На этот раз, однако, огромная собака не выказывала никаких враждебных намерений. Это был четвероногий приятель

Бартеса Неро, которого молодой человек давно приручил подачками и ласковым обращением. Неро узнал своего друга и не стал лаять, а только прыгал вокруг него, радуясь встрече.

Опомнившись от испуга, беглецы продолжали свой путь к морю и в скором времени оказались на берегу.

– Эй, шлюпку! – закричал Порник по приказанию Фо.

– Кто идет? – раздался вопрос по-английски.

– Иен и Кванг! – подал Порник условленный пароль

– Садитесь! – был ответ со шлюпки.

В минуту все были на своих местах. Неро тоже вскочил в шлюпку, заняв место возле Бартеса, а когда матросы вздумали гнать его на берег, он оскалил зубы и начал так грозно рычать, что никто не решился насильно прогнать его. Однако американец-офицер настаивал на том, чтобы собака была удалена со шлюпки; тогда Бартес задал всем вопрос:

– Кто здесь хозяин?

– Везде, где находится Кванг, – сказал один из китайцев, – он один хозяин.

– Кванг?! – спросил изумленный Бартес и вдруг, обернувшись, увидел, что все китайцы пали на колени перед Фо и целуют ему ноги.

– Да, это он, Кванг, властитель острова Иена, великий мандарин с аметистовым шариком, глава Поклонников Теней, король рек и морей китайских и наш полновластный владыка и повелитель!

– Как? Так это вы, мой друг?! – воскликнул пораженный такой неожиданностью Бартес, не зная, верить ли ему своим ушам.

– Да, сын мой! – отвечал старый Фо. – Это я, который стоит на равной ноге с императрицей и принцем-регентом Китая и которого твои соотечественники послали в ссылку вместе с убийцами и ворами! Но я отомщу за себя! Ты можешь оставить при себе своего Неро: он, без сомнения, будет более верен тебе и более благодарен, чем люда

Когда затем Бартес с почтительным волнением стал пожимать ему руки, Фо нежно привлек его к себе и вполголоса сказал:

– Ты также, сын мой, можешь теперь отомстить за себя: все мое могущество и богатство в твоем распоряжении.

При этих словах, так просто и твердо сказанных, безграничная радость овладела сердцем Бартеса: не жил ли он только для того в этом мире, чтобы осуществить свои желания, свои мечты – отомстить за себя и за несчастного отца своего, которого враги вогнали в преждевременную могилу несправедливостью и жестокостью!

Между тем раздалась команда, и шлюпка двинулась в путь. Подхваченная пенящимися волнами, которые бушевали у подножия скалы, служившей ей защитой от непогоды и огней «Бдительного», она быстро вышла в открытое море; опытный американец-офицер сумел избежать всех опасностей, и скоро она была уже у борта «Иена».

Тут нужно было особое умение и чрезвычайная осторожность, чтобы подойти к броненосцу и поднять на него пассажиров: при малейшей оплошности шлюпка могла так сильно удариться о его борт, что все ее пассажиры в одно мгновение могли быть выброшены в море и погибнуть в его бушующих волнах.

Но американский моряк был знаток своего дела, и все обошлось благополучно: шлюпка без сильных толчков причалила к «Иену» и все находившиеся в ней один за другим взошли на его палубу.

Все были спасены, и всех охватило чувство радости и удовлетворения. Уолтер Дигби, американский капитан и командир «Иена», приветствовал Кванга и повел его в назначенные для него покои в задней части судна. Прочие беглецы также были размещены в комфортабельных каютах, которые давно ожидали их.

Кролик, никогда не видевший ничего подобного на своем веку, сидя постоянно в грязных тюремных помещениях, наивно удивлялся такому вниманию к своей особе; закурив трубку и сев на прекрасный диван, бывший к его услугам, он сказал самому себе:

– Этот бравый старик Фо оказался важной особой, черт возьми, и вот я теперь, по милости его, почти буржуа! Теперь я могу не бояться жандармов и жить себе потихоньку да помаленьку, благо в карманах у меня кое-что звенит!

Предложение, сделанное Бартесу Квантом. – «Надо переменить кожу!» – Церемония усыновления. – Мандарин с аметистовым шариком. – Награды.

