Я все-таки не могу удержаться и всхлипываю, так что Старейшина отвлекается от рассказа и переключается на меня. Зря он это, так себе зрелище, должно быть.

— Э, Лиза, ты чего?

Я смотрю на него и молчу, иначе разревусь в голос. Выразительно смотрю. Он хмурится, а потом вдруг тихонько ахает:

— Ты, что ли… это ты и была?

Я только киваю.

Не знаю, что он мне собирался сказать, но очередной бой на поле кончился, и ведущий зарядил объявлять титулы следующих борцов, причем там уже пошли такие слова, что я и близко не понимаю, что они значат. Когда список растягивается на вторую минуту, Старейшина сообщает мне:

— Вот, сейчас будет Азамат.

Я поспешно вытираю лицо и стараюсь успокоиться. Призраки прошлого не должны омрачать настоящего и все такое.

Из ближайшего шатра выходят Азамат с Алтонгирелом, напротив них останавливаются противники. Трибуны снова принимаются скандировать, но имени мужа я не слышу. Ладно же, сейчас исправим. Надо ведь мне куда-то эмоции стравить. Набираю побольше воздуху и принимаюсь орать в одном ритме с остальными, но другое имя. Голос у меня громкий, зато противный, и на фоне общего басовито-мужского гула я выгодно выделяюсь. Азамат находит меня взглядом и кратко улыбается. В непосредственной близи от меня болельщики начинают обескураженно затыкаться — спорить боятся, что ли? Целитель оборачивается ко мне, смотрит недоуменно, а потом присоединяется. Где-то за спиной я различаю голос Тирбиша. Что ж, неплохо для начала. Кошусь на папашу: он отчетливо побледнел и упорно смотрит на поле, сжав губы. Так-то тебе.

Бой начинается, и я, как и в тот раз, перестаю видеть Азамата, хотя противник у него не такой шустрый. Тереблю в руках Азаматов хом под самым подбородком, чтобы видно было, а к моему голосу присоединяется все больше народу. Не проходит и минуты, как противник оказывается навзничь на песке, и тренер помогает ему подняться. Я перехожу уже на чистый визг, хотя и понимаю, что это была легкая победа. Борцы расходятся до объявления следующего участника. Пока ведущий излагает бесконечные титулы (а он вынужден повторить Азаматовы с начала), я тихонько кропаю маме сообщение на телефон:

Мама, пришли мне срочно резные статуэтки из прозрачного шкафчика на кухне.

Азамат выходит второй раз и примерно так же легко укладывает прошлогоднего финалиста. Ко мне уже присоединилась добрая половина болельщиков — поняли, кто в курятнике петух, я смотрю. Папаша делает вид, что его происходящее никак не касается. Ничего, погоди, скоро коснется.

После третьего боя Азамат даже не уходит в шатер. Стоит на поле, маску снял, медленно поворачивается, окидывая взглядом трибуны.

Ведущий откашливается, а Унгуц вдруг покатывается со смеху:

— У него уже язык отсох твоего мужа объявлять!

— Желает ли кто-нибудь, — с расстановкой начинает ведущий, — вызвать на бой…

И дальше следуют все титулы с самого начала плюс упоминание о трех свежих победах. Самое ужасное — это что по окончании тирады никто не вызывается, и Унгуц совсем заходится от смеха, потому что ведущий вынужден повторить вопрос три раза, если никто не вызовется.

После второго на поле все-таки выходит какой-то дядя, вот этот точно крупнее Азамата, самый настоящий Исполин.

— Ишь ты, — комментирует Унгуц, — кто пожаловал. Он еще до Азамата Непобедимым был, только улетел наемничать надолго. Интересно, интересно…

Целитель снова поворачивается к нам:

— Они ведь никогда не бились, правда же?

— Не-эт, — отвечает Унгуц, — Они на год разминулись.

Несчастный ведущий наконец прорубается сквозь бесконечные титулы обоих борцов и объявляет начало боя. Сперва оба стоят неподвижно, осматривают друг друга то так, то этак. Потом внезапно в центре поля возникает смерч, Алтонгирел от греха отходит в сторонку. Старейшина Унгуц следит жадными глазами, он-то, наверное, различает, что там происходит. Трибуны притихли, какое уж тут болеть.

