Быть, с одной стороны, нервным, как женщина, чувствительным, сердобольным и, с другой, – всеми силами добиваться погибели трех или четырех человек, которых ты влечешь к виселице, – это непостижимо! Как ты мучился мыслью, что все это может совершиться без тебя! Только вспомнить, что ты готов был блуждать месяцы в открытом море, лишь бы встретить попутное судно, ты, который при малейшей опасности становишься трусливее и беззащитнее малого ребенка! И все же я, несмотря на все то, что отталкивает меня в тебе, – какими-то судьбами полюбил тебя. Если ты хочешь знать, насколько я тебя полюбил, то суди сам: банкир Лао Тсин оставил мне миллион состояния, и мне нужно лишь поспешить в Европу, чтобы вступить во владение этим громадным состоянием, а между тем я не могу решиться уехать от тебя и оставить тебя одного. Я положительно не могу разобраться в своих чувствах к тебе: бывают минуты, когда я готов уважать и боготворить тебя, как отца, так как твоя любовь ко мне, без всякого сомнения, искренна и глубока; в другую минуту я готов мучить тебя, предавать на осмеяние себе и другим, как будто в отмщение за неведомых мучеников и страдальцев. Уже много раз я говорил себе, что нам надо раз и навсегда объясниться; должен же я знать наконец, что ты такое на самом деле, какую тайную цель преследуешь ты в своей жизни, чего ты, собственно, добиваешься. Много раз я решался на это объяснение и все откладывал его. Но теперь этот пустяшный инцидент с английским офицером снова вызвал в душе моей все эти сомнения, и на этот раз я заговорил. Теперь вопрос поставлен ребром и ты должен его разрешить, чтобы я знал наконец, куда мне идти – с тобой или против тебя! Теперь я закончил и слушаю тебя.

Трудно описать, с каким невыразимым волнением слушал старик своего молодого друга; видимо, он глубоко страдал, и когда Ланжале кончил говорить, то крупные слезы катились по лицу старика.

– Я тебя огорчил! – воскликнул Парижанин, доброе сердце которого невольно дрогнуло. И он горячо сжимал в своих руках руки старого сыщика, стараясь успокоить его.

– Рано или поздно это должно было случиться, – проговорил старик дрожащим от слез и волнения голосом, – я ожидал этого момента с нетерпением и вместе с тем боялся его. В жизни моей есть великая тайна, которая разъяснит тебе все, что было непонятно до сих пор, но только не заставляй меня говорить сегодня об этом: я совершенно не в силах этого сделать теперь. К тому же эта исповедь займет много времени, а у нас есть неотложные дела! Нам необходимо сегодня же попасть на эскадру, прежде чем она успеет сняться с якоря, а она уже с утра стоит под парами. Поверь мне, Ланжале, величайшие несчастья могут произойти от этого. Те самые несчастья, которых я опасался тогда, когда уговаривал тебя блуждать в открытом море, те же страшные несчастья могут произойти и теперь, если мы с тобой не будем на месте борьбы. Несчастья, несчастья, о которых ты вечно будешь сожалеть, если окажешься единственным виновником того, что мы не успеем вовремя, чтобы отвратить их! Поспешим же на адмиральское судно, чтобы вновь представиться в качестве прежних сотрудников, и я тебе обещаю, что миссия наша будет примирительная! А как только я буду уверен, что ничего не случится помимо меня, ты можешь прийти ко мне и потребовать исполнения моего обещания, и увидишь, что я не колеблясь доверю тебе все, даже и те тайны, которые, в сущности, не принадлежат мне. После этого ты станешь иначе судить о твоем старом друге, чем до сих пор; и тогда, быть может, ты скажешь, что я имею право не только на твою любовь, но даже и на твое уважение, что несравненно более ценно!

– Будь спокоен, – сказал Ланжале, тронутый искренним тоном старика, – я смогу подождать и до завтра, а теперь займемся более неотложными делами.

Разочарование. – Богом ниспосланный путеводитель. – Быстрый ход. – Прием адмирала Ле Хелло. – Исповедь. – Двое новорожденных. – Замена. – Отец.

В ту же минуту наши друзья приказали подать себе экипаж и отправились в порт. – Вы как раз только успеете, господа, – сказали им в порту, – так как адмиральское судно только что дало свой прощальный залп. Вам остается не более четверти часа, чтобы успеть к началу маневрирования судов, выстраивающихся для выхода из гавани!

