Ну, признавайтесь, кто же там у вас живет?

Нежнейший Иннокентий?

Брутальный Александр?

Хитрый Яков Соломоныч?

Застенчивый Витюша?

Или, может быть, Антон?

…Я уже разделась, разложила резинки, смазку и села ждать.

Он — полненький коротконогий колобочек, слегка дрябловатый и жизнерадостный, уже десять минут плескался в душе, фыркая там так, что слышно было даже в комнате. И когда я уже почти устала ждать, он наконец-то вышел ко мне. Конечно, совсем голый.

Под пухленьким животиком болтался махонький и безобидный корешок.

Колобочек задержался ненадолго в центре комнаты.

Постоял.

Подумал.

Подмигнул.

Принял страшно гордый вид, мол, «как я, зацени», блеснул глазами, и…

Цыганочка с выходом! Хватайте билеты!

Он согнул руки в локтях, поднял их вверх, почти на затылок, кокетливо склонил голову набок и сделал три-четыре трудноописуемых движения. По кругу. Тазом.

Тыдынц! Тыдынц!

Я потрясенно молчала.

Колобочек принял озадаченность за восхищение и решил усилить эффект.

Он подошел ко мне, взял в руку своего уставшего и безучастного гусара, помахал у меня перед носом и на полном серьезе сказал:

— Знакомься, это Георгий.

И, обращаясь уже не ко мне — к нему:

— Георгий?

«Спокоойно, спокооойно, Кать!» — сказал мой внутренний голос, прыснул и уписался.

— Привет, Жорик, — поздоровалась я, отмахнувшись от голоса и постаравшись сохранить почти серьезный вид.

— Ну нееет, — обиженно сказал Колобок и уточнил, — он не Жорик, он — Георгий.

— Ладно, — я подняла руки, сдаваясь. Потом подумала, что дурковать — так дурковать, и спросила:

— Ну что, Георгий, познакомишься с Валюшкой?

И показала Георгию сиську.

Георгий молчал. Ни мне здрасьте, ни нам комплимента. Очевидно, он был невоспитан.

— Мы с Георгием хотим, чтобы было хорошо, — зачем-то сказал мне Колобочек и ласково потрепал его за холку.

Впрочем, вскоре оказалось, что насчет «мы» он слегка погорячился.

Дело в том, что Георгий, хоть и поначалу подскакивал довольно бодро, но оказался законченным нудистом — любая попытка приодеть Георгия в модный плащик заканчивалась полным крахом. Он капризничал, сникал и строил привереду.

— А может, так, без всего? — с надеждой спросил Колобок.

— Нет, — сказала я серьезно. — Моя Татьянка так не принимает.

Колобок посмотрел на меня странно, задумался и спросил:

— В смысле? Какая Татьянка?

— Ну как… — неопределенно пожала плечами я. — Такая… Татьянка.

Он подзавис.

— Ну, хочешь, давай рукой, — перезагрузила я его.

— Не надо, — засопел он, — если рукой, то тогда я лучше сам.

— Ну, Георгий, давай, ну чего ты, — ныл Колобок через десять минут, страшно скручивая голову несчастному Георгию.

Жорик психанул и объявил нам всем бойкот.

— Эээх, Георгий, подвел ты меня, — тоскливо сказал Колобочек, вставая с кровати, когда час закончился. — И тебе не стыдно?..

Георгий понуро молчал.

Мой внутренний голос валялся и рыдал.

Извечная мужская мулька — давать своим пиписькам имена.

Не знаю, почему так, но встречаю часто.

Я общалась с Суперменом (он был действительно хорош), поднимала к бою Максимку, однажды говорила с суровым крупным Валентином (ооо, как он был умен!), а как-то долго объясняла апатичному Кириллу, что правила этикета предписывают вставать при дамах.

Кирюша, правда, оказался совсем не джентльменом.

Мужчины страшно любят своих мальчиков, гусаров, бойцов и одноглазых змеев.

Иногда настолько, что я даже думаю, что и женщина им нужна исключительно для того, чтобы похвастаться сокровищем.

Я думаю, порнуху надо запретить. Она пагубно влияет на неокрепшие умы.

