По показанию Бинта, книги эти требовались крайне срочно. Он немедленно отправился во Франкфурт-на-Майне к еврейским букинистам, которые сказали, что книги эти крайне редки и надо их искать.

Ему снова пришлось вернуться во Франкфурт с приказом не жалеть никаких денег и купить книги во что бы то ни стало. Ему объяснили, что книги эти не «Kappelle» н не «Kabella de nudata», a «Gabbala denudata», т. е. «разоблаченная каббала».

На этот раз книжный магазин Франтц достал ему нужные книги: одну за 2000—3000 золот. франков, а другую, маленькую книгу, за 800 зол. франков. Прочитать книги он не мог – латынь и еврейский. Не успел он в Париже с вокзала привезти их к шефу, как тот приказал заклеить эти тяжелые книги в конверты н послать их заказными письмами в Петербург Рачковскому, Фонтанка N16 (адрес Департамента полиции).

Бинт принес по обыкновению отдавать пакеты в почтовое отделение на ул. Гренель, недалеко от русского посольства. Почтовые чиновники смеялись и отказывались брать пакеты, уговаривая Бинта послать бандеролью, правильно объясняя, что это дешевле. Но приказ начальства был категоричен, и он уплатил по многу франков за каждый пакет. Книг было послано две штуки.

Я много раз переспрашивал Бинта, и каждый раз он говорил, что Рачковский был в Петербурге, что он прислал «приказ» парижскому шефу и что пакеты были посланы Рачковскому в Департамент полиции.

Между тем Рачковский, проведший годы изгнания своего со службы в Варшаве и в Брюсселе (ему было воспрещено его врагом, министром внутр. дел Плеве показываться в Петербурге или в Париже под страхом высылки в Сибирь), после смерти Плеве снова вернулся на службу и оказался в Петербурге.

Призвал его на службу товарищ министра внутр. дел и Петербургский генерал-губернатор Д. Ф. Тренов. 27 июля 1905 г. Рачковский был назначен вице-директором Департамента полиции, заведующим – на правах директора – политической частью. За время своего директорства он прославился тремя делами. Он выписал из Парижа Гапона, этого зарвавшегося агента-провокатора, который после 9 января 1905 г. изображал из себя политического эмигранта, и поручил ему «заагентурить» с.-р. Рутенберга. Эта попытка овладеть одним из вождей революционного движения кончилась убийством Гапона.

Засим с помощью жандарм. офицера Комиссарова осенью 1905 г. в здании Департамента полиции втайне от начальства и чиновников Департамента Рачковский организовал печатание погромных листков, которые распространялись в Петербурге через доктора Дубровина, в Москве через Грингмута, в Вильно через Шкотта.[464]

Я полагаю, что выписка Рачковским книг, упомянутых в записке Бинта, относится к эпохе пребывания Рачковского во главе Департамента (формально его начальником был директор Департамента Гарин). По-видимому, замышлялось продолжение «протоколов», благо что перед этим Нилус как раз опубликовал первоначальный текст во втором издании книги своей «Великое в малом» (1905).

По словам Бинта, в это время, как рассказывал ему его старый сослуживец В. Миловский, «Мануйлов много писал в Петербурге» (т. е. для Рачковского и для «протоколов»). «Друг Мануйлова» перевел (для Рачковского) четыре (еврейские) книги.

Очевидно, закончить продолжение «протоколов» Рачковскому не удалось.

Когда я занялся (в 1921 г.) проверкой и распутыванием сведений Бинта, я получил от В. Л. Бурцева чрезвычайно интересный совет, показывающий, какой это блестящий и живой журналист. Он сказал:

К сожалению, мне не удалось установить, что читал Головинский около 1900 года.[465] Попутно я установил, что Головинский писал не очень много, но что «перо» у него было живое.

Перу этого Головинского принадлежат, между прочим, «История финского народа» (С.-Петербург, 1901), написанная им в сотрудничестве с Н. К. Ядрышевым и представляющая собой простую компиляцию книги Шюбергсона, вышедшей по-шведски; статьи в «Вестнике всемирной истории» («Столетие Государственного Совета. 1801—1901» и др.).

Главным трудом Головинского, которым продолжают пользоваться и до сих пор, был «Новый Русско-Английский и Английско-Русский Словарь», написанный им в сотрудничестве с П. М. Стадырновым в 1890-х годах и многократно переизданный фирмой Гарнье.

Что касается второго совета Бурцева, то и в 1921, и в 1934 году я имел возможность просмотреть все экземпляры книги Жоли, кроме одного, и не нашел на них пометок. Но и 13 лет назад, и теперь я наткнулся на занятный факт: один экземпляр книги Жоли зачислен в Reserve и публике не выдается. Я сперва думал, что это старое распоряжение наполеоновской цензуры, сделанное в 1864 г. (что было тогда понятно, ибо это был памфлет на имп. Наполеона III, изданный за границей). Но я не мог понять, почему этот запрет столь свято соблюдается администрацией эпохи III Республики.

Чиновник читального зала, у которого я просил разрешения лишь перелистать этот экземпляр, с некоторой запальчивостью мне ответил, что эта книга не будет выдана даже для обозрения, не только для занятий.

На мое равнодушное замечание, что я подам прошение директору и тот разрешит, чиновник воскликнул: «Нет! И директор не может разрешить без согласия особой комиссии, а она этого разрешения не даст» (?!)…

Интересно знать, что это за экземпляр книги Жоли, который так усиленно скрывает не только от публики, но и от исследователей администрация библиотеки?!

Что касается «Сионского документа» Бинта, то я приобрел его у него еще в 1921 году. Копию его он мне обещал дать вскоре, а затем найти и оригинал, через некоторое время он признался со смущением, что он так запрятал документ, что и сам найти его не может. Но обещал, что доставит его мне, как только достанет и найдет.

В апреле 1929 г. он умер, и я дал вдове его денег для поездки в Эльзас, в Зульц, за остатками архива Бинта. Разбирая привезенные вдовой бумаги, я случайно надавил переплет большого регистрационного журнала, и из переплета его выпал листок, которого я был номинальным собственником в течение восьми лет.

Этим временем, в 1926 году, была сделана даже попытка отнять у меня право собственности на этот таинственный листок, которого и я сам до 1929 года не видал.[466]

Осенью 1926 г. Бинт предложил мне купить у него за ничтожную сумму его архив, находившийся в Париже. Я не счел себя вправе сделать это за свой счет, так как с 1924 года был представителем в Париже Русского заграничного исторического архива в Праге вместе с О. С. Минором. Последнему я неоднократно рассказывал о «Сионском документе», который с 1921 г. мне должен Бинт. Узнавши, что Бинт предлагает мне все документы, а я направляю его с его предложением в Архив, О.С. решил, что мы не только купим у Бинта его бумаги для Праги, но и «Сионский документ» будет у него вырван, но не для меня, а для Архива. О последнем он мне, однако, не сказал, а в Прагу написал весьма конфиденциально другу своему, директору Архива В.Я. Гуревичу.

Перед подписанием запродажной Бинт попросил внести в нее его оговорку, что в 1921 г. он продал часть бумаг Бурцеву и мне и даже не додал мне один документ.

– Ну, что вы! – добродушно сказал ему О.С. – Кто же потребует у вас для себя однажды проданное другим.

После подписи документа всеми нами троими (О.С. и я – за Архив, Бинт – за себя) старик (О. С. Минор) сказал Бинту: Ну, а теперь, мосье Бинт, пожалуйте сюда ваш «Сионский документ».