Однако, несмотря на все усилия возницы поспеть вовремя, они едва не опоздали: суда эскадры начали уже выстраиваться и двигаться к выходу в открытое море. Гроляр чуть было не лишился сознания от горя и отчаяния, и Ланжале, видя это, подумал:

– Нет, вероятно, я все-таки ошибся в этом человеке; это не только сыщик, приходящий в отчаяние от того, что жертва ускользает из рук! Нет, тут должна быть другая причина страдания!

– Ты не отчаивайся, – сказал он, желая успокоить старика, – мы сделаем даже невозможное, чтобы нагнать французскую эскадру. Хотя все мои капиталы я поместил в Лондонском банке, но этот банк выслал мне чековую книжку, и мы с тобой будем иметь возможность зафрахтовать здесь какой-нибудь пароход, который доставит нас по назначению, сколько бы с нас ни потребовали.

Однако друзьям не пришлось прибегать к этому громадному расходу, так как бывший тут лоцман предложил за сто долларов доставить их на судно за два часа. I

– Ветер свежий, – говорил он, – а наши суда построены так, что мы можем пользоваться малейшим ветерком. Суда эскадры не могут делать больше восьми или девяти узлов в час, тогда как мы можем при старании развить скорость в четырнадцать узлов.

– Если так, то по рукам! – сказал Ланжале, вручая ему чек на сто долларов.

– Так живо в путь! – воскликнул лоцман, приказав своему подручному отдать причал.

Наши друзья, по просьбе лоцмана, спустились в единственную маленькую каютку судна, и вскоре, укачанные неравномерным колыханием волн, измученные всеми предыдущими волнениями, оба крепко заснули. Вдруг их разбудил грубый, сиплый голос лоцмана:

– Мы подходим к судну, я уже подал обычные сигналы адмиральскому судну, все люди на палубе и готовятся нас принять.

Не дожидаясь, чтобы им спустили трап, Ланжале и Гроляр на руках подтянулись вверх и в один момент очутились на палубе

В этот момент адмиральское судно делало полуоборот, чтобы принять их, и пять минут спустя оба друга были уже на палубе большого броненосца, где их встретили, как выходцев с того света. Все считали их погибшими вместе с «Фрелоном», и им пришлось пересказать адмиралу все перипетии их спасения, их кратковременное царствование у мокиссов и забавную шутку, проделанную с англичанами.

– Я весьма счастлив, маркиз, что снова нашел вас, – сказал адмирал, – так как только что полученная мной из морского министерства депеша предписывает мне следовать во всем указаниям маркиза де Сен-Фюрси, и я был бы в самом затруднительном положении, прибыв без вас на остров Иен, который мы видели только мельком, входя в главный пролив, ведущий к его порту. Мы видели, как циклон со всей своей силой устремился на остров, и поняли, что все, что будет встречаться на его пути, обречено на безвозвратную гибель, и потому мчались перед циклоном со всей возможной для нас быстротой; мы можем считать себя счастливыми, что отделались только крупными авариями, после которых нам пришлось чиниться в порту Гонконга в течение целых трех месяцев. Именно благодаря этому обстоятельству мы теперь имеем возможность вновь встретиться. Ну а теперь, господа, вероятно, вы пожелаете отдохнуть; к ужину я прикажу вас разбудить!

Довольные оказанным им приемом наши друзья позволили проводить себя в предназначенные для них просторные каюты.

На другой день, после вечернего чая, Ланжале, провожая Гроляра до занимаемой им каюты, вошел к нему и, удобно расположившись на диване, просто сказал:

– Ну вот, теперь я буду слушать тебя!

Не пытаясь избежать тяжелого разговора и не прибегая ни к каким уловкам, Гроляр начал так:

– Я не стану повторять тебе рассказ о всех моих похождениях, которые тебе уже известны; скажу только, что, рассказывая тебе о себе, я всегда умышленно умалчивал об одном факте, так как он вынудил бы меня открыть тебе всю тайну, которая, в сущности, не моя; я никогда бы этого не сделал, если бы ты не заслужил полного права на мое безграничное доверие к тебе и безграничную привязанность. Окончив свой срок службы, я получил место управляющего в поместьях генерала Бартеса, под начальством которого я служил в Африке.