Азамат быстро делает знак парням, чтобы удалились вместе с Хосом в его новую комнату. Кир и сам понимает, что ему тут не место и быстро сматывается гулять. Мы садимся напротив духовника и ждём, что последует.
— Я всегда подозревал, что Совет хочет моей смерти, — начинает он. — Но с этим принятием сана уверился окончательно.
— Каким ещё принятием сана? — хмурится Азамат. — Кто принимает?
— Ах да, ты же не знаешь, — отмахивается Алтонгирел. — Я поговорил со всеми. До единого. Со всеми Старейшинами — духовниками на этой планете. Лично, по телефону, по Сети. Все триста сорок два из них отказались взять Айшу в обучение.
— Ох, как плохо — то, — печалится Азамат. — А ведь я просил, специально проследил, чтобы все духовники получили рассылку с моим обращением, где изложил все преимущества её правильного обучения… Вот лентяи, не могут хоть немного поработать в непривычной области! А ещё рассказывают, что трудятся на благо планеты! — он мотает головой и раздувает ноздри, я даже удивляюсь: он никогда раньше так не злился на Старейшин. — У тебя есть какие — нибудь идеи, как поступить?
— Я принимаю сан Старейшины и беру её сам, — мрачно отвечает Алтонгирел.
Мы с Азаматом уставляемся на него.
— Как принимаешь? — не понимаю я. — Там же возраст…
— В сорок лет сан дают автоматически, — поясняет духовник утомлённым тоном. — Но его можно получить и раньше, если пройти определённые испытания, которые назначает Совет Старейшин.
— И каковы эти испытания? — подозрительно спрашивает Азамат, а я начинаю догадываться, почему Алтоша так выглядит.
— Ну, — духовник машет рукой, — моцог там, ночное бдение, серия разных предсказаний… отзывы опеки.
— Отзыв я тебе напишу, — быстро говорит Азамат. — Конечно, я больше не в твоей опеке, но ведь был много лет.
— Можешь не трудиться, — уныло произносит Алтонгирел. — Отзывы я уже собрал, все отличные. И вообще, мне всё это не составляет труда.
— А по тебе не скажешь, — бурчу я.
— Это нормально, говорю же, моцог, бдение… Но это уже всё позади. Осталось всего одно испытание.
Его голос звучит всё выше и менее уверенно, и под конец мне вообще кажется, что он сейчас заплачет.
— Какое? — очень насторожённо спрашивает Азамат.
Алтонгирел молчит, потом внезапно запрокидывает голову, несколько раз шумно вдыхает, закусывает нижнюю губу, подаётся вперёд, сжав кулаки добела и выдыхает:
— Я должен поведать свою самую страшную тайну последнему человеку, которому я бы её рассказал по своей воле.
Азамат сочувственно треплет его по плечу.
— А что, — интересуюсь я, — предполагается, что у всех духовников, которые метят в Старейшины, есть страшные тайны?
— Это индивидуальное испытание, идиотка, — поясняет Алтоша, зыркнув на меня из — под всклокоченных косм.
— А — а, — понимаю я. — Ну и кто этот человек?
Духовник молчит, глядя в пол.
Азамат сжимает его плечо сильнее и тихо спрашивает:
— Это Лиза, да?
Алтонгирел обречённо кивает.
Глава 32
Мы с Алтонгирелом заходим в одну из пустующих гостевых комнат и плотно закрываем дверь, оставляя Азамата нервничать снаружи. Духовник категорически отказался посвящать в свою страшнейшую тайну ещё и его, дескать, я — то последняя, с кем он хочет ею делиться, а Азамат — предпоследний и в условиях испытания не значится.
Поскольку комната не используется, то в ней и нет ничего, кроме ковра на полу. На него — то мы и садимся лицом к лицу, скрестив ноги.
И сидим.
Минут через пять я решаю, что дала Алтоше достаточно времени на то чтобы собраться с силами и мыслями, и пора бы уже ему что — нибудь сказать.
— Если ты хочешь подумать ещё пару дней, нам не обязательно всё это время тут сидеть, — говорю.
Он немедленно строит зверскую рожу и огрызается:
— Будешь поторапливать, дольше будем сидеть! Мне надо сегодня с этим закончить, иначе все моцоги сначала начинать придётся.
Я окидываю взглядом его изнурённую физиономию и решаю, что такого допускать никак нельзя, может и не выдержать.
