Мы закрыли сайт, выпили еще немного и расстелили постели.
В конце концов, два виртуальных дрочера за ночь — хороший намек, чтоб не искушать судьбу и в третий раз…
— Кать, что у них в голове, а? — как-то беспомощно спросила Лика, когда я почти заснула. — Вот что у этих мужчин в голове, что они так поступают? И ведь симпатичные оба… Почему им это интереснее, чем нормальная женщина рядом? Вот что у них в голове?
— Порнуха, — сказала я зло, — легкодоступная порнуха и тараканы.
…Мы сидели с ней же на скамейке возле дома. Был вечер следующего дня. Я курила, Лика рассматривала редких прохожих. По переулочку шли трое. Двое молодых, один постарше.
Маргиналы, опустившиеся люди, они не стоили бы внимания и так бы и прошли мимо, но…
Один подошел вдруг и спросил, как пройти к магазинчику за два квартала от нас. Я показала рукой направление, всмотрелась в лицо, и у меня появилось совершенно четкое ощущение диссонанса.
Он был плохо одет, не имел передних зубов, но… я вдруг поняла: при другой жизни он был бы достаточно хорош. Вот только бы переодеть, помыть и зубы вставить. И убрать этот жуткий говор полупьяницы, полуторчка.
Это было странно.
Это был объективно красивый мужик, с правильными чертами, точеной крепкой фигурой, которая дается только от природы.
Молодой. Женщины за ним пошли бы пачками.
И опустившийся.
Когда он собирался отойти, я спросила вслед, хрен знает почему:
— Сколько тебе лет?
Наверное, мне просто хотелось с кем-то поговорить.
Ханыжка обернулся, посмотрел на меня пристально и с интересом и сказал вдруг, сам:
— Что, тебе интересно, почему я молодой и уже так выгляжу?
Не часто маргиналам приходят в голову такие вопросы. Я всегда считала, что они об этом не задумываются.
Он угадал, он попал в самое яблочко. Я кивнула.
И он сказал:
— Тридцать один.
Почему-то я так и думала. Тут оживилась Лика. Она, похоже, тоже разглядела то же, что и я, и смотрела теперь с неподдельным интересом — как смотрят на людей, находящихся по другую сторону жизни.
Мы познакомились. Его звали Русланом.
Сказать по правде, мы разговаривали долго, почти час. Его приятели жались в сторонке и курили. Они, похоже, тоже не совсем понимали, почему вдруг две прилично одетые девушки заговорили с таким же, как они.
Мы спрашивали, он, видимо, почувствовав наш неподдельный интерес, отвечал.
Рассказывал, как в восемнадцать прирезал человека, не смертельно, но серьезно. Дали шесть лет. Немного отсидел и совершил побег. Год прятался, потом поймали и добавили еще.
Как вышел, вернулся в бабушкину квартиру, где уже жила его тетка с мужем, как тетка вынесла ему в подъезд пожрать.
Я почему-то ее понимаю.
Рассказывал, что у него есть две футболки. В одной он сейчас, вторая лежит дома у приятеля. Туда он пойти пока не может. Вероятно, его там тоже ждут. Он в бегах.
Жить на что-то надо? Вот он и живет. Прозябает по мелочи.
Рассказывал, не стесняясь, что и как. Последнее дело, правда, вышло не слишком удачным. Ночует в парке.
…И что в том магазинчике, который они пытались найти, по слухам, дешевая водка. Хотя какая там водка — суррогат.
— У тебя давно была женщина? — зачем-то спросила я. Мне просто было интересно, как они живут.
— Забыл, когда, — как-то очень просто ответил он.
— В вашем кругу разве нет женщин?
— Есть, — не обиделся он на «ваш круг», — но ты ж понимаешь, они там уже такие…
— Понятно, — подхватила Лика, — слушай, а вот тебя не коробит такая жизнь? Ты же мог бы устроиться на работу, как-то выкарабкаться, блин, ну не знаю, люди ведь карабкаются…
Он сказал нам, что у него нет документов.
— Подожди, — уточнила она, — вам же при освобождении дают какую-то справку… Где она?
— Прое*ал, — как-то совсем просто сказал он. — Ну как… порвал… Я ехал в поезде, мы там набухались, я ее взял и порвал… Ну так, знаешь (он сделал в воздухе жест), я там орал, что все мусора — суки, ну и порвал… Ну да, идиот.