Ну или, допустим, разрешить, но только после медкомиссии. У психиатра.

И чтобы справку выдавал: «Сим удостоверяю, что пациент действительность воспринимает адекватно, допущен к просмотру фильмов формата ХХХ».

Нет, ну действительно, они ж насмотрятся и начинают воплощать. И слишком удивляются, что в жизни все не так.

Приходит штрих. Ну так, штришок. Типок пренеприятнейший, высокий, лысый и худой. Очки, глазища за очками — блюдца. И почему-то дрожат руки. То ли от нетерпения, а то ли оттого, что на живую женщину в первый раз так близко смотрит. Ну да, не каждый год такое счастье.

Берет на час.

Проходим в комнату, он раздевается, стыдливо прячет труселя в карман джинсов и трусит в душ.

Пока он там — я медитирую: «Брэд Пит, Брэд Пит…»

Заходит после душа голый, кидает кости на кровать, я строю кошечку, мурлычу что-то глупое, ложусь, поглаживаю тельце, он поворачивает мою тушку на спину… Заходит снизу и начинает меня есть.

Я медитирую.

Брэд Пит икает где-то в Голливуде.

Минута, две, он явно вошел в раж, пищит и булькает; вдруг чувствую — ползу.

Ну натурально, по кровати вниз, и попа выше, выше, выше. И он такой — подтягивает ее вверх, подтягивает и сам приподнимается, приподнимается…

Я:

— Милый, ты чего?

— О! — говорит он вдруг скороговоркой. — А ты можешь встать на голову?

— Не поняла, — вдупляюсь я. — Зачем?

— Ну, будет как шестьдесят девять, только стоя. Ты будешь тут (показывает на постель) на руках, а я тебя буду сверху держать, ну и… Я видел так, хочу попробовать.

— И где же ты такое видел, зайчик? — маленько изумляюсь я.

— Ну как… ну в фильме видел…

— Милый, — мурлычу томно, — так будет неудобно. Да и я цирковое не кончала, акробатка из меня — не очень.

— Я тебя подержу сверху, — с готовностью подхватывает он, — ну давай так попробуем, а?

И, даже не дождавшись, что же я скажу, он тащит мою попу вверх.

Не буду описывать, как я старалась занять хоть сколь-нибудь удобное положение, пока он там кряхтел и надрывался.

Это ни фига не описуемо. Лицо в подушке, попа сверху, в глазах — тоска, и мысли бродят: «Уронит — сверну шею… Сначала себе, потом, если выживу, — ему».

И вот пока я, морда красная (кровь-то прилила), пытаюсь удержаться и не грохнуться, стою и думаю «вот только бы не навернуться…», он сверху отрывается от процесса и задает мне потрясающий вопрос:

— А чего ты не стонешь? Тебе что, не нравится?

— Милый! — хриплю я снизу. — Мне не очень удобно, может, ты меня опустишь, как было?

— Ну нет! — как-то даже обиженно поучает он сверху, выглядывая мокрым из вареника. — Просто ты неудобно стоишь. Ты чуть подвинь руки, вот так…

И ножкой своей мою руку, на которую я упиралась, так аккуратненько — рраз! И подвинул.

Говорить, что было дальше?

Дальше был клубок. Конечно же, я потеряла равновесие, конечно же, он меня не удержал, конечно же, я грохнулась бедром об стену, и, конечно же, он навернулся сверху.

Я думала — все, с экспериментами покончено. Но когда он отполз и начал снова становиться на ноги — меня впаяло.

— Послушай, — сказала я, — я не акробатка, и вообще, я тяжела для столь странных этюдов, давай что-то стандартное, ладно? Попробовал — и хватит.

— Да ну чего ты? — заныл он. — Все ж нормально было. Вот почему они могут, а ты — нет?

— Кто они? — скептически спросила я.

— Ну они… девочки эти, — неопределенно пожал плечами он. — Те, что в фильмах.

— Милый, — глубоко вдохнула я, чтобы не треснуть ему по лбу, — милый, оставим девочек в покое. Давай лучше я тебе сама что-то сделаю, ладно?