— Ого! Как он о тебе заботится!

— Не только обо мне. Он очень тебе симпатизирует.

— М — да? — Азамат недоверчиво приподнимает бровь. — А он тебе ничего… не предлагал?

Я закатываю глаза.

— Он, когда совсем упился, сказал, что предложил бы, но не может, потому что у меня волосы длинные.

У Азамата обе брови ползут вверх под самые волосы.

— На него это

так

действует?

— Ага. А ты не знал?

— Нет… Это ведь просто условность… А ты знала?

— Я вообще не знала, что значат длинные волосы у женщин.

— Кхэ, вообще — то я тебе говорил, давно ещё. Верность мужу они значат.

— Э — э… да? А я была в сознании?

Азамат задумывается, припоминает.

— Не уверен. Ты хотела спать, это было рано утром. Ладно, наверное, ты и правда не услышала, — он кивает своим мыслям и разгрызает маньчжурский орех из вазочки, мне на это смотреть страшно. — М — да, я думал, ты понимаешь.

— Теперь понимаю, — пожимаю плечами. — Буду растить косы, раз такое дело. У меня в институте были. Расчёсывать, конечно, морока, кудрявые же, но отбиваться от Ирлика мне ещё меньше нравится.

Азамат разгрызает ещё орех, выковыривает ядрышко и отдаёт мне.

— Я лучше бога?

— Конечно лучше! Зачем мне этот алкоголик — пироманьяк? Только, Азаматик, давай ты будешь колоть орехи орехоколом, а то у меня прям всё внутри переворачивается, зубы твои жалко!

Азамат смеётся и подгребает меня поближе.

— Это я так, дурачусь. Волосы там, не волосы… Знаю, что беспокоиться не о чем, просто приятно это лишний раз услышать, — он целует меня, а потом принюхивается. — Всё ещё вином пахнешь. Сколько ж ты его выпила?

— Сколько Ирлик налил. Ну чего ты? Оно что, вредное?

— Оно — то как раз полезное! — усмехается Азамат. — Это ведь эликсир удачи.

— Да — а?! А чего ж ты так мало выпил?

— Я выпил ровно столько, сколько нужно. Три тоста. Дальше сколько ни пей, больше удачи не станет, только опьянеешь. Ну, во всяком случае, так в легендах говорится. Я его один раз всего пил до сих пор, и только один тост, так что на собственном опыте судить не могу. Очень уж редкие эти фрукты.

— А они правда фрукты? Такое название смешное…

— Да — да, а по — другому они называются мангустовы яблоки. Тирбишу с Бойонботом выговор устрою за недогадливость, когда проснутся. Кто ещё мог эликсира удачи в таком количестве принести, как не бог?

— Знаешь, — говорю, подумав, — лучше не планируй их ругать.

— Почему?

— Ну, если они напились этого эликсира, то вполне может так выйти, что ты почему — нибудь не сможешь устроить им выговор. Ты, конечно, его тоже пил, то есть, ничего плохого не случится, но… лучше не напрашиваться, правда же?

Мы снова покатываемся, и наш смех гулко отдаётся о скалы и разносится над розово — оранжевыми закатными водами Дола.

Мой опыт показывает, что вино из драконьих яиц, выпитое за ужином, делает утро радужно прекрасным. За окном сияющее зеркало Дола, которое, наверное, никогда не перестанет меня восхищать, лёгкий ветер треплет макушки сосен, иногда заклекочет какая — нибудь морская птица, а в остальном тишь и благодать. Ребёнка в кроватке нету, надо думать, Азамат забрал. А впрочем, вот и они.

Азамат заходит с мелким в одной руке и кружкой кофе в другой. Той самой кружкой, что я на Гарнете покупала.

— Проснулась? А я научился из бутылочки кормить, — он пристраивает мелкого рядом со мной на подушку.

— Ах вот почему мне удалось так долго проспать, — я сладко потягиваюсь. — Надо будет сейчас ещё сцедить, пока кофе не выпила, а то зачем ребёнку кофеин? Правда же не нужен? — мелкий издаёт пару писков, не очень разумно таращась в потолок.

