— Все, — говорю, — живи.

И топаю мыть руки. У Азамата делается какой-то уж вовсе горестный вид. Пока намыливаюсь, доходит:

— От этого крема ногти истончаются, поэтому нужно обязательно смывать, — поясняю.

— Тем более не стоит тебе в нем пачкаться, — пожимает плечами муж и принимается одеваться.

— А чего ты одеваешься? — спрашиваю. — Думаешь, я щас уйду, что ли?

Он смотрит на меня снова озадаченно. Ох, чует мое сердце, нарвусь я на очередное культурное отличие, будь они неладны.

— А ты хочешь остаться? Ну хорошо, я не против…

Присаживаюсь к нему на колено.

— Я думала, мы сегодня еще чем-нибудь приятным позанимаемся, если ты не устал.

Он коротко шевелит бровями, и взгляд его совершенно меняется. Боже мой, дошло! Ну что ж, обучаемость хорошая.

Большие способности к усвоению информации дорогой супруг демонстрирует также и в искусстве поцелуя. У меня очень быстро отключается циничная соображалка, так что я получаю от этого процесса — как и ото всех дальнейших — море удовольствия, совершенно не сравнимого с прежним опытом. Все-таки Азамат мне безумно нравится, мне горячо просто оттого, что он близко, а уж когда мы сплетаемся вместе, я плавлюсь и вовсе до жидкого состояния. Хочется прочувствовать его всего, впитать его запах и голос, силу и доброту…

— Чего ты меня все время наверх перетаскиваешь? Дай полежать!

— Боюсь придавить…

— Ну знаешь! Я не такой задохлик!

— Прости, — перерыв на поцелуй, — но так тебе точно не будет больно.

— Мне в любом случае не будет больно, у тебя мания величия, а так у меня ноги устают. Так что хватит тут разлеживаться.

На сей раз выходит еще бодрее, чем утром в машине, и не один раз. Правда, Азамат все-таки явно предпочитает быть снизу, видимо, привычные ему тамлингские девки малолитражны. В итоге я устаю первая, хотя это, конечно, прекрасная усталость, но после очередной дозы кайфа в прилежащее ядро я окончательно перехожу в горизонталь, примостившись у Азамата на плече, и отрубаюсь, как будто меня обесточили.

Солнечное утро включает меня обратно, по ощущениям — часов в десять, ровно в том же положении. Бедный Азамат, я ему, наверное, все плечо отлежала, а он, конечно, меня не спихнул бы ни за что, терпел небось. Ну да ладно, хоть сейчас спит, не подорвался никуда в шесть утра. Надо надеяться, я его вчера тоже укатала, как ту сивку.

Откатываюсь к стенке, потягиваюсь. Вставать неохота, да и незачем вроде — Азамат спит, завтрака нет и не будет, дел срочных тоже не предвидится… Наверное, я снова задремываю, а когда просыпаюсь второй раз, Азамат уже полностью одетый сидит за буком и ожесточенно печатает.

— Доброе утро, — говорю, сладко зевая.

— Угу, доброе, — бубнит он в ответ. Я настораживаюсь:

— Что случилось?

— Ничего, — отвечает, не отворачиваясь от экрана.

— А что ты делаешь?

Он наконец-то смотрит на меня, но каким-то совершенно чужим, холодным взглядом. У меня по хребту пробегает холодок.

— Какая тебе разница? — спрашивает глухо и вряд ли ждет ответа.

Я сажусь, натягивая одеяло под подбородок: мне резко неуютно в неглиже.

— Азамат, — говорю мягко, — ты чего такой злой?

Кажется, мой вопрос только больше его сердит. Он бросает в мою сторону прожигающий взгляд и отворачивается. Господи, да что ж такое? Я вроде ничего не сделала плохого. Никому вчера не нахамила, разве только Алтонгирелу немного, но по сравнению с тем, как я с ним обычно говорю, ничего особенного. С муданжцами себя вела по струночке. Может, он что-то такое обо мне узнал в Сети?.. Что я не была замужем? Или, может, у него из-за меня какие-то проблемы с властями? Но блин, я даже ничего убедительного придумать не могу, в чем так провинилась!

— Слушай, — говорю робко, — ну не сердись, я…

Замолкаю, потому что он резко встает и в два шага оказывается прямо надо мной, резким движением поднимает руку — шарахаюсь к стенке, заслоняясь локтем, и тут он замирает. Я тяжело дышу, как после гонки.

