— Тебе понравится! Я так умею трахать — ты за мной потом бегать будешь!

— Давай, милый, я тебя очень жду.

И кладу трубку.

Такие обычно не доезжают.

— Детка, — я, удивленная, выхожу его встречать, а он гордо смотрит сверху вниз. — Детка, я покажу тебе сейчас, как нужно трахать женщину.

В парадной он всей пятерней смачно хватает меня за попу, и я подпрыгиваю от неожиданности.

— Хочешь меня! Хочешь, вижу, ах ты моя сладкая! Я тебя сейчас так затрахаю, ты еще просить будешь, чтобы я перестал. Ты уже мокрая? — горячо шепчет он прямо мне в ухо.

— Мммм, — мурлычу я, — конечно, милый!

В коридоре он отдает деньги и, еще не успев снять куртку, игриво зажимает меня у стенки.

— Ты меня чувствуешь? Чувствуешь, какой он большой? Уууу, сейчас я тебя буду трахать, как тебя никогда не трахали!

В штанах у него определенно что-то шевелится. Не так чтоб очень много.

— Милый, — игриво постанываю я, — давай в душ, а я буду ждать тебя в кроватке.

— Ты готова? — кричит он, выходя из ванной. — Сейчас ты у меня узнаешь, что такое настоящий трах!

Он заходит в комнату голый и с мечом наперевес.

— Мммм, какой красивый… — томно говорю я, беру его в руку, и…

Блин, вот только чистила ковер. Ну что за люди!

Герой-любовник стоит, глазами кота из Шрека смотрит на меня, на ковер, опять на меня и говорит:

— Ой…

Уууупс! Не-до-нес. Рас-плес-кал.

— Ничего, милый, — мурлычу я. — Бывает.

(Мамочки, только б не заржать, только б не заржать — «трахать буду-буду трахать!»)

— Ты понимаешь, у меня… я вот… вот я… это… ну… так… вот… — смущается он.

— Все в порядке, милый, — успокаиваю я, — у всех такое бывает. Сделать кофе?

За кофе он хватается, как за соломинку, и с мрачной сосредоточенностью сопит, уткнувшись в чашку.

Через десять минут герой явно оживает, забывает горечь неудач и решительно рвется в бой.

— Ну что, детка, ты готова? — говорит он мне тоном искушенного мачо-мена, испробовавшего за последнюю неделю двадцать женщин, прыгнувших к нему в постель после дикой конкуренции.

(Еххху! Мой дорогой ковбой…)

— Ну давай, сейчас я покажу тебе, что такое настоящий секс! — Где-то я уже это слышала, а он, кажется, забыл. — Сейчас ты будешь просить меня, чтобы я прекратил! — решительно заявляет он и хватается за меч.

Я кошу под верного оруженосца и готовлюсь подержать оружие.

— Нет, детка, — отстраняет он меня. — Ляг и покажи мне, как ты себя ласкаешь.

Дурное дело нехитрое; я ложусь и, согласно купленным билетам, показываю ему, как город ждет победителя.

— Давай! — подскакивает он через минуту, на ходу продолжая передергивать затвор.

— Как я тебя сейчас трахну! Я тебе сейчас так засажу, как я тебя сейчас оттрахаю! — рычит он, пока я натягиваю резинового друга.

— Давай, давай, становись раком, я тебе сейчас покажу! Ууу, сучка, тебя так еще никто не имел! — вопит он, штурмом берет город… полшага от ворот… иии…

Дамы, салют в вашу честь!

Делов-то. На секунду.

(Катя! Катя, держи себя в руках, не похрюкивай в подушку!)

А маладееец!

— Ну… я это… пойду, наверное… — спустя еще минуту говорит мне герой-любовник, упорно глядя куда-то в испорченный ковер.

— Хорошо, милый, приходи еще, — воркую я и думаю, сказать ли ему на прощание: «О мой мачо, ты был великолепен, так меня еще никто не имел…»

Молчу из человеколюбия.

Чего уж…

Ну вот да — праздники нашего человека подкашивают.

Причем часто в самом прямом смысле слова.

Началось все банальнейшим, в общем-то, образом.

Я только приехать успела. У мамы отмечала Новый год.

Позвонил, веселенький такой, поздравил первым делом, счастья-здоровья-денег нажелал, ввернул мимоходом, что от Петровича (ну да, ну да, будто они мне по отчеству представляются, а по пиписькам я их пока не разбираю — Петровичи они или Иванычи. Вот Хаимовича или Авраамовича еще бы, может, как-то отличила, а Петровича — ну никак).