Азамат подаёт мне молокоотсос и наблюдает за моими манипуляциями, задумчиво покачивая головой. Мысль, что материнское молоко можно слить, заморозить и скармливать отпрыску по мере надобности, для муданжцев оказалась просто революционной. Даже Орива смотрела на меня квадратными глазами, когда я упомянула о такой возможности ещё до родов. Однако эта идея стремительно распространилась, мамаши радостно кинулись спихивать кормление на няньку, при этом совершенно не соблюдая технику безопасности. Пришлось мне срочно писать и вывешивать в местную Сеть мануал, а Азамат послал на Гарнет торгового представителя закупить молокоотсосы и молокогрейки, которые правильно размораживают и не перегревают молоко. В кои — то веки стремление муданжских женщин во всём мне подражать принесло положительные результаты: они действительно очень стараются сделать в точности так, как я написала в мануале, так что надо надеяться, детям они не навредят. Но вообще неприятная это история. С одной стороны, жалко тёток, которым надо постоянно быть при младенце, ни поспать нормально, ни развеяться. С другой, у муданжек вообще материнский инстинкт слабовато развит, а теперь многие целиком спихнули заботу о детях на мужей. С третьей стороны, стало больше кормилиц, потому что передача продукта потребителю существенно упростилась. В общем, я убеждаю себя, что так всё же лучше, а если какая мамаша своего новорожденного рада век не видать, так её отношение не улучшится, если он ей ещё и спать не даёт по ночам.

— Как наши гости? — спрашиваю. — Кто — нибудь встал?

— Ма поднялась. Застала меня на кухне за кормлением, обиделась на тебя — ты ж ей позавчера сказала, что сама кормишь. Никак не верила, что молоко твоё, думала, козье. Потребовала попробовать, дескать, по вкусу сразу отличит. Я дал немножко, ты не против?

— Да пожалуйста, у меня много, — смеюсь. — Ну она поверила?

— Да, на вкус узнала и устыдилась. Теперь очень жалеет, что в её время до этого не додумались.

Закончив сцеживание, предлагаю мелкому десерт, но он категорически заявляет, что сыт. Мы с Азаматом ещё некоторое время тискаем его. Ворковать с ребёнком, как и с кошками, я могу только на родном языке. Наслушавшись Азамата, я нахваталась всяких умильных словечек, но просто повторять за ним — это ведь совсем не то же самое, как нести разнообразный трогательный бред самостоятельно. Азамата очень смешат звуки, которые я издаю. Он даже выучил несколько более — менее осмысленных слов типа «котик», «лапочка», «масенький» и что мне ещё не стыдно было переводить.

— Этак я вместе с ним твой язык выучу, — хмыкает Азамат.

— Было бы неплохо, особенно если учесть, что моя мама говорит только на нём.

Азамат ненадолго задумывается.

— Вообще, можно и ускорить процесс, наверное. У вас ведь есть какие — нибудь курсы, учебники, да? Если уж я всеобщий освоил и даже по — джингошски понимаю, может, и твой как — нибудь выучу?

— Я спрошу у бабушки. Она у меня всю жизнь наш язык преподаёт, она и курсы подскажет, и какой учебник получше. Она, правда, суровая, всё — таки начальница.

— Вот и отлично! Но я не устаю поражаться, твоя бабушка ведь уже пожилая женщина — и всё ещё работает?

— Ну, она преподаёт… Вон, у Старейшина Асундула жена ведёт детский клуб, а она моей бабки не моложе.

— То всё — таки дети… А я вот даже не знаю, смог бы я в молодости учиться у женщины? Это сейчас я, тебя хорошо узнав, понимаю, что женщина может разбираться в какой — то сложной профессии. Но я даже представить себе не могу, сколько времени должно пройти и что вообще надо делать, чтобы наши обычные парни согласились учиться в школе у женщины.

— Это ты мою бабушку не видел, — смеюсь. — Она не то что вашу молодёжь, она ваших Старейшин учиться заставит.

Мы спускаемся вниз, где Азаматова матушка уже наварила чомы на плотный муданжский завтрак.

— Здравствуйте, имигчи — хон! Как спалось?

— Ой, Лиза, не говори! Я как завалилась после обеда, так до утра и придавила! Старая я стала вино пить.

— Ну чувствуете — то себя хорошо?

— Отлично! Прям как заново родилась! Да такой зуд в руках, делом заняться хочется. Вот, копчёной рыбки подогрела, чомы сварила… Да ты садись, Лиза, чего в холодильнике роешься?