Мне хотелось побыстрее с ним закончить.

— А ты можешь стать вот так, как на березку? — спросил он меня через пять минут, когда я только приготовилась лечь снизу.

— Зачем?! — спросила я, предчувствуя.

— Ну, смотри, — озвучил он план, — ты станешь вот тут, как на березку, если тебе тяжело — упрись об стену, попа будет тут, сверху, а ноги ты себе на плечи завернешь… ну и я тебя как бы сверху того… попробую… давай? Вот, я тебе подушку подложу, чтоб удобнее было.

— Ты решил сломать мне позвоночник? — съязвила я.

— Нет, ну почему сломать, — обиделся он, — я видел, вот они вот так становятся, ну вот смотри… — и он попытался меня поднять и загнуть.

— Тихха! Тиххха! — завопила я, понимая, что он все равно меня достанет, а так пусть уж лучше побыстрее закончит и уйдет.

Уж лучше я сама.

И я загнулась пятой точкой кверху. Любой каприз, однако. Видимо, ему сразу открылся благоприятный вид, потому что глаза за очками плотоядно засверкали.

— Сейчас я тебя сделаю! — сказал он громко и довольно.

Он попытался приступить к процессу, встал, скрутился весь на полусогнутых, вцепился в стену, прицелился, промахнулся, прицелился, догнулся, качнулся, оступился и…

…И наступил мне на волосы.

— Эээй! — завопила я. — С волос сойди?

— Ой, извини, — сказал он.

Но ногу переставил:

— Сейчас… сейчас я… Вот, да, вот так, сейчас…

Попал и начал.

Стонал он, видимо, тоже лишь потому, что в фильмах стонут, значит — надо.

Снизу я наблюдала — ему явно было крайне неудобно.

Я молчала и пыталась удержаться в долбаной березке, попой кверху и с ногами на своих плечах. Ноги начинало сводить, а меня — плющить.

— А почему ты молчишь? — спросил он вдруг. — Ты что, фригидная?

Бляяяя…

— Ааа, аааа, оооо! — замычала я погромче.

— Воот! Воот! — довольно сказал он. — Сейчас я тебя, сейчас… сейчас..

Но сейчас все никак не случалось.

— Может, все-таки по-нормальному? — аккуратно прохрипела я. — Ну, хочешь меня сзади?

— Да-да, давай так, — вдруг обрадовался он. — Только не сзади, а вот так…

Он лег на спину, я со скрипом разогнулась, он притянул меня к себе и выдал:

— Садись, но только поперек.

Я села. Поперек так поперек. Ну, все же лучше, чем на голове.

Я приложила максимум усилий. Я чувствовала: если не сейчас — придется мне еще висеть на люстре. На люстру как-то не хотелось. И я сделала все, что могла.

— Какая-то ты не такая, — сказал он после, отдышавшись.

— Да? — вскипела я. — А какая должна быть?

— Ну ты такая какая-то… холодная. Я же говорю — фригидная.

— Это почему? — не выдержал мой мозг…

— Нууу… — сказал он неопределенно. — Не стонешь, да и вообще… Это же ненормально.

— Зайчик, — сказала я вкрадчиво. — Видишь ли, зайчик, я не знаю женщин, которые в позе березкой будут стонать от восторга.

— Ну как это? — вдруг изумился он. — Ну девочки же получают удовольствие! Ну вот они же получают! И кончают. Это ты просто холодная.

Я закурила. Я задала один вопрос:

— Какие девочки-то?

— Ну как какие? — сказал он уверенно. — Ну, эти, которые в фильмах. Ну они же получают…

Его лоб был так близко, а соблазн — так велик!

Я удержалась.

— Зайка, давай быстренько, у меня очень мало времени! — заявил он прямо с порога.

И сунул мне заготовленную денежку.

Только разувшись, он зачем-то первым делом понесся к окну и, прячась за шторкой, нервно осмотрелся — кто там ходит у парадной?

Похоже, не впервой и чисто рефлекторно.

В следующую минуту я узнала, что мужик женат и истерично сцыт от мысли, что жена его могла пасти. Ну да — от самой работы — и прямо ко мне.

Нет, сцут, допустим, многие женатые.

Но этот сцыт особенно, с размахом, от души.

Здравствуй, паранойка!

Видимо, жена и опыт научили.

Не узрев никого подозрительного, он чуть расслабился, и я смогла запихнуть его в душ. Через минуту после душа он вырос в комнате, пугливо косясь на собственный же телефон.

