Людей в зале немного, человек тридцать, не считая наших. Видимо, еще две команды. Как только спускаемся по широкой лестнице вниз к другим гостям, снова слышится пронзительный голос старца-привратника, объявляющего вновь прибывших. Не отставая от Азамата, прохожу мимо всех присутствующих, стараясь выглядеть спокойно и благожелательно. Азамат кивает знакомым, те кивают в ответ. Мы доходим до ненаселенной части залы и останавливаемся у колонны в ожидании новых гостей. Они следуют нашим маршрутом, кивают Азамату и проходят еще дальше, застывая у колонн, как шахматные фигуры. Понимаю, что до сих пор не заметила ни одной женщины, и мне становится не по себе. Ну не одна же я тут, правда? Я ведь понятия не имею, как себя вести, и очень надеялась следовать примеру других дам.
Однако вот мимо нас проходит пара: молодой плечистый парень с видом героя трагической повести об индейцах, а с ним женщина несколько старше него, действительно очень красивая, с правильными тонкими чертами смуглого лица, правда, довольно пухленькая. На ней пронзительно-зеленое платье до самых пят с очень широкой юбкой, которая висит, как сложенные крылья бабочки, а сверху еще неудобного вида кафтан, так густо расшитый золотом и серебром, что должен быть очень тяжелым. Ее завитые волосы аккуратно разложены по плечам. Мне кажется, она изо всех сил держит голову ровно, чтобы локоны лежали симметрично. В ушах у нее небольшие, но широкие кольца, усыпанные крупными камнями всех цветов, а на шее прямо-таки броня из цепей и цепочек, бус и ожерелий и прочих неописуемых сияющих украшений, нижним ярусом под которыми красуется причудливой формы хом, кажется, на нем изображены какие-то хищные птицы. Вот интересно, муданжских девушек с детства тренируют носить на шее ведро с водой?
На меня эта краля, конечно, не смотрит, она вообще не шевелит ничем, кроме ног, да и те так задрапированы, что она как будто плывет. Им для этих дам нужно горизонтальный эскалатор тут установить. Мне внезапно становится смешно при мысли о конвейере расфуфыренных теток. Скорее всего как раз потому, что обстановка меньше всего располагает к смеху.
Мы стоим и ждем прибытия новых гостей долго и мучительно. Кой черт нас тянул приехать одними из первых, а? Я замечаю, что кое-кто поблизости потихоньку шушукается, и вроде бы от этого не происходит немедленного обвала, так что решаюсь заговорить с Азаматом:
— Долго еще ждать?
Он поворачивает ко мне голову и слегка улыбается.
— Устала? Еще две команды должны быть, насколько я знаю. После этого сможешь отдохнуть с другими женщинами.
— Я пока только одну видела.
— Есть еще две.
— А чего так мало-то?
— А кто ж своих жен с собой в космос таскать будет? Тут только те, которые недавно поженились. Ну и госпожа Эрдеген.
Я хотела спросить, кто это такая, но тут мимо нас снова потопали гости, и Азамат отвлекся на приветствия. Я вижу еще одну женщину, совсем молоденькую круглолицую пышечку, которая озирается по сторонам с живым детским интересом. Едва не вздыхаю с облегчением: по крайней мере, не все тут такие мороженые селедки, как та, первая. Впрочем, на этой золота висит не меньше. Ладно, если что, скажу, что у меня волосы из золота и мне его носить скучно.
Гигантские двери мягко затворяются, оставляя старца снаружи, и тут все приходит в движение. Внезапно собравшиеся разом принимаются говорить, кричать приветствия через весь зал друг другу, мужчины здороваются, ударяя кулак о кулак. Азамат незаметно подталкивает меня в глубь зала, где прежде виденные мной дамы уже стоят рядышком и беседуют. Я говорю себе, что все это — театральная постановка во сне, я — не я и далее по тексту. И иду.
Когда подхожу достаточно близко, чтобы быть включенной в разговор, старшая женщина поводит рукой в сторону младшей и говорит мне:
— Динбай.
Младшая тоже делает такое же движение в сторону старшей и объявляет:
— Эсарнай.
Тут у меня наконец-то кликает в голове: кажется, последнее слово — это роза, то есть, скорее всего, имя. Это они так представляются. Ну меня назвать некому, так что я киваю и говорю:
— Элизабет.