Мутное пятно внезапно разделяется, Азамат отъезжает назад, поднимая из-под ног тучи пыли. Однако быстро тут земля просохла на солнышке. Могучий противник расставляет ноги пошире, и через секунду я уже опять ничего не различаю, а тут еще от мамы приходит ответ, что она все отправила, но жаждет объяснений. Подождет.

Второй раз клубок расцепляется, когда старший Исполин слегка запутывается в ногах, но удерживается и не падает. Азамат, мне кажется, запыхался, но я прямо отсюда чувствую, как ему нравится сам процесс. Старейшина закусил кончик бороды и машинально пожевывает.

Что происходит дальше, не совсем понимаю, то ли на СтарейшинуУнгуца отвлеклась, то ли еще что, но Азамат, видимо, напал неожиданно не только для меня — и великан-противник загремел на обе лопатки в пыль.

Боже, что тут началось. Народ ринулся с трибун на поле с дикими воплями, Азамат затерялся где-то в толпе. Смотрю на Старейшину в ужасе, он только похохатывает:

— Не бойся, не разорвут. Это, деточка, признание. Ты сиди, они еще четверть часа его поздравлять будут, а потом благословение, призы, всякое прочее… можешь сходить поесть, в общем. К мужу тебе все равно не пробиться, а в шатер женщинам и нельзя.

Мне несколько обидно, что не могу сразу пойти поздравить Азамата, но с другой стороны… а куда это папаша линяет? Нет уж, погодите-ка.

— Я сейчас, — бросаю Старейшине и мчусь наверх, а потом на почту. Ключ от ящика Азамат мне отдал вместе со всеми личными вещами, теперь только имя отыскать… ага, вот он, А-за-ма-т, четыре буковки. В ящике меня дожидается фирменная упаковочная коробочка с почты, что возле маминого дома, вся такая в ирисах. Бормол все в ней. Перебираю их еще раз напоследок. Рыба с драконьей мордой, женщина за пяльцами, воин с мечом, кошка, ветка туберозы, мешочек, распираемый изнутри монетами. Как я любила играть с этими фигурками! Думала, что получила их от хорошего человека. Кирилл как-то раз в приступе демагогии стал меня убеждать, что невозможно совершить такое доброе дело, чтобы никому от него не стало хуже. А я еще приводила в пример, вот, я же совершила…

Все это проносится у меня в голове мимолетом, когда я уже бегу наружу. К счастью, дорогой свекор ходит медленно, я перехватываю его в самой толпе на краю трибуны — и становлюсь на дороге.

— Здравствуй, — говорю, когда он поднимает голову посмотреть, кто это ему мешает пройти. Он хмурится, оглядывает меня.

— Ты еще кто?

Я молча протягиваю ему горсть бормол, а когда он не берет их, просто хватаю его руку и вываливаю фигурки ему на ладонь. Он смотрит на них озадаченно, перекатывает между пальцами. Вокруг нас образуется небольшая толпа зевак: как же, грозная землянка встретила отрекшегося отца свежего Исполина!

На лице Аравата отражается узнавание, и он поднимает взгляд и тут же весь озаряется той самой родной улыбкой, которую в такой точности унаследовал от него Азамат, мне даже больно становится где-то внутри.

— Это ты та девочка! — восклицает он совершенно Азаматовым голосом, и я не знаю, чего мне стоит не заплакать. Он протягивает мне обратно свои бормол, они соблазнительно светятся на солнце рыжеватым деревом.

— Я жена Азамата, — говорю медленно и четко, и каждое слово падает как камень мне же на ногу. — Мне не нужны твои подарки. Ты недостоин своего сына.

Вона какое слово вспомнила, когда припекло. Ну все, не стоит дожидаться, пока он сообразит, что мне ответить. Разворачиваюсь и ухожу сквозь расступившуюся толпу. Тишина, не знаю, когда успевшая повиснуть, прорывается шепотком. Я могу быть уверена, что завтра весь Муданг будет в курсе моего жеста. Спускаюсь вниз к полю, где толпа начинает потихоньку отходить от шатра. Ноги у меня довольно деревянные.

Старейшина Унгуц сразу замечает мое далеко не радостное настроение и аж привстает.

— Что ты сделала?

— Я сделала ваш бормол по-настоящему первым в коллекции, — отвечаю легко.