И я поняла, что жена — та еще штучка.

Начали мы стоя и с французской любви. Ну, то есть он стоял, а я внизу любила.

Любила я его недолго, потому что ожил телефон. Ну да, из рук он его не выпускал.

Я замерла перед ним на коленях, с запасами за щекой, как хомяк, и вопросительно посмотрела снизу вверх.

Он кивнул мне — мол, детка, продолжай. И я продолжила. А что мне?

— Лапушка, — елейно внушал он трубке, поглаживая свободной рукой трудолюбивого хомяка. — Лапушка, да-да, я уже еду, нет, не задержусь. Да нормальный у меня голос! Нормальный, это тебе кажется. Нет, я один, ну что ты придумываешь. Да я тебе говорю — нормальный голос. Ага, целую… Давай.

Процесс плавно перетек в горизонтальную фазу. На этот раз поводок-телефон лежал рядом.

Впрочем, сие действо обороты набрать не успело, потому что через минуточку опять нарисовалась Лапушка.

— Да, зайчик, — схватился он за телефон. — Нет, это тебе показалось. Ты же знаешь, я люблю только тебя. Нет, я не задержусь. Я уже еду. Нормальный голос…

Я задумчиво отдыхала под ним, ощущая легкое шевеление внутри себя.

Он падал, мы его теряли.

— Блин, вот нашла время! — зашипел он, когда Лапушка закончила. — Каждый шаг контролирует, сука.

— Да, мась? — трубка ожила ровно через две минуты. — Нет, лапушка, я уже точно еду. Нет, тебе показалось, все хорошо. Да, буду вовремя. Что-то купить? Ага, ну давай, я с магазина наберу.

— Слушай, — сказал он мне сразу после магазинной эпопеи, — давай как-то очень быстро будем, а?

Ну, быстро я вообще не против.

— Милый, — внесла я дельное предложение после четвертого звонка, когда даже мне стало ясно, что быстро мы не будем, ибо Лапушка не даст, — почему бы тебе не выключить телефон?

— Ты что? — шуганулся он от одной только мысли. — Ты что! Она мне потом харакири сделает, не раздумывая. Ревнивая — капец! Задолбала уже.

— Так чего не разведешься? — аккуратненько спросила я.

Его порвало в клочья:

— И что? Квартира ее, машина ее, а я что — с голой жопой останусь?

Похоже, с Лапушкой они друг друга стоят.

За те ровно полторы минуты, что она не висела в эфире, нечеловеческим усилием воли он успел-таки закончить. Впрочем, и это он делал как-то быстро и пугливо — очевидно, даже под моей кроватью ему мерещилась жена, сидящая в засаде.

И началась у нас вторая часть марлезонского балета.

Он метался по моей квартире, хватал манатки, обувался на ходу и смутно напоминал персонажа мультика, который перемещался, оставляя в воздухе следы.

Ибо Лапушка истерила в телефоне так, что слышно было даже мне.

Вымелся он стремительно, на ходу успокаивая свою скандалистку, прикрывая рукой трубку и делая мне страшные глаза — чтобы я была как мышь.

Они, похоже, очень весело живут.

Я пожалела, что не запаслась попкорном.

Кстати, паранойя — штука заразная. Ибо еще полчаса после его ухода мне было слегка напряжно.

Иди знай — вдруг за дверью затаилась Лапушка?

Ну вот бывает же так, что ожидаемое с действительным не совпадает.

Бывает? Бывает!

Ну, например, смотришь, как у него в штанах возле коленки что-то выпирает, и думаешь — ого! Даже не простое там какое-то «ого», а такое, с придыханием, женское такое «оххххооо!»

И он раздевается, а там…

А там не ого, в общем, а совсем хи-хи.

А то, что «ого» было — так это кальсончик завернулся.

Или вот внезапно соглашаешься анально без доплаты, и вообще все очень недорого, потому что он, сволочь, торгуется нещадно, а ты сидишь четвертый день без работы вообще и думаешь — черт с тобой, зараза, надо ж распочиниться. И вот пока он едет, красишься и надеешься, что пусть там хи-хи будет.

Он приезжает, а там по закону подлости…

Ну, не как кальсончик, конечно, но все равно ого. И не ого, а ого-го! Или даже ого-го-го-го! И по времени тоже — как будто он в процессе о России думает.