Напротив, мы сохраним их богатые города и обложим их данью, которая напитает нашу казну.

Повернувшись к сурене, Хосро продолжал с ироничной усмешкой:

— Надеюсь, это не вызовет твоих возражений, Исадх-Гушнасп?

Советник склонил седую голову в знак согласия.

— Я хотел бы лишь напомнить, великий шах, что теперь, когда Италия вновь стала римской, Велизарий может повести свою армию на Восток.

— Значит, нам не следует терять времени. Подготовьте армию. Я сам поведу её. Через три дня мы выступаем в Сирию.

— Я передаю вам приказ императора: разорвать любые соглашения и прекратить переговоры с Хосро, после чего немедленно готовиться к осаде.

Говоривший — знатный сановник Пруденций, только что прибывший в Антиохию из Константинополя, — обращался к Германусу, двоюродному брату Юстиниана, которого император назначил своим представителем в Антиохии после начала вторжения Хосро в Сирию. Двое мужчин разговаривали в главном зале Антиохийского дворца. Пруденций — цветущий, тучный, отчаянно потеющий в официальном облачении, которое он счёл необходимым надеть, несмотря на июньскую жару. Германус — худощавый мужчина с умным и нервным лицом — был одет в лёгкую тунику.

— Это безумие! — воскликнул он, в замешательстве выслушав Пруденция. — Мегас, архиепископ Бергеи[104], только что вернулся после переговоров с Хосро. Он говорит, что шах согласен отступить от Антиохии взамен на тысячу фунтов золота. Мне кажется, это небольшая цена, чтобы сохранить «Корону Востока».

— Это просто шантаж! — усмехнулся Пруденций, вытирая лицо шёлковым платком. — С каких это пор Рим склоняется перед Персией? Как тебе не стыдно, Германус? Прежде чем стать императором, Юстин командовал армией, которая прогнала персов, вторгшихся на Восток. Его племянник готов сделать не меньше.

— Но это же несопоставимо! — возразил Германус, с некоторым отчаянием глядя на невозмутимое лицо своего собеседника. — Юстин был вождём, лидером, ему противостояла всего лишь дикая толпа. Сейчас в Антиохии просто нет никого, кто мог бы сравниться с ним. В город может войти совершенно новая армия — это солдаты, закалённые в боях против степных кочевников — турок и эфталитов[105], —да ещё и под командованием самого Хосро, а он настоящий лидер, заслуживший истовую преданность своих людей!

Пруденций презрительно надул щёки.

— Это всё отговорки. Антиохия защищена массивными стенами, здесь много колодцев, зернохранилища заполнены — да она может месяцами держать осаду! Велизарий скоро придёт на помощь во главе громадной армии. Пока же у тебя есть 6 тысяч римских солдат из её головного отряда.

— Но Велизарий придёт слишком поздно! — в отчаянии вскричал Германус. — Неужели ты не понимаешь, что произойдёт? Шесть тысяч солдат — этого мало, чудовищно мало, они даже не смогут выстроиться вдоль всех стен. Персы ворвутся в город и отомстят за неповиновение — они вырежут мирное население! Так всегда бывает... Ты либо слеп, либо глуп, если не понимаешь этого.

— Да как ты смеешь! — Пруденций побагровел от гнева. — Не думай, что я промолчу и не сообщу об этом императору!

— Думаешь, мне есть до этого дело? — устало и презрительно бросил Германус в ответ. Пытаясь в последний раз достучаться до разума посла, он продолжал в примирительном тоне: — Хорошо, я не должен был так говорить, я погорячился. Но я бы плохо исполнил свой долг, если бы закрывал глаза на реальное положение дел. Хосро безжалостен, но он всего лишь человек, и с ним можно договориться. В Сирии он говорил: «Заплатите — и живите спокойно». Гиераполис уплатил две тысячи серебром — и был спасён. Бергея отказала — и её сожгли. Не думаю, что с Антиохией будет как-то иначе. По всей видимости, Юстиниан просто не понимает всей серьёзности положения. Победы Италии и вера в то, что Велизарий спасёт Восток, сделали его самоуверенным. Возвращайся к нему и расскажи, что с Хосро нельзя играть в подобные игры. Я уверен, у тебя достаточно влияния, чтобы император прислушался к тебе. Если мы заплатим персам, катастрофы можно будет избежать!