— Ты чего? — говорит он в недоумении.

— Это ты чего? — Я вся дрожу, и голос тоже.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшую, протягивает руку и берет с полки над кроватью какой-то диск. Я идиотка…

Прислоняюсь к холодной стене голой спиной, вздыхаю с облегчением. Здорова же я с утра пугаться по самым идиотским поводам. До Азамата, впрочем, тоже начинает доходить.

— Лиза, — говорит он так, как будто не верит, что это он говорит, — ты что… меня испугалась?

— Ну есть немного… — отвечаю смущенно. — Ты с чего-то злой как черт, а я с утра плохо соображаю…

Он внезапно шарахает диском об стол так, что коробочка разбивается на щепки.

— Ты что вообще обо мне думаешь?! По-твоему, если я урод, то со мной и обращаться можно как угодно, и ждать от меня можно чего угодно?! Представляешь, у меня еще сохранились кое-какие остатки достоинства, трудно поверить, да?!

Я снова вжимаюсь в стенку, сметенная силой звука. Какое счастье, что каюты хорошо изолированы, еще не хватало, чтобы весь корабль слышал, как мы ругаемся. Но вот из-за чего он злится? Никак не пойму. Когда я ему на достоинство наступить успела, а? Ночью отлежала, что ли?

— Что я тебе сделала? — спрашиваю. — Я не понимаю, и поэтому мне страшно.

Он поджимает губы и снова отворачивается. Отлично. Имеется в виду, что, если моя ошибка мне не очевидна, значит, я законченная сволочь. Прекрасная тактика, если хочешь выгнать человека из своей жизни, но, к сожалению, мирного исхода не имеет в принципе.

— Азамат, пожалуйста, — говорю со всей убедительностью. — Пожалуйста, не злись. Я уже поняла, что сделала что-то ужасное, но у нас с тобой разные представления об ужасном. Клянусь, что не хотела тебя обидеть!

— А-а, — говорит он медленно и продолжает после долгой паузы: — так ты не нарочно?

Никакого облегчения в его голосе не слышу, и вообще, мне кажется, что он сейчас заплачет. М-да, кажется, сбылось мое вчерашнее предчувствие, что я где-то обязательно налажаю. Теперь вот надо убирать за собой.

Быстро напяливаю халат и выбираюсь из всклокоченной постели. Азамат стоит ко мне спиной, глядя в окно. Я осторожно беру его за руку, он довольно равнодушно косится на меня, потом снова возвращается к созерцанию космопортового пейзажа.

— Ты мне не веришь? — спрашиваю, хотя чего уж тут спрашивать.

— Верю, почему, — пожимает он плечами.

А какого тогда рожна?.. Страдает, что наорал, что ли?

— Так чего ты расстраиваешься?

— Мне жаль, что тебе со мной плохо.

Так. Ну все, хватит. Заберите меня из этой дурной мелодрамы. Сейчас я проснусь, и все станет, как вчера!

Дергаю Азамата за другую руку, и он послушно разворачивается ко мне.

— Слушай, — говорю, — друг дорогой, а ну-ка давай выкладывай в подробностях, чем я тебя обидела.

— Да я уже понял, что ты не нарочно…

— Выкладывай, а то щас нарочно добавлю! Я, знаешь ли, очень не люблю начинать день со ссоры, это не идет на пользу моему настроению. Да и вообще, Азамат, мы с тобой разговариваем через двойной языковой барьер и почти ничего не знаем о том, что другой считает правильным, а что обидным. Тебе не кажется, что нам надо в обязательном порядке подробно обсуждать любое непонимание?

— Это все так, конечно, я только думаю, что все равно ничего путного у нас не в…

Тут он напарывается на мой взгляд и замолкает. Да, взгляд у меня тяжелый, знаю. В детстве мама запрещала кепку носить, а то, говорит, из-под козырька совсем как дуло.

— Ну — говорю.

— Ну… ты могла бы вчера уйти спать к себе.

Вот тут у меня уже и правда самопроизвольно открывается рот.

— Аэ-кхэ, раньше тебя, кажется, не обижало, что я остаюсь на ночь… И вчера ты у меня дрых — и ничего…

— А я так и не понимаю, зачем тебе это надо было. Ты попросила — я остался. Но после секса это уже вовсе ни в какие ворота. — Он снова поджимает губы. — Я уж ждал-ждал, может, ты подвинешься, я бы сам ушел в другую каюту… В итоге заснул.