– Что ты такое говоришь?

– Как! Разве ты не знаешь, что унаследовал после покойного короля и его дворец, и его трубки, и чубуки, а также и его жену, равно как и все, чем владел твой предшественник?

– А-а… Если так, то еще не поздно, я могу отказаться от всего этого наследства!

– Нет, это невозможно – ты уже коронован; ты теперь монарх волей неба и волей твоего народа, как и всякий другой государь в своей стране, и только революция или военный переворот могут лишить тебя престола!

– Как это неприятно!

– Это, конечно, некоторое неудобство, тем не менее положение твое еще вовсе не так скверно!

– Но пойми же ты, что я женат самым законнейшим образом во Франции; не могу же я быть двоеженцем?!

– Иного выхода, однако, нет. Не хочешь же ты возбудить против себя все наиболее влиятельные семьи страны и всего твоего государства, с которыми супруга покойного короля состоит в родстве? Кроме того, можешь успокоиться: ведь тебе не предстоит венчальный обряд, так как ты стал одновременно и королем, и супругом королевы, а эта прекрасная особа весом свыше двенадцати пудов не будет слишком назойлива, так как она не в состоянии двигаться и не может выходить из своего дворца! Поэтому и сегодняшний пир приготовлен во дворце ее жилища, чтобы не утруждать ее передвижением. Ты только подойдешь к ней, чтобы приветствовать ее, – вот и все. В сущности, это настоящая синекура: ты сам можешь судить о ее возрасте уже по тому, что ты четвертый король, женой которого становится эта почтенная особа!

На все эти речи Гроляр отвечал многозначительной гримасой. Его царственный сан начинал уже казаться ему непосильной ношей; кроме того, он подозревал, что и на этот раз его приятель сыграл с ним недобрую шутку.

Вдруг страшный вой донесся до него со двора.

– Что бы это было такое? – встревожился бедняга.

– Это голос твоего народа, твоего доброго народа, который не может понять, почему его кумир, так как по крайней мере на сегодня ты его кумир, так долго не показывается им в этот высокоторжественный день.

Новые крики, еще более ужасающие и отвратительные, вторично огласили воздух.

– Вот видишь, твой народ сердится Поспешим его успокоить – ведь народ легко может, при таких условиях, перейти на сторону оппозиции!

– Вот еще новости! Оппозиция здесь, у этих дикарей!

– И это тебя удивляет! Право, для человека, прожившего сорок лет на свете, ты еще очень неопытен. Неужели ты не знаешь, что повсюду, где только соберутся хотя бы трое людей непременно появляется оппозиция, так как третий обязательно бывает несогласен с мнением или намерением двух остальных в том случае, если не все трое стараются поперечить или досадить друг другу. Ты сделался королем благодаря такой случайности, примеры которой мы не часто встречаем в истории, и твое быстрое возвышение породило кучу врагов и ненавистников, которые не успокоятся до тех пор и не перестанут тебя преследовать своей оппозицией, пока твой народ не разочаруется в своем кумире и не последует их наущениям. Тогда тебе останется только бежать и увеличить собой число царственных особ в изгнании! Ты должен тогда поступить, как умнейшие из этих монархов, то есть бежать, захватив с собой как можно больше государственной казны… ибо короли без гроша – нигде не в цене… Однако довольно об этом… Ты пока еще не дошел до этого, слава Богу, твоя власть еще твердо зиждится на любви народной, а там дальше будет видно, что делать. Во всяком случае не следует допускать недовольства в народе… Соберись с духом, Гроляр, призови к себе на помощь чувство достоинства, и выйдем показаться народу, жаждущему увидеть твои черты.

Подталкиваемый своим другом, который, по своему обыкновению, оставался в тени, Гроляр появился не на балконе дворца, так как его хижина-дворец не имела балкона, а под ажупой9.

При виде его опьяненная восторгом толпа стала плясать и кривляться, держась за носы, что у мокиссов являлось высшим выражением энтузиазма и восхищения.

