– С удовольствием, мой друг! – отвечала жена банкира собираясь покинуть салон.

– Даже вот что!.. Постой-ка, Сюзанна! Не объявить ли нам о помолвке сегодня же вечером, во время ужина?

– Это будет еще лучше.

– Ну так ступай, моя дорогая! – проговорил банкир, еще раз обнимая свою достойную подругу.

Мадам Прево-Лемер вышла в танцевальный зал, где Стефания, краснея от удовольствия, танцевала с Эдмоном Бартесом, и сделала молодой парочке знак следовать за ней в ее будуар.

Невольные шпионы. – Ни взад ни вперед. – Подлог векселя. – За полумиллионом франков. – Адский проект. – Любезное внимание.

Едва банкир и его жена ушли из маленького салона, где они поверяли друг другу свои семейные тайны, как две половины тяжелого оконного занавеса отдернулись, и из-за них показались два человека, безмолвные и бледные, словно собиравшиеся совершить преступление.

Это были Альбер и главный бухгалтер его отца Жюль Сеген. Пробравшись в эту комнату с целью, о которой мы узнаем ниже, они были застигнуты врасплох хозяевами дома и, не успев обменяться и парой слов, едва успели скрыться за опущенный оконный занавес, закрывавший окно от любопытных глаз уличных прохожих.

Конечно, и банкир, и его жена, удалившиеся сюда, чтобы на свободе обменяться мыслями о занимавших их предметах, были слишком далеки от подозрения, что они здесь не одни; с другой стороны, и молодые люди не думали попасть в засаду, где они совершенно невольно стали шпионами; они вовсе не для этого проникли сюда, – их цель была совсем другая…

Как бы то ни было, но Альбер и его соучастник слышали все, о чем беседовали банкир и его жена. Едва последние ушли, как они быстро освободились из своей случайной западни, уверенные, что больше никто не встревожит их. Тем не менее фигура Жюля Сегена все еще сохраняла следы изумления и озабоченности, в которые поверг его неожиданный приход хозяев в эту комнату.

Альбер, заимствовавший от людей, которых он посещал, привычку все, что бы ни случилось, обращать в шутку (эта милая черта характера и теперь еще сохраняется у некоторых субъектов известного класса), первым прервал молчание, воскликнув:

– Уф, черт возьми, я едва не задохнулся в этой клетке! Почтенный папаша мог спасти меня двумя способами: или раскрыв двери нашего заключения, или убравшись отсюда! Он предпочел второе – ну, тем лучше для него и для нас! Но вообрази себе фигуру виновника моих дней, если бы он вздумал раздвинуть половинки занавеса! Последовал бы диалог, имевший место при открытии убежища некоего господина в гардеробном шкафу в два часа утра: «Что вы тут делаете?» – «Прогуливаюсь!» Потеха!.. Но что за мрачный вид у тебя? Неужели тебя так устрашило наше приключение?

– Нет, но я все думаю.

– О чем?

– Сейчас узнаешь.

– Как ты находишь идею папаши выдать Стефанию за Эдмона?

– Вот именно об этом я и хотел поговорить с тобой… Но сначала скажи мне, зачем ты привел меня сюда?

Этот вопрос сразу придал физиономии Альбера то серьезное и отчасти беспокойное выражение, с которым он вошел в этот салон в сопровождении своего друга.

– Видишь ли, – сказал он, – я хочу просить тебя об одной услуге…

– Если только она в пределах моих возможностей, – отвечал Сеген, – ведь ты знаешь, что я всегда твой покорный слуга.

– Дело касается твоей специальности, то есть денег» Скажи мне, как ваши корреспонденты рассчитываются за свои авансы, получаемые от вас?

– Да очень просто – сведением баланса в конце каждого месяца.

– Твой ответ не совсем ясен для меня» Но как бы там ни было, а я, кажется, пропал, если ты не придешь ко мне на помощь: мне остается или пустить себе пулю в лоб, или бежать в Америку, спасаясь от гнева Прево-папаши!

– В чем же дело?

– Прошлый месяц я был увлечен адской игрой»

– И, конечно, проиграл?

– Естественно!

– Сколько?

– Боюсь сказать.

– Не ребячься, говори!

– Полмиллиона!

– Черт возьми, ты-таки преуспеваешь! И это в прошлом месяце, говоришь? Как же ты расплатился?