Реакция у них разная: Эсарнай вроде бы приободряется и повыше поднимает голову; Динбай, наоборот, как-то виновато улыбается. Она ростом только чуть выше меня, да и Эсарнай ненамного выше. Видимо, муданжские женщины в принципе существенно ниже своих мужчин. Что ж, я не внакладе.
Что делать дальше, не знаю, но тут на волне невообразимого аромата к нам присоединяется еще одна дама, старая как мир, в белой меховой горжетке и шляпке с пунцовыми перьями.
— Здравствуйте, госпожа Эрдеген, — хором приветствуют две другие, и мне ничего не остается, кроме как повторить за ними. Будем считать, что я успела выучить, как по-муданжски «здравствуйте».
Госпожа Эрдеген стягивает губы звездочкой и говорит:
— Ну пойдемте уже, я настоялась.
У нее такая типичная для старой аристократки манера речи, что мне опять становится смешно. Эти четкие влажные звуки в сочетании с низким хрипловатым голосом, это «настоялась», похожее на растопыренные колья забора барской усадьбы…
Вслед за ней мы поднимаемся по очень пологой и длинной лестнице в небольшую светлую комнату с окном, где в углу на жаровне из того самого светящегося камня пыхтит чайник, а на столике расставлены крошечные чашечки, молочнички, пиалы с творогом и по центру в вазе — полоски сушеного мяса, как букет. Динбай тут же кидается разливать чай, а госпожа Эрдеген усаживается на подушки у столика и повелевает:
— Чай забелить не забудь!
Я смотрю на все это, честно говоря, в тихом ужасе. Не знаю уж, кто эта старая мымра, но я ей прислуживать не буду ни за какие коврижки. Впрочем, кажется, и не должна. Во всяком случае, Эсарнай спокойно садится напротив, а она ведь примерно моего возраста. Да еще и имена у нас на одну букву начинаются. Наверное, Динбай потому и прислуживает, что она Динбай. Мрак.
Сажусь на подушку, скрестив ноги, как можно дальше от Эрдеген. От ее духов дыхание спирает, не иначе она два флакона на себя вылила. А у меня и так сегодня обонятельная травма. Динбай наполняет чашку старухи, потом мою. Я, естественно, благодарю и тут же ловлю несколько изумленных взглядов. Ну знаете!
— Вы говорите по-муданжски? — светским тоном спрашивает Эсарнай.
Я делаю вид, что мучительно пытаюсь ее понять, и отвечаю на всеобщем:
— Я знаю только некоторые слова.
— Ах вот как. — Она легко переходит на всеобщий, хотя акцент у нее довольно сильный. Затем пододвигает ко мне молочник. — У нас принято на Цаган-идир есть и пить все белое.
Я снова благодарю и вслед за старухой наливаю себе в чай молока. Я не фанат этого дела, правда, но раз так принято…
— Почему вы все время благодарите? — с легкой улыбкой спрашивает Эсарнай.
— У нас так принято, — отвечаю не менее светским тоном с такой же улыбкой. — Хорошо воспитанный человек всегда всех благодарит.
Младшие женщины переглядываются, видимо, запоминают на будущее. Ох и нахватаются они от меня манер, я так чувствую. Старуха, кажется, заснула.
— Вы ведь первый раз на встрече? — спрашивает Эсарнай.
Динбай наконец-то уселась напротив меня, сбоку от Эрдеген, и тут же принялась с энтузиазмом уплетать творог с мясом. Ага, творог едят ложкой.
— Да, впервые. Я вообще недавно попала к Азамату на корабль.
Эсарнай кивает, а я пробую творог. Он соленый, похож на брынзу. Ничего, съедобно. Я побаиваюсь расспросов насчет того, почему вышла за Азамата, так что переключаю их на культурный контекст:
— А что такое Цаган-идир?
— Белый день, — доходчиво поясняет Эсарнай.
Блин, это-то я поняла!
— Это праздник! — радостно говорит молчавшая доселе Динбай. Эсарнай бросает на нее недовольный взгляд, но той уже все равно. — Зима-до-свиданья-весна-здравстуй! Солнце-ярко-луна-ярко-день-белый!
Меня слегка сносит этим потоком счастливых восклицаний, а Динбай аж раскраснелась. Она вся такая круглая и румяная, как яблочко, и, видимо, очень активная. Но на всеобщем говорит так себе.