По высокомерному и презрительному виду Пруденция Германус видел, что слова его пропали даром. Посол насмешливо бросил:

— Ты так наивен, что думаешь, будто я пойду против приказов нашего императора?

Германус почувствовал отвращение к происходящему и страшную усталость. Пруденций действовал лишь в своих интересах, политика его не интересовала.

— Поступай, как знаешь. Что до меня, то я уйду в Киликию. Не окажу Хосро такой услуги, как захват в плен родственника императора.

Перед самым отъездом Германуса на север Пруденций сообщил гарнизону и населению города волю императора. Шеститысячный гарнизон встретил его слова с тревогой, а народ, в невежестве своём, торжествовал. Самоуверенность горожане унаследовали от своих предков — Селевкидов.

Пока горожане готовились защищать город, Пруденций, уверенный, что статус посла защитит его от персов — дипломатический этикет свято соблюдали и Рим, и Персия, — обосновался в тихом предместье Дафна в ожидании прихода Хосро.

Македонию разбудил громкий и требовательный стук в ворота её виллы, выходившие на тенистую улицу Дафны. Через мгновение в покои госпожи вбежал бледный управляющий, сжимая в трясущихся руках светильник.

— Госпожа... здесь персы! Думаю, это только разведчики, основные силы подойдут завтра.

— Впусти их! — Македония старалась, чтобы голос её звучал спокойно, хотя сердце женщины сильно билось от страха. — Скажи людям, чтобы не оказывали сопротивления и во всём угождали. Если надо, предложи им освежиться и отдохнуть с дороги.

Торопливо одевшись, Македония вышла в атриум, который, как она могла видеть в утреннем полумраке, был уже заполнен десятками всадников довольно дикого вида: на плечах воинов были плащи из грязной овчины. Перепуганная челядь жалась вдоль стен.

Злобно ухмыльнувшись, один из солдат схватил Македонию за руку и бесцеремонно поволок её в дом. Управляющий кинулся на помощь госпоже — но был сбит с ног ударом деревянного щита. Македония торопливо крикнула:

— Не надо сопротивления! Не пытайся мне помочь! Всё, что они могут со мной сделать, не стоит жизни никого из вас.

Втолкнув Македонию в её же покои, солдат грубо швырнул её на ложе. Легко прижав женщину одной рукой, он одним махом разорвал на ней платье. Вонь немытого тела и прокисшей овчины вызывала тошноту. Македония понимала, что беспомощна, и знала, что должно произойти, ещё до того, как перс грубо раздвинул ей ноги. То, что ей предстояло терпеть насилие от мужчины, было совсем невыносимо и вдвойне отвратительно...

Внезапно перс замер, судорожно всхлипнул — и изо рта его хлынула кровь, заливая оцепеневшую от ужаса и отвращения Македонию. Отяжелевшее тело рухнуло рядом с ней...

Когда она пришла в себя, то увидела первым делом труп несостоявшегося насильника залитый кровью из раны в спине. Возле ложа стоял другой перс — судя по одежде и вооружению, рангом гораздо выше убитого. В руках у него был окровавленный меч.

— Тысяча извинений, госпожа! — незнакомец говорил на хорошем греческом. — Мой солдат не должен был себя вести, словно животное, он запятнал этим и мою честь. Прости... он успел?..

— О, нет! — Македония дрожащей рукой потянула на себя окровавленные обрывки платья, пытаясь прикрыть наготу. — Ты вмешался вовремя!

— Бактрийская сволочь! — в голосе её спасителя зазвенел гнев. — Мы наняли их, потому что они прирождённые наездники и хорошие разведчики, но иногда я думаю, что от них больше проблем, чем пользы. Я здесь, чтобы решить вопрос с расквартированием армии великого шаха, и имел неосторожность оставить этих дикарей без присмотра, пока подыскивал конюшни и фураж для лошадей. Госпожа, надеюсь, ты простишь меня, ибо сам я себе прощения не нахожу!

Пообещав выставить возле дома вооружённую охрану, офицер удалился и увёл с собой присмиревших бактрийцев.