— А Дима? — внезапный вопрос вводит меня в ступор.

— Будет ли Дима жить с нами? — дочка кивает. — Скорее всего, он останется в Канаде, а нам придется пока переехать в столицу. Тебе там понравилось?

— Да, — отвечает Соня. Я замечаю, как ребенок будто бы хочет сказать что-то еще, но не решается.

— Малыш, ты хочешь мне что-то сказать? — ласково поглаживая по волосам, спрашиваю я.

— Мне Дима запретил говорить, — тихо говорит она.

— Сонь, но его же здесь нет, — напрягаюсь я.

— Я не хочу с ним жить, — она опускает голову вниз.

— Почему?

— Он так сильно бьет меня по попе, когда я не слушаюсь, — грустно произносит ребенок, не поднимая на меня глаз.

Раздражение, смешанное с яростью, уже закипает внутри меня. Мы не раз обсуждали с Димой, что не применяем в воспитании рукоприкладство. Соня все прекрасно понимает, если ей доступным языком объяснить. Даже когда балуется или заигрывается до такой степени, что начинает казаться, будто ребенок не слышит тебя. Теперь мне становится понятно, почему Соня время от времени не называет его папой. От обиды. Детской обиды, которой она никогда не делилась даже со мной.

Я обдумываю откровения ребенка весь следующий день, в том числе и на протяжении всего полета до столицы. В голове не укладывается, как я могла не заметить, что отношения между Димой и Соней изменились.

Домой мы добираемся только к вечеру, потому как и самолет задерживается, и багаж теряют, словом, день сегодня совсем не наш. Каждая из нас независимо от возраста и степени усталости мечтает быстрее отказаться в кровати.

Я не успеваю поднести ключ к замку, как на пороге появляется человек, которого в данную секунду я хотела бы видеть меньше всего.

— Сюрприз! — хлопает в ладоши пока еще мой супруг.

— Привет, Дима! — говорю я, думая о том, что сегодняшний день совершенно точно не войдет в список лучших дней моей жизни. — Почему не предупредил, что прилетишь?

— Не дозвонился до тебя, Сеня, — улыбается мой муж, заглядывая за мою спину. — А кто тут у нас самый красивый?

Дима подхватывает Соню на руки и несколько секунд кружит, вызывая у ребенка улыбку на лице. Невооруженным глазом видно, что дочь рада встрече, зато я не очень. В памяти до сих пор стоят слова ребенка о том, что моя девочка получала от своего отца по документам по малюсенькой попке. Возможно, у некоторых семей воспитывать таким образом ребенка считается нормой, но ведь если маленький человек понимает словами, зачем применять к нему силу?

— Сонечка, ты не устала? Перелет был крайне утомительным, думаю, самое время прилечь отдохнуть, — я наконец ставлю чемодан на пол.

— А я думаю, что мы можем немного поиграть, правда, Сонь? — Дима ставит ребенка на пол, подмигивая ей. Дочка не решается ответить, лишь переводит усталый взгляд в мою сторону.

Честно говоря, меня раздражает каждая фраза мужа. За то время, что мы не видимся, я не то что отвыкаю от него, у меня и вовсе появляется ощущение, словно в данную секунду передо мной стоит абсолютно незнакомый, чужой человек.

— Малыш, беги к себе, я скоро подойду, — я разуваюсь и прохожу в гостиную.

Мама с Димой обмениваются холодным приветствием, после чего без лишних вопросов моя родительница скрывается в соседней комнате.

— Даже нелюбимого мужа не обнимешь? — ухмыляется Шахов после затяжного молчания.

— Дим, зачем ты прилетел? — серьезным тоном спрашиваю я, устраиваясь на диване поудобнее. Разговор будет долгим, и не уверена, что самым приятным.

— А как ты думаешь? — мужчина поворачивается к окну. Он нервничает. Его поза и играющие желваки на скулах выдают истинное состояние. — Или, может быть, ты хотела, чтобы я спокойно сидел и ждал, когда окончательно развалится моя семья?

— Мы оба знаем, что наша семья развалилась не вчера. И даже не месяц назад, — спокойно произношу я в надежде, что наш разговор не перейдет за рамки.

— Все шесть лет я делал для тебя и Сони все, что только мог, Есения, — Дима повышает голос, и я обреченно вздыхаю, потому как мне совсем не хочется, чтобы Соня слышала наш разговор. — И за все это время ни слова благодарности в ответ. Я всегда была для тебя всего лишь удобным парнем, который оказался рядом в нужное время в нужном месте.

