— Сегодня мы отдыхаем. Завтра, когда подойдёт оставшаяся кавалерия, постараемся зайти со стороны этого оврага к римлянам в тыл.

Он старался, чтобы голос его звучал уверенно и спокойно, но на самом деле был близок к отчаянию. В течение десяти лет, прошедших со дня его великой победы при Фавентии, Тотила с неизменным успехом сражался с римлянами и успел прибрать к рукам большую часть Италийского полуострова, взять Сицилию, достичь военного превосходства на море, привлечь на свою сторону римлян — и теперь оставался всего один шаг до того, чтобы заключить почётный мир и поделить власть на равных условиях. Тем не менее всё пошло прахом после внезапной смерти Германуса. Страшный старик в Константинополе преисполнился решимости и при помощи Нарсеса собрал мощнейшую армию, бросив практически все силы Империи против Тотилы и его народа.

Даже на вершине своего успеха Тотила не терял головы и знал, что окончательно и бесповоротно победить римлян он никогда не сможет. Лучшее, на что он мог надеяться, — компромисс. Империя была слишком велика и слишком богата, чтобы готы могли её разрушить. Теперь же стало ясно, что Юстиниан и Нарсес решили покончить с готами раз и навсегда. Судьба народа Тотилы теперь зависела от того, сможет ли он завтра взять этот чёртов овраг!

Июльские календы выдались пасмурными и серыми. Расположившись на левом фланге, Нарсес осматривал позиции своей армии. Все были готовы: правым крылом командовал опытный Валериан, в центре разместились лангобарды, герулы и гепиды — германские союзники римлян и отличные бойцы. Впереди каждого фланга расположились лучники, вооружённые мощными луками.

Нарсес никогда не разделял стойкого римского убеждения, что кавалерия лучше пехоты, не без оснований полагая, что хорошо обученные и вооружённые педиты дадут фору любым всадникам. Остготы же год за годом отдавали всё больше предпочтения именно кавалерии — вероятно, беря пример с Велизария или вернувшись к собственным древним традициям. Столетия назад, переместившись из Северной Германии в степи Эвксинского побережья, готы поменяли образ жизни, став преимущественно пастухами. Затем их поглотила Империя гуннов, и готы оказали мощную поддержку Аттиле именно своей грозной конницей, которой почти удалось переломить ход знаменитой битвы на Каталаунской равнине[145].

Нарсес был доволен выбранной позицией. Численно его армия превосходила армию Тотилы, ландшафт работал в его пользу. Единственным слабым местом римлян был узкий овраг-расселина на левом фланге — и готы наверняка попытаются пробить римскую оборону именно там. Их нужно надёжно заблокировать и сдержать — любой ценой.

Так и получилось. Сражение началось с яростной атаки конницы готов именно на то ущелье, которое римляне стерегли как зеницу ока. Неровная почва, камни и валуны сильно затрудняли действия кавалерии, и римляне всё утро успешно отбивали атаку за атакой.

Сквозь тучи проглянуло солнце и осветило очередную, самую массированную, атаку готской кавалерии — почти все силы Тотилы были брошены в прорыв, лишь малая часть пехоты осталась позади. Всадники выстроились посреди равнины, и тогда вперёд выехал один — в золочёных доспехах и закрытом шлеме. Он демонстрировал великолепное владение лошадью и оружием, на скаку подбрасывая и ловя тяжёлое копьё, перебрасывая его из руки в руку... Золотые кудри, выбивающиеся из-под шлема, не оставили никаких сомнений — это был Тотила.

Завеса пыли на горизонте свидетельствовала о подходе подкрепления. Тотила вернулся к своим людям, которые встретили его бурными рукоплесканиями.

— Что теперь, командир? — спросил Нарсеса один из штабных офицеров.

— К счастью, они использовали для атаки только кавалерию. Пусти Тотила вперёд пехотинцев, нам пришлось бы отступить. Теперь у него, несчастного дьявола, остался всего один бросок костей — и он будет просто вынужден использовать ту же тактику, что и при Фавентии.

