Когда делаешь как для себя, так, как оно на самом деле для удовольствия, — это не зрелищно и никому не нужно.

Ну да — на что там смотреть? Ноги вытянула, лежишь тихо, не стонешь, не орешь, сосредоточилась, пальцем совсем слегка подвигала на одном месте — две минуты, и кончила.

Так вот так не проходит.

Все ж порно насмотрелись, привыкли, что как в порнухе — надо клитор до мозолей натереть, обязательно всунуть себе средний палец или два (на кой черт?!) и обязательно громко стонать. Лежишь, как идиотка, и — ааа! ааа! ааа!

Я давно, помню, как-то прикололась с одним, в кураж вошла, подвыпившая была, — в процессе застонала: «Ооооо! Ееее!» — как немки.

Думала, поймет, что прикалываюсь. Нет, не понял вообще! Как так и надо.

А, ну так и с этим — села, ноги раздвинула, аааа-оооо постонала, мозоль натерла, лицо оргазменное сделала. А все равно не поймет — и так мокрая, пальцы ж в слюне.

Он напротив посидел, посмотрел, подрочил и кончил.

Все.

Он оделся, я оделась. Спросил, есть ли кофе. Заварила. Пока пил, поговорили чуть. Оказалось, чего не трахал — жене изменять не хочет. С женой все хорошо — дает, сосет, все нормально. А подрочить перед ним не может — стесняется. А он такое только в порно видел, а ему хочется еще и в жизни посмотреть.

Ну вот, показала. Пусть думает, что так и бывает.

Я только не поняла, зачем он в душ ходил — трахать-то он меня не собирался.

Меньше часа у меня был.

Он актер.

Он иногда торгует лицом на вторых ролях третьесортных сериалов.

Его театр давно погорел, а он остался. Да.

Когда он приходит, я понимаю — этот театр начнется с вешалки. Ну, в смысле — его появление для меня — чистая вешалка.

Он драматичен в каждом жесте, но я вижу — одним глазком он наблюдает за реакцией зала.

Зал, в лице меня, от безнадеги рукоплещет и думает о том, что скорей бы этот спектакль закончился. Спектакль у нас всегда один и тот же.

Он раздевается, идет в комнату и сразу падает на кровать.

Он говорит:

— О, иди же ко мне, моя дорогая!

Дорогая, в лице меня, отвечает, что надо бы сначала в душ.

— Ах, как ты меня мучаешь! — трагично восклицает он. И плетется в ванную. Из ванной он выходит, картинно подергивая жирком, который, по его глубокому убеждению, выглядит как хорошо прокачанные мышцы.

Он смотрит на меня призывно, с гордостью. Я думаю, что лишь бы не заржать.

Он бросается на кровать и говорит:

— Смотри! Ну правда, он красавец?

Из чахлых кустиков выглядывает тощенький и мелкий, но уже восставший одноглазый змей.

В детстве меня учили, что врать нехорошо. Детство кончилось.

Я закатываю глаза и говорю:

— Мммм! Просто красавец!

— Оооо! — расцветает он на своей сцене. — Оооо, иди же ко мне!

И начинается второй акт.

Почему-то он любит на боку. Он лежит, неритмично подергиваясь, и долбит меня шепотом в самое ухо:

— Ну что, детка? Ну? Ну? Что? Тебя же так никто не драл, да? Ну скажи честно! Никтооо! Ааа! Даа! Даа! Ты будешь меня помнить! Дааа!

После секса он любит поговорить о вечном.

Почему не уходит сразу — я понимаю. Он искренне уверен, что недотраханное время надо хотя бы досидеть.

Поскольку на все про все уходит минут пятнадцать, остальные сорок пять — страдает мой мозг.

Он бросается в кресло, картинно подпирает голову рукой, прикрывает глаза, трет виски и долго-долго рассказывает, какой он творческий, но непонятый этими серыми, серыми, серыми людьми…

Как его утомила, ах, как же его утомила эта бессмысленная жизнь!

И ко мне он пришел, потому что все ему приелось — жена настолько неотразима, что тошно, любовница настолько развратна, что он тупо устал, и ему хочется просто обычного траха на стороне от незнакомой женщины, которая будет относиться к нему как к простому мужчине, а не сдувать с него пылинки, как с божества.

