— Каать, — обреченно сказала она, — я дура, Кать…

— Есть немного, — не стала отговаривать я Машку, — зато живешь весело… Есть хочешь, кстати?

— Давай, — устало согласилась она, — буду заедать стресс.

Прекрасным отпускным деньком, в четыре часа, у Маши ожил телефон. Машка глянула, обалдела и уж совсем была готова не поверить глазам, но ушам-то поверить пришлось: в трубке был именно его голос. В Машкиной жизни снова нарисовался тот самый Олеженька. Посопев немного в трубку, он скорбным голосом сказал, что все обдумал, все свои вопросы решил, а заодно и понял: жизнь без Машки ему не мила. И что им, как двум взрослым людям, стоит забыть все обиды и начать все сначала, потому что такое слияние двух родственных душ, как было у них, — такая редкость, что грех его терять. И ничто больше не мешает им теперь быть вместе.

И вот бы Машке снова указать ему маршрут и направление, но… грабли — вещь настолько заманчивая, что на них хочется наступать снова и снова.

И Маша растаяла, как эскимо на лавочке под солнцем. Растаявшая женщина вмиг теряет способность здраво рассуждать, и в этот момент ее можно брать тепленькой. Он и взял.

Для виду поломавшись, она снова согласилась на свидание.

— Прости, — сказал он при встрече, протягивая Машке вычурный букет, — нам было так хорошо вдвоем, давай так и будет всегда.

И Машке стало ясно: счастье прощено и снова с нею.

Через час они были у него на квартире, Машка лежала на знакомой кровати, и ей было хорошо.

Трудился он над ней как никогда, и вот он, вот он, кульминационный момент!.. Он откатился, полминуты полежали молча, как вдруг он сел на край кровати и странно задумался.

Маша поняла внезапно: что-то здесь не то.

— Что случилось? — она слезла с кровати и устроилась на кресле.

— Я… я… так виноват… — сказал он вдруг, и Машке даже показалось, что он сейчас пустит слезу.

Она вскочила с кресла, села на пол перед ним, подняла пальчиком его подбородок и проникновенно посмотрела в глаза:

— Ну чего ты? Уже все хорошо, я с тобой, мы вместе…

— Да, да, ты со мной, — как-то истерично поддакнул он, — я такой гад, я так виноват перед ней… Она там сейчас одна, а я… я обманываю ее, я же ей обещал…

Маша посерела и облезла. Дежавю было страшным.

— Что ты обещал? — сухо уточнила она.

— Я ей обещал, что у нас теперь все будет хорошо, а сам… я так виноват перед ней…

Маше стало дурно:

— У вас?! Все хорошо… у вас?! Так ты вернулся к жене? — непонятно, как она еще держалась.

— Ну да, вернулся, — сказал он и посмотрел на Машу. — Мы поговорили и все уладили.

— Подожди, — зло уточнила Машка, — а эта квартира? Ты разве не вернулся жить домой?

— Не, я вернулся… А квартиру я решил дальше снимать, я подумал, нам же с тобой надо будет где-то встречаться…

— Почему. Ты. Сразу. Меня. Не предупредил? — металлически отчеканила Машка. — Почему я только сейчас узнаю, что ты вернулся к жене?

— Нууу… — юлил он, — я подумал, что ты ж не будешь против, если мы продолжим встречаться. Тебе что, так важна эта жена? Да не люблю я ее, я тебя люблю… Малыш, ну малыыыш, — потянулся он к ней с поцелуем, — ну прости, ладно?

— Слушай, — сказала Машка, вставая, — я тебе в прошлый раз говорила, чтоб ты шел на х*й? Так ты сходи.

И начала спешно одеваться. В этой квартире ей не хотелось задерживаться ни на минуту. Даже для того, чтобы принять душ. Даже для того, чтоб подождать такси.

— Подожди, куда ты? — горе-любовник бегал голый по коридору и хватал ее за руки. Он то ли делал вид, то ли действительно не понимал, почему она уходит.

— Какого хрена! — возмущалась Маша, и ее было уже не остановить. — Какого хрена я сейчас узнаю, что ты с женой? Какого хрена ты мне врал по телефону?! Какого мне теперь надо слушать про это твое долбаное чувство вины?! Какого ты на меня это все выливаешь сейчас?