— От того, что мы тут просидим несколько часов, тебе не станет легче. Может, я каких — нибудь наводящих вопросов позадаю? Чтобы не так резко?..
— Вот ещё твоих вопросов мне не хватало! — рявкает Алтонгирел, снова таким сломанным тонким голосом, как будто с трудом подавляет истерику.
— Успокоительного? Водочки? — предлагаю я.
— Нельзя, — отрезает он. — Иначе я бы с этого начал.
Мы сидим молча ещё несколько минут. Алтонгирел сопит всё громче, но слов так и не произносит.
Я начинаю обводить пальцем узор на ковре между нами. Мне кажется, что духовник следит за моим пальцем, но сквозь волосы плохо видно.
— Знаешь, когда мне было шестнадцать, — говорю я, — я начала курить тайком от мамы. А ещё я по ночам сбегала из дома через окно и шла к приятелю пить коньяк. Паршивый такой, дешёвый коньяк. У приятеля часто были гости, в основном, мужики лет по сорок. Мне тогда казалось, что это ужасно много, и я очень гордилась, что они мной интересуются. Правда, однажды у одного из них по пьяни прихватило сердце, и никто, кроме меня не знал, что делать. Я — то к тому времени специальность выбрала… В общем, я в них разочаровалась и перестала туда ходить.
— Ну и зачем ты мне всё это рассказываешь? — уныло спрашивает Алтонгирел, тоже принимаясь водить пальцем по узору.
— Я думаю, ты догадываешься.
— Хочешь сказать, это твоя самая страшная тайна?
— Не знаю, — я пожимаю одним плечом, как Кир. — Я много всяких глупостей делала. Наверное, эта не сильно хуже других. Но мама об этой до сих пор не знает.
Алтонгирел рывком головы откидывает назад свои замусоленные патлы и прожигает меня взглядом. Глаза у него блестят, губы трясутся.
— Если ты думала, что мне это облегчит задачу, ты ошиблась. Хотя, может, и нет. Если накуриться и напиться — это худшее, что ты сделала в своей жизни, то всё именно так, как я и полагал.
— Что всё? — негромко интересуюсь я.
— Всё, — сдавленным голосом отвечает он. — С первого момента, как я тебя увидел, я тебя презирал, потому что ты баба и инопланетянка, а все бабы — стервы и все инопланетяне — тупые придурки. А я великий духовник, всегда всё делал правильно. Поэтому могу плевать на тебя и рассказывать людям, как им жить.
— Так, — киваю я. — И теперь тебе приходится рассказать мне о чём — то, что ты сам сделал неправильно, да?
— Именно, — Алтонгирел опускает глаза и шумно втягивает носом воздух. — Ты мне только что рассказала о чём — то, что ты делала неправильно. Так вот, твоё неправильно по сравнению с моим неправильно — это такой мизер, что я прямо готов кататься по полу от смеха. Но это хорошо, что ты рассказала, потому что я раньше сомневался, имеешь ты моральное право об меня ноги вытирать, или нет. А теперь точно знаю, что имеешь, вот и раздумывать нечего.
Я открываю рот, чтобы сказать что — нибудь успокоительное, что полагается говорить в таких ситуациях… Например, что не моё дело его судить, или что позорный с его точки зрения поступок в моём мире может вовсе и не казаться предосудительным. Но Алтонгирел не даёт мне вдаться в морализм, резко выпалив:
— Я убил свою мать.
Я с полсекунды смотрю прямо перед собой, всё ещё витая мыслями где — то в высоких материях и прикидывая, что я могла услышать или понять неправильно. Молчание затягивается, и я не нахожу ничего лучшего, чем попросить развития темы.
— И как это случилось?
— Сволочь ты! — выплёвывает он, заставив меня поднять на него удивлённый взгляд. Я вроде ничего предосудительного не сказала…
— Я тебе сказал главное, так отстань! — выкрикивает он.
— Насколько я помню, Совет Старейшин велел тебе «рассказать» свою тайну, а не обозначить. Ты уверен, что они примут это как выполненное испытание?
— Приняли бы, если бы ты не спросила! — бесится он. Бледный, с перекошенным лицом, он выглядит совсем жутко, мне хочется его пожалеть и успокоить, но теперь я далеко не так уверена, что его тайна для меня ничего не значит, как несколько секунд назад. Он меж тем продолжает: — Я тебя прошу, отстань, если ты хоть немножко человек, сожри это и не требуй больше! Или ты решила начать мстить прямо сейчас и выпотрошить меня за всё моё хамство?