— Это неправда, Дима! — возмущенно восклицаю я, но через секунду уже тише добавляю. — Давай обсудим все на улице. Не уверена, что мама и Соня должны стать свидетелями нашего скандала.

Я встаю с дивана, но Дима резко толкает меня обратно. Мне не больно, но сам жест неприятен. Не помню, чтобы он когда-либо позволял нечто подобное.

— Нет, мы никуда не пойдем, — говорит он, понижая голос. Я в удивлении хлопаю глазами, прокручивая в голове ссоры и скандалы за шесть лет. Их не было. Конечно, не беру в расчет последние несколько месяцев.

— Хорошо, — отвечаю я, после чего задаю вопрос, который с самого начала крутится на языке. — Тогда ответь мне на вопрос: кто тебе дал право бить Соню?

— Мы не раз обсуждали, что на ребенка руку не поднимаем, — грубо говорю я.

— Бить? — усмехается Шахов. — Прихлопнуть пару раз по пятой точке — это ты называешь бить?

Я точно знаю, что моя дочь не обманывает, и страх в ее глазах это подтверждает. Она может придумывать какие-то игры или сочинять разные истории, но в подобных вопросах мой ребенок говорит правду. Всегда. И я каждый раз в этом убеждаюсь.

— Зачем вообще это делать? — не унимаюсь я. — Тебе никто не давал право на это.

— Как же? А ты? — наигранно смеется он. — Ты вышла за меня замуж, Есения. По всем документам я отец ребенка. И в целях воспитания своей дочери я имею право делать все, что угодно. В том числе и прихлопнуть по пятой точке.

— Ты не отец Сони! — выпаливаю я на одном дыхании.

— Разговор теряет смысл, не находишь? — после продолжительного молчания говорит Дима.

— Дима, — пытаюсь сохранять спокойствие, — давай решим все мирным путем. Мы с тобой взрослые люди. Тем более, я знаю, что в твоей жизни кто-то есть.

— Это не твоего ума дело, — почти рычит он, и, по правде говоря, его реакция мне непонятна. Мужчина присаживается в огромное кресло и внимательно разглядывает меня.

— Хорошо, пусть так. В любом случае, я хочу развестись, чтоб не мучить ни тебя, ни себя, — я встаю с дивана и направляюсь к окну. Не могу и не хочу видеть эмоции, которые испытывает Дима, тем более, что они написаны у него на лице.

— Хочешь сбежать от меня? — склоняет голову на бок.

— Нет, я хочу, чтобы каждый из нас жил полной жизнью, Дима, — я делаю глубокий вдох, после чего застываю на месте.

К дому подъезжает автомобиль, и мне точно известно, кому он принадлежит. Только этого мне не хватало. Беркутов всегда делает все по-своему, но в настоящий момент эта выходка может выйти и мне, и ему боком. Влад мог бы позвонить и предупредить, что собирается приехать.

— Не уверен, что ты сможешь. Я не оставлю тебя в покое, Есения, — слова Шахова будто отдаются эхом по комнате. Я почти не слышу, что он говорит, потому как я нервно наблюдаю за Владом, который уже выходит из машины с большим пакетом подарков.

Я молчу, но резко вздрагиваю, когда за спиной раздаются глухие шаги по дорогому паркету. Я не оборачиваюсь, продолжаю смотреть в окно, прокручивая в голове исход сегодняшней встречи.

— Я и не сомневался, Есения, что как только ты окажешься рядом с ним, так сразу же побежишь как собачонка, — Дима резко хватает меня за руку и разворачивает к себе. — А я все же верил в твою порядочность. Но ты оказалась обычной шл…

Я вырываю руку и бью Диму по щеке. Звон пощечины, как мне кажется, сотрясает воздух с такой силой, что он слышится даже в соседней комнате. Я смотрю в глаза человека, которому за многое благодарна, но теперь передо мной совсем другой мужчина. В глазах, налитых кровью, отражается ненависть ко мне, а его пальцы моментально сжимаются в кулаки. Впервые в жизни мне становится страшно, и это чувство оказывается не беспочвенным. Шахов бьет меня с такой силой, что я мгновенно оказываюсь на полу. Прижимаю руку к щеке, едва соображая, что произошло секунду назад. Я не могу прийти в себя, теряюсь. В моем представлении об отношениях между мужчиной и женщиной нет места подобным выходкам.