— Ну прости, ну прости, — суетился он, — ну, я же сейчас тебе правду сказал, я же был с тобой честен… Помоги мне с эти справиться, у нас все будет хорошо…

— Вот же скот, а! — возмущалась я, слушая Машку и разливая по стаканам горячительное. — Правду он сказал! Да пусть бы он со своей правдой к жене греб и ей рассказывал, придурок!

Машка вдруг подняла голову и пристально посмотрела на меня.

И по чему-то неуловимому в ее глазах я поняла: в Машке наконец-то проснулась стервь.

— Жене, говоришь? — спросила она таким голосом, что даже мне стало не по себе. Хорошая мысль: с правдой — к жене. Ну, а что? Почему бы всем не быть честными?

— Тихо, тихо, — испугалась я, — ты что, к жене собралась?

— Ну, не совсем, разборки с женой мне ни к чему, — ответила Машка, — но ему я нервы потреплю.

Надо признать, что план, рассказанный Машкой, в целом показался мне удачным.

— Слушай, а если он не поверит, что ты знаешь телефон его жены? Если спросит?

— А кто тебе сказал, что я не знаю? — мрачно опрокинула стопарик Машка. — Что там его искать, тот телефон, вон, «Вконтакте» висит… Хочешь, кстати, я тебе его жену покажу?

— Ох ты ж! — удивилась я. — А это откуда?

— Так тогда еще, когда разошлись в первый раз, сразу и посмотрела. Любопытно мне было. Фамилию свою он сам мне как-то сказал.

Утром мы проснулись с легкого похмелья.

— Ну что, погнали? — выдохнула Машка, едва успев выпить кофе.

И настрочила ему первую эсэмэску:

«Меня тоже мучает чувство вины. Нам всем надо быть честными друг перед другом. Расскажу-ка я твоей жене о нас».

Звонок раздался почти сразу. Маша трубку не взяла.

Утро начиналось весело.

«Некрасиво так поступать», — следом за звонком пришла обиженная эсэмэска.

«Некрасиво жену обманывать. Жена имеет право знать», — совместными усилиями продумали мы текст.

«Не устраивай сериалов, пожалуйста, прошу тебя», — пиликнул телефон в ответ.

«Ничего. Если любит — простит», — зло настрочила Машка.

Телефон зазвонил истерически. Маша нажала на сброс.

«Пожалуйста! — верещала эсэмэска. — У меня ребенок, не ломай ребенку жизнь!»

«Ребенком прикрываться — это очень по-мужски!» — едко ответила проснувшаяся в Маше стервь.

«Я не прикрываюсь, — обиделась эсэмэска в ответ. — Я очень прошу тебя, не делай этого! Пожалуйста!»

Мы взяли пятиминутный тайм-аут, потом Машка настрочила ему контрольный в голову:

«Расскажешь потом, чем закончилось. Пока».

«Не делай глупостей!» — пиликал телефон.

Мы молчали.

«Пожалуйста, прошу тебя по-человечески!» — не унимался мобильник.

Мы молчали как партизаны. Не успела я налить, пошли звонки. Маша сбрасывала, а он звонил, звонил, звонил…

— Ого! — удовлетворенно сказала я. — Похоже, мужик срет кирпичами!

— У маси ди-а-ре-я, — выговаривая каждый слог, злорадно издевалась Машка.

То ли страх Олеженьки был настолько силен, то ли он тоже подумал про «Вконтакте», но только ему, похоже, даже не пришло в голову поинтересоваться — откуда у Машки мог бы появиться телефон жены…

Паника — страшная вещь.

Кирпичами, похоже, было завалено все.

«Возьми трубку, пожалуйста, прошу тебя!» — умоляющая эсэмэска пришла через пятнадцать минут и тридцать неотвеченных звонков.

— Фу, сцыкло какое! — брезгливо сморщилась Маша. — Налево ходить оно не сцыт, мозги мне трахать — нормааально, а как жареным запахло — диарейка у бедненького приключилась…

— Зато ему теперь прививочка будет, — хихикнула я, наливая, — он теперь, наверное, сто раз подумает, как налево идти… и мозги девкам трахать. Не задалось у мужика приключеньице.

— А ему что, есть чем думать? — закурила Машка. — Там мозга нет, одни яйца…

Выпустила дым и продолжила:

— Но знаешь, мне полегчало.

…Телефон звонил и умоляюще писал до вечера. Мы поставили его на беззвучный режим.

Есть у меня одна знакомая Оля.