Я не осмеливаюсь напомнить ему про нестыковки — то он непонят, то божество…

В конце драматического монолога он говорит мне:

— Ах, да что ты можешь в этом понимать! Чтооо?

Я молча сижу в зале.

Он делает из меня отбивную. Я намекнула ему как-то недвусмысленно, что моя работа — секс, и пусть бы он оставил мои мозги в покое. Но он настолько увлечен собой, что, по-моему, и не заметил.

Он пришел ко мне вот уже в четвертый раз. После третьего я записала его в телефоне — «Мудозвон».

И просто не брала трубку. Он позвонил с другого телефона, и я его не узнала по голосу.

В этот раз я, по старинной народной примете, помыла за ним полы.

Авось поможет.

Мужчины вообще, бывает, звонят странные.

Я иногда чувствую себя оператором колл-центра по оказанию скорой сексуальной и не очень помощи всем окрестным дрочерам и просто говорунам.

Итак, пожалуй, немного о видах:

Govorun Vulgaris

Drocher Vulgaris

Ну, то есть говорун обыкновенный, и дрочер. Обыкновенный же.

— Здравствуйте. Я вашу анкету нашел на ***. А скажите, это ваши там фото? Ваши, да? Точно ваши? А вы красивая!

И кладет трубку.

Чего звонил — вопрос. Наверное, не с кем было поделиться впечатлением. Но за комплимент — спасибо.

— Здравствуй. Я анкету твою нашел. Это ты там на фото, да? Мммм, хорошая какая. А сисечки у тебя упругие? А размерчик какой? О, как хорошо. Я как раз такую хотел. Ну хорошо, ладно, как-нибудь заеду.

Кстати, просто любопытствующих вообще многовато. Звонят, уточняют, говорят, что как только, так сразу… и все.

Наверное, как в басне про лису и виноград — око видит, зуб неймет.

Ну, то есть присунуть хочется, а денежек нема. Так хоть поговорить.

Или вот тоже:

— Привет, тебя Катя зовут? Катенька, а у меня вопрос: ты ножки бреешь? Ага… ага… А писечку? А ты давно брилась? У тебя там сейчас как? Есть что-то?

Нееет? (разочарованно) А ты не можешь подсказать, у кого есть? Мне нужно, чтоб небритенькая.

Нет? А что, у тебя подружек нет таких? Ну, ты же должна знать кого-то. Или, может, просто девочки знакомые? Я заплачу хорошо.

Нет? Вот что у вас за мода пошла — все лысые…

Понятно — дядя хочет медвежонка. Медвежат в нашем зоопарке, увы, нет.

— Привет. А что входит в стандарт-услугу? Ага, ага… А анал? А почему отдельно? А если я вместе хочу?! Почему я должен за это доплачивать? Какая тебе разница, куда? А ты там что, сильно тугая, что доплату хочешь?

Прощаюсь.

Говорю, что уже занята. От таких вот, которые уже по телефону торговаться начинают и слегка наезжать, ничего хорошего ждать не приходится.

— Мась, привет. Что у нас почем? Ну, то есть не у нас, а у тебя. А минетик отдельно сколько будет? А почему столько же? Это же проще! А я вот звонил Оле темненькой, ну, тут есть тоже, так она отдельно может, и у нее дешевле.

Говорю, что да, дешевле — это выгоднее явно, и пусть бы он шел к Оле.

— Ну нееет, — отвечает обиженно, — я же к тебе хочу, ты мне понравилась!

Ну да, блин, охота пуще неволи…

— Привет? А есть подружка? Лесбос хочу.

В принципе, «подружка» есть; если надо, вызвоню, быстро приедет.

— А какая она? Хорошая? А грудь? А вы любите друг друга?

Ну да, блин, любим мы друг друга, завтра в загс.

— Милый, — говорю, — еще как любим! Приезжай, и тебя полюбим тоже.

— А целоваться будете? А все по-настоящему? — спрашивает он. — Хорошо. Я приеду.

И кладет трубку, не спросив адреса.

Мииилый! Де ж ты делся! Мы ж тут ночей не спим, тебя все ждем! Приходи. У нас скоро первая брачная ночь.

— Привет. А опиши себя. Нет, я вижу, что там фото. Но я хочу, такскать, еще другие ракурсы. Нету? Ооой, плохо, плохо…