– Я сделал перевод уплаты этих пятисот тысяч франков на счет папаши, подписанный Мистенфлютом или, кажется, Баландаром, если не ошибаюсь»

– Так. Но по этому переводу, братец, не будет ни гроша уплачено, и твои Мистенфлют или Баландар будут опротестованы!

– Ты, однако же, не понимаешь, что я хочу сказать…

– Говори яснее, и я тебя пойму.

– Неужели ваш банк отказал бы в уплате требования, подписанного Баландаром, даже и тогда, если бы на нем значилась подпись…

– Твоего отца? Несчастный! Угадываю, в чем дело: ты, значит, подделал его подпись?

– Вот именно! – ответил Альбер с улыбкой облегчения, после чего продолжал: – Ты ужасно туп на догадки! Но продолжу… Теперь, когда ты знаешь все, скажи мне, не мудрствуя лукаво, можешь ли ты спасти меня? Если можешь, я буду тебе вечно признателен, если же нет, то я буду знать, что мне остается предпринять.

– Ты преуспеваешь, это верно! Но дай мне время подумать» Надо сначала сделать так, чтобы этот перевод уплаты не был переслан к нам; иначе все наши бюро будут взволнованы им, и твой отец немедленно будет предупрежден… Когда срок уплаты?

– Пятнадцатого мая, то есть завтра..

– И только сегодня ты сказал мне об этом! От кого ты получил деньги?

– От Соларио Тэста и сына.

– Это же страшные скряги, черт возьми! Ни малейшего средства уладить с ними дело, пойми ты это! Можно быть уверенным, что они отправили уже документ для удостоверения во французский банк, и твой отец, который состоит там одним из распорядителей, с минуты на минуту может быть предупрежден о казусе… Это ужасное дело! Пойми ты, это ведь событие – иметь у себя в портфеле подпись твоего папаши! И если ему до сих пор еще ничего не сказали, то, значит, сомневаются в чем-то и ждут, будет ли уплачено по подобному документу!

– Скажи мне, что, по-твоему, может случиться?

– О, может случиться простая вещь: если требование будет предъявлено, отец твой немедленно уплатит по нему; но потом он отправится к Соларио Тэста, чтобы узнать, кто выдал им вексель, а выяснив это, он прижмет тебя к стене, потому что не любит шутить в денежных делах: по его убеждению, не может быть ничего хуже того, что ты сделал! Он готов скорее простить убийство, чем подлог!

– Боже мой! Что же мне теперь делать!

– Быть завтра в банке ранее восьми часов утра с полумиллионом франков в кармане; тогда твой отец ничего не узнает, и дело канет в вечность.

– Но где же я возьму их, эти полмиллиона?

– Вот как еще можно устроить: ты возьмешь выданное тобой требование об уплате и к подписи «Прево-Лемер» прибавишь слово «сын»; тогда, по крайней мере, не будет подлога, и на вопрос отца ты можешь откровенно ему сказать, что вынужден был прибегнуть к этому из-за крупного проигрыша, который уплатили за тебя твои приятели, и что впредь ты будешь осторожнее. Словом, отец уплатит за тебя, и дело обойдется одним выговором, без подозрения, что готовился подлог.

– Все это недурно, – согласился, вздохнув, Альбер, – но еще лучше было бы, если бы достать эти пятьсот тысяч. И нужно достать их сегодня же! Я рассчитывал позаимствовать их из твоей кассы. Я бы их вернул тебе по частям, надеясь на помощь матери, которой я признался бы в своем проигрыше, и на свои пятьдесят тысяч франков, ассигнуемые мне ежемесячно отцом.

– Это невозможно, так как я не имею никакого отношения к кассе нашего дома. С этим надо обратиться к Эдмону Бартесу, который заведует ей, производя все платежи и выдачи. Для него это будут сущие пустяки – выдать тебе авансом пятьсот тысяч франков, о чем никто никогда и не узнает.

– Сомневаюсь, чтобы он оказал мне подобную услугу!

– Ты мастер только сомневаться. А я так уверен в противном, потому что сам, на его месте, сделал бы для тебя то же.

– Ну хорошо, буду надеяться на услугу Бартеса!

– Есть еще одно средство…

– Какое, голубчик? Ты все более и более окрыляешь меня надеждами! – радостно воскликнул Альбер.