Ну да ладно, раз неведомый Петрович меня советует — пора на производство. А то разгулялась.

Так вот — представился Олегом, сказал зачем-то, что мужчина он интеллигентный и любит все по высшему разряду.

Я расценочки на разряды озвучила, сказал: «Да не вопрос, красавица, гуляем! Через часик жди. Можешь не встречать, адрес знаю!»

И адрес мой говорит.

Ну, не встречать — так не встречать.

Я сразу в душ, голову помыла, сумку неразобранную в шкаф закинула, сижу и жду.

В дверь позвонили.

Я посмотрела. Стоит, нормальный такой. И с розами зачем-то.

Я открыла.

А он сказал: «Оуооооо!!!» — и упал.

Прямо так, почти солдатиком — херак! — и ввалился ко мне.

Вот такая ты, убийственная красота…

Честно — я похолодела. Столько мыслей сразу — думаю, ну все, привет, убился. И в голове: «Так, «Скорую»… «Скорую»… «Скорую»… боже, какой ужас!»

И тут это тело замычало.

И я поняла.

Нет, ну я слышала по голосу, что подшофе, и даже догадалась, что он ко мне придет нетрезв — ну, а кто в этой стране пятого января трезвый-то?

Но еще по телефону он был вполне вменяемый! И даже разговаривал нормально. И вот как — как? — за какой-то час можно нажраться до такого состояния, чтобы прийти и упасть, — это, блин, загадка души русской.

И лежит этот потеряшка в моем коридоре, носом аккурат в моей туфле, мычит, а из-под него торчат розы.

Хорошо, что хоть не с елкой…

Я собралась, за ногу его подергала, оттащила маленько, дверь закрыла.

— Эээй! — говорю. — Вставай, да? Нечего у меня тут лежать.

Мычит. Мычит, но хоть шевелится.

— Так, — говорю, — дорогой друг, ты на ноги встать можешь, нет?

Помычал, подумал, как-то сам перевернулся, отполз, сел, к стеночке прислонился, смотрит сквозь меня.

Я ему:

— Милый, куда пришел — помнишь?

И вот это, блин, автопилот!

Короче, это тело одной рукой по карманам — по карманам, достает какую-то просто тучу мятых купюр, выбрасывает мне их кучкой на пол, а второй — вот я не шучу! — тянется расстегивать ширинку.

Расстегивает и мычит: «яяяя… пршшшел… авай… сюа иииди».

Человек реально говорить не может, но в тепло присунуть — это ж завсегда пожалуйста!

— Уууу, — говорю, — милый, давай с этим вот в другой раз, ладно?

(Деньги деньгами, но я же знаю — там если начать, то пока оно кончит, я похудею.)

Сидит, глаза не фокусирует и за ноги меня хватает.

«Я человек интеллигентный…»

Интеллигенты — они теперь такие, да.

Ясненько, думаю, надо спроваживать.

Большой привет Петровичу, ей-богу…

Ну, а как его? Из квартиры я его сама не вытащу. Тяжелый.

Ну что… позвонила своему таксисту, приедь, говорю, помоги тело транспортировать, деньги — не вопрос. Пока звонила — он, интеллигент этот, и захрапеть успел под стеночкой.

Приехал таксист минут через двадцать, мы этого товарища под белы рученьки и, как есть, с расстегнутой ширинкой, поволокли.

В машину запихнули, он там какой-то адрес промычал, я рассчиталась (ну да, теми же деньгами, что он мне накидал).

— Адьес, — говорю, — милый, люблю, целую, желаю удачи в следующий раз!

Телефонный звонок разбудил нас с Лизой неожиданно. Мы только в половине шестого утра легли спать, а в половине десятого проснулись от громкого хита Земфиры, звучавшего откуда-то из-под кровати.

— Блииинн, — хрипло просипела Лиза, одной рукой нечаянно толкая меня в бок, а другой пытаясь нащупать где-то на полу телефон, — Олька чета звонит, что ей надо в такую рань…

К тому времени, когда она нашла трубку и нажала «ответить», я почти проснулась.

Мы зависли у Лизы почти до утра. В пять ушел Лизкин постоянный клиент, страстный любитель клубнички и лесбо-шоу, с которым мы в этот раз не столько трахались, сколько пили.

— Алле? — сонно спросила Лиза, не открывая глаз. — Я сплю, ты время видела?