— Кавалерийскую атаку?

— Именно. Но на этот раз она не сработает. Мы готовы лучше. Полагаю, настало время выпустить лучников. Дайте сигнал!

Зазвучали сигналы рожков и труб, лучники заняли свои позиции, готовясь выпустить на противника град стрел. Готы тем временем двинулись вперёд, постепенно переходя с рыси на галоп. Вскоре уже вся конница неслась на полном скаку. Казалось, что она с лёгкостью сметёт пехотинцев в центре римского построения, — но в этот миг лангобарды, гепиды и герулы выставили вперёд длинные копья, словно лесом ощетинились. Долгие часы учений, на которых настаивал Нарсес, не прошли даром. Обычный пехотинец при виде несущегося на него всадника, скорее всего, повернётся и побежит. Но если он сможет совладать со своим страхом, если товарищи его встанут с ним плечом к плечу, то очень быстро выяснится, что лошади, обладающие куда более развитым инстинктом самосохранения, чем люди, вовсе не горят желанием натыкаться на острые копья... Так и произошло. Ряды конницы сбились, возникла суматоха...

Тем временем небо потемнело от тучи стрел, взвившихся в воздух. Всадникам некогда было прикрываться щитами, они гибли десятками, и обезумевшие лошади, потерявшие седоков, только усиливали неразбериху и сумятицу. Залп за залпом собирали свою кровавую жертву, и в конце концов люди не выдержали. Конница готов — окровавленная, наполовину уничтоженная — кинулась отступать, безжалостно топча собственную пехоту. Римляне бросились в погоню, убивая готов без всякой жалости...

Сражение при Буста Галлорум стало убедительной победой римлян — особенно после того, как среди убитых был найден труп Тотилы в окровавленных и разбитых золочёных доспехах... Могила галлов стала Могилой готов. Владычеству готов на полуострове пришёл конец. Хотя Тейя был сразу избран новым королём и за ним пошли многие из оставшихся в живых вождей, все они были постепенно перебиты, а финальная битва этой войны произошла при Моне Лактариум в октябре того же года. После этого оставалось только провести окончательную зачистку. Народ остготов прекратил своё существование.

Окончание войны с готами означало, что большая часть Великого Плана Юстиниана была выполнена. Африка, Италия и Южная Испания — полученная в результате раздела земель визиготов в год битвы при Буста Галлорум после блестящей и молниеносной кампании под командованием опытного 85-летнего римского полководца Либерия[146] — окончательно вошли в состав Римской Империи, и теперь она достигла приблизительно тех же размеров, каких была при Юлии Цезаре перед Галльским походом.

Однако радости это Юстиниану не принесло. Италийский «триумф» оставлял во рту привкус пепла и смерти. Нарсес был честен в отчётах, но эта честность ранила. Наряду с победой следовало учесть и цену, за неё заплаченную: разрушение инфраструктуры страны и экономики, разрушение городов и поселений, гибель гражданского населения, огромные цифры потерь среди солдат, уничтожение Сената (большинство сенаторов были взяты в заложники и погибли уже в конце войны) и, что тоже немаловажно, практически полное уничтожение достойного и благородного противника, готов, сыгравших важную роль в образовании новой нации.

Но даже если каким-то чудом эта победа была бы достигнута малой кровью — ничто уже не приносило постаревшему Юстиниану радости. Без Феодоры, без возможности поделиться с ней своими бедами и победами жизнь его потеряла всякий смысл.

Но жизнь тем не менее продолжалась. Объединённую Империю ещё предстояло строить — а она была теперь гораздо больше, чем в те времена, когда Юстиниан впервые облёкся в порфиру. Вопрос о единоверии был всё ещё не решён до конца, а в Италии — кроме огромной и сложной задачи восстановления страны в целом — следовало вернуть рабов хозяевам, а колонов выселить из захваченных имений землевладельцев.

Заледенев душой, Неспящий с головой погрузился в решение бесконечных проблем в тщетной попытке заполнить пустоту и бессмысленность своего земного существования...