Вечером на следующий день, после отдыха и сна, Фо позвал к себе Эдмона Бартеса. – Садись, сын мой, – сказал молодому человеку Кванг, – и выслушай внимательно то, что я хочу сказать тебе… Хотя ты смотрел на меня в стране нашего общего заключения как на обыкновенного преступника, осужденного законами твоего отечества, но, клянусь Небом, брат родной не мог бы сделать того, что ты для меня сделал! Ты ухаживал за мной с преданностью и деликатностью, каких нельзя было ожидать от чужого человека и притом иноземца. Ты спас мне, стоявшему на краю могилы, жизнь… Короче, ты обращался со мной так, как истинный сын со своим отцом! И я тогда же в душе своей стал считать тебя своим сыном. Теперь я желаю усыновить тебя формально, согласно обычаям моей родины. У нас в Китае усыновление не есть один только юридический акт, как в вашей стране: у нас воля усыновляющего, освящаемая обрядами религиозными и гражданскими, дает, по нашим верованиям, усыновляемому звание действительного сына, сына крови и наследника предков. По воле Всемогущего Паньгу, усыновленный, свободно выбранный усыновителем и сердечно любимый им, должен быть почитаем в семействе наравне с отцом; он один совершает церемонии поминовения в честь предков на домашнем алтаре. У меня нет наследника, которому я мог бы передать свое имя и состояние. Итак, будь им ты, займи пустое место за домашним очагом старого Цин Ноан Фо, носи его имя и пользуйся его могуществом, когда его не станет! Не откажи мне в моем желании, если хочешь, чтобы последние дни, которые остается мне провести на земле, были для меня светлы и легки и чтобы я ушел удовлетворенный в страну судеб!

По мере того как старый китаец говорил, его фигура распрямлялась, глаза сверкали воодушевлением; он походил на пророка, который говорил от имени высших существ, и Бартес, невольно чувствовавший себя возбужденным, понимал теперь влияние этого человека на миллионы верующих, которыми он повелевал безгранично и которые по одному мановению его руки беззаветно жертвовали своей жизнью.

– Соглашайся, сын мой, принять мое предложение, – продолжал Кванг, – и ни один властелин земной не сравняется тогда с тобой в могуществе! Все они, эти властелины, повелевают только телами своих подданных, а ты будешь иметь в своем распоряжении души и сердца! В день, который должен наступить, ты сделаешься главой всех древневерующих, отвергнувших Будду, этого индусского бога, навязанного Китаю, и сохранивших в чистоте религию первых времен на земле; ты будешь Квангом, то есть лицом, почти равным самому Сыну Неба, ибо никто не знает числа Поклонников Теней, которые могут найтись и во Дворце императора, и даже между членами его семейства… Ты будешь царем смерти и владыкой жизни!

Обратившись сначала исключительно к сердцу молодого человека, Фо затронул наконец и его честолюбие, эту страсть, одинаково свойственную и высокоинтеллектуальным натурам, и Узким, ограниченным умам, одинаково жаждущим владеть тем, в чем судьба отказала им в силу разных причин и житейских обстоятельств.

Слушая своего старого друга, Бартес был глубоко изумлен предложением, о котором он никогда и не помышлял и которое никогда даже не представлялось его воображению. Но несмотря на свое изумление, он имел возможность здраво обдумать то, что ему предлагалось, взвесив все его стороны, выгодные и невыгодные, все за и против, которые оно могло вызвать… Предоставленный одним своим силам, на что он может надеяться во Франции? На одно лишь то, что его снова сошлют в Новую Каледонию, если арестуют, как бежавшего из ссылки преступника. После смерти отца у него не осталось более ни одного родственника, а что касается друзей, то, исключая старого маркиза Коэлло и Гастона де Ла Жонкьера, на которых он, пожалуй, может рассчитывать, все прочие, столь многочисленные до его несчастья, поспешили его забыть; многие даже стали притворяться, что никогда не были знакомы с ним!.. Он с горечью вспомнил, как двое или трое из таких господ, считавшихся горячими его друзьями, вдруг, когда над его головой разразилась катастрофа, бесцеремонно отвернулись от него, забыв не только денежные одолжения, которые делались им, но и отрицая свое знакомство «с плутом подобного рода»»