Но народный восторг перешел все пределы, когда появившийся вдруг совершенно неожиданно за спиной короля Ланжале заиграл на своем тромбоне, держа его над самой каской Гроляра. Эта музыка привела толпу в такой экстаз, что музыканта хотели поднять на руки и нести как триумфатора, а некоторые из недовольных не преминули даже заявить, что королем следовало избрать не Гроляра, а вот этого «глотателя меди», как они называли Ланжале.

Это прозвище, оставшееся за ним, было дано ему предшественником Гро-Ляра I, когда тот, наблюдая за его игрой, заметил, как медные трубки тромбона, приставленные к губам музыканта, то вытягивались, то сокращались при движении рук музыканта, что вызвало в уме престарелого монарха представление, будто бледнолицый попеременно то проглатывал, то снова высовывал изо рта медные трубки своего инструмента, – и это заставило дать ему прозвище «глотателя меди», которое вслед за королем было принято и его народом.

Конечно, эта инсинуация недовольных умов пропала бесследно, не встретив отклика в толпе, – несомненно, что эти люди, будь вместо Гроляра избран королем тот же Ланжале, нашли бы те же основания порицать этот выбор и желать Гроляра. К счастью, популярность нового короля была еще слишком свежа, чтобы что-либо могло повредить ей в глазах его подданных, хотя все-таки эти слова были горстью плевел, посеянных среди доброй ржи, и так как ничто в мире не пропадает даром, а плевелы еще гораздо меньше, чем доброе семя, то эти случайно брошенные дурными людьми слова также должны были взойти, дать плод и стать, так сказать, яблоком раздора, благодаря которому недовольным в конце концов должно было удаться похитить трон у Гро-Ляра I и свергнуть новые порядки и учреждения мокиссов. Им даже чуть было не удалось перессорить между собой и двух друзей. Но не станем заглядывать вперед.

Новое начертание имени бывшего сыщика являлось также уступкой требованиям местного наречия, состоящего почти исключительно из односложных слов. Наш герой долгое время колебался, прежде чем решиться перерезать надвое имя своего уважаемого приемного отца, но Ланжале и на этот раз помог ему победить сомнения. Он напомнил ему, что большинство европейских государей, с которыми он теперь вправе переписываться и обращаться со словами «Мой дорогой брат», также изменяли свои имена при вступлении на престол, и, чтобы далеко не ходить, привел ему пример наиболее близкий, в лице Герцога Мармелада, который принял имя Сулука I, став императором острова Гаити.

Последнее обстоятельство сильно повлияло на решение Гроляра, который тотчас же подписал свой первый декрет:

Гро-Ляр

Император мокиссов

Представления и церемонии. – Скамьи и седалища. – Настоящий король. – Дворец. – Войско. – Верховный жрец

Опираясь на руку своего верного друга Ланжале, вновь нареченный король воссел на своем престоле, воздвигнутом на особом возвышении перед дворцом. Здесь он намерен был удостоить высочайшим приемом своих министров, высшие чины войска и их семьи, равно как и всех лиц, занимающих какие-либо должности при дворе. Обер-церемониймейстер стоял подле него, указывая, как ему надлежало принимать каждое отдельное лицо, являющееся для представления, соответственно рангу и положению.

Этикет при мокисском дворе был чрезвычайно строгий и сложный, и требовалась большая осмотрительность, чтобы никто не был обижен слишком большим или слишком малым вниманием монарха. Горе ему, если он по ошибке наградит тремя щелчками в нос того, кто, по занимаемому положению, имеет право получить только два; тотчас же все выше него стоящие и тем самым уравненные с ним стали бы заклятыми врагами короля, допустившего подобную оплошность в присутствии двора; все равные этому счастливцу сочли бы себя обделенными, если бы не удостоились той же чести, а все ниже его стоящие воспылали бы к нему завистью. Таким образом, чуть ли не весь народ был бы возмущен монархом, совершившим такую ошибку. Особенную осторожность следовало соблюдать при ущипывании большого пальца ноги и почесывании стопы у родовитых людей, так как, удостоив кого-нибудь по ошибке этой чести, он возводил его в число родовитых дворян и тем восстанавливал против себя всю знать, навязывая ей выскочку. Но благодаря обер-церемониймейстеру, неустанно руководившему всеми жестами и движениями нового короля, все обошлось вполне благополучно, и все в один голос прославляли милость, ласковость