— Безнадежен, — вслух констатировала я, — ты уже не выберешься. Это в характере, знаешь, червоточина.
— Да, — спокойно согласился он, — я не выберусь.
Это было очень просто. И ясно всем. Мне, Лике, ему, его друзьям.
Этот мужик, красивый, крепкий, должен был бы найти себе бабу и родить детей. Ничего этого у него уже не будет.
Я не знаю, сколько их еще таких.
Виртуальных задротов, променявших живых женщин на собственные руки. Уже давно ничего не стесняющихся.
Сидящих по тюрьмам.
Прозябающих по мелочи и находящихся в бегах.
Или просто просравших свою жизнь.
Но я точно знаю, что уже как минимум пяти женщинам в этой стране не хватит мужчин.
Мудачок
— Не хочешь в гости приехать? — спрашивала у меня по телефону Лиза. — Посидим, поболтаем, расскажу че.
— Давай, — легко согласилась я, — через полчасика вылетаю.
И я поехала к ней. Для того чтобы услышать изумительную историю о том, откуда берутся мудачки.
Мудачки берутся из детства.
А потом они вырастают и становятся полноценными, матерыми мудаками.
Началось-то все с того, что ароматным майским вечерком хорошо подвыпившая Лиза возвращалась с гулянки. Послегуляночный градус был плотным и явно располагал к приключениям. Приключения нашлись за три квартала от ее дома в образе симпатичного высокого парнишки, курившего на лавочке и предложившего проводить красивую девушку до дома, дабы не случилось по дороге ничего.
Лиза была легка на подъем: она смерила парнишку взглядом, оценила фигуру, рост, красивую мордашку и недолго думая согласилась.
Он мило взял ее за ручку, и они пошли. По дороге выяснилось, что ему двадцать четыре.
— Надо же, а выглядишь ты лет на двадцать, двадцать два… — сказала Лиза.
— Значит, хорошо сохранился, — засмеялся он, и Лиза вдруг решила, что это так прекрасно, когда в твои совсем слегка за тридцать на тебя с восхищением смотрят высокие двадцатичетырехлетние мужчины.
И под Лизиной парадной, едва они успели обменяться телефонами, приключилась с ними страсть. Он на прощание сгреб ее в охапку своими сильными руками, и Лиза поплыла. Вечер перестал быть томным.
Целовался он с порывом, от души, и, когда градус страсти зашкалил за все мыслимые и немыслимые отметки, она пригласила его к себе.
Не сказать, что он был слишком уж хорош или техничен (она видала и получше), но мощный красавец в его хозяйстве компенсировал Лизе этот легкий недостаток.
А потом они, развалившись на ее кровати, курили.
— Выпьешь? — спросила Лиза, встала и пошла на кухню. Вернулась с мартини, разлила по бокалам и кокетливо состроила юноше глазки.
Красавец вдруг почему-то посерьезнел, опустил глаза куда-то в простынь и сказал:
— У меня просьба. Не одолжишь мне пятьсот рублей?
Лиза поперхнулась. Потом пришла в себя и сказала:
— Милый, я не спонсирую мужчин.
Помолчали. Ситуация была неловкая, Лизе вдруг стало противно, плюс нестерпимо захотелось, чтобы он свалил.
Он помаялся и вдруг перешел в наступление:
— Тебе что, жалко? Можно подумать, у тебя нет денег.
И многозначительно обвел глазами обстановку.
— Сорри, парень, по четвергам не подаю, — брезгливо отрезала Лиза, — тебе, кстати, не пора домой?
— Ну, как хочешь, — лениво сказал парниша, поднялся и начал собираться.
Ей вдруг стало зло, и она, подумав, решила добить:
— Слушай, а вот тебе, взрослому мужику, как вообще — ниче у женщины деньги стрелять?
Он помолчал. Потом сказал.
— Кстати, мне шестнадцать.
И она вдруг четко поняла, что мальчик-то на этот раз не врет.
И если бы час назад она была чуть потрезвее, то сразу обратила бы внимание на слишком гладкие его щечки, на подбородок с нежным пушком, на слишком юную розовую кожу и на то, что возраст ведь всегда читается в глазах.