тебя нет никакого толку. Ты стал обузой!

Юстиниан уставился на Валериана, ошеломлённый его вспышкой. Когда значение сказанного дошло до него, он медленно покачал головой, словно стряхивая наваждение. Казалось, как у Павла, следующего в Дамаск, с глаз у него упала невидимая пелена, и он посмотрел на себя и своё поведение со стороны.

— Ты прав, старый друг! — тихо произнёс он. — Спасибо за правду — мне было это нужно.

Он робко улыбнулся.

— Завтра... что скажешь, если мы пошлём на равнину Ислам-ги разведчиков и прикинем, где лучше установить катапульты? Хорошо?

— Хорошо, — Валериан улыбнулся в ответ и протянул другу руку. — Хорошо и... с возвращением!

Громадные осадные машины, до этого бывшие лишь непонятным грузом из брёвен и металлических деталей, которые везли в телегах мулы и вьючные лошади, были должным образом собраны на равнине прямо напротив твердыни Магдала. Под присмотром Валериана работал целый отряд механиков и инженеров, выполняя свою работу даже под шквалистым ветром и ледяным дождём до самого рассвета. Прикрывая их, на равнине расположились римский кавалерийский отряд и рота эфиопских копейщиков под командованием Юстиниана и одного из офицеров негуса. Это было простой предосторожностью, потому что гарнизон крепости едва ли решился бы на вылазку, учитывая превосходящие во много раз силы римлян и негуса.

Юстиниан был почти счастлив. Полностью придя в себя после разговора с Валерианом, он испытал очищающее чувство стыда, которое помогло ему найти себя. Теперь он с тихой гордостью видел, что выглядит как настоящий солдат, полководец, ведущий за собой мужчин в бой. Даже ужасная погода и ледяной ливень приносили ему нечто вроде удовлетворения — потому что безразличие к подобным трудностям он считал признаком настоящего мужчины и солдата.

Метко прицелиться позволяли специальные приспособления — онагры, или ослиные ноги. Каждый онагр состоял из длинного шеста, который натягивала мощная тетива из свитых бычьих жил, — она же смягчала отдачу после того, как спусковое устройство приводили в действие. На конце шеста закреплялся снаряд — большой каменный или железный шар. Когда тетива спускалась, снаряды с огромной силой летели в цель; несколько таких снарядов были способны разбить в щепки мощные деревянные ворота, а со временем — и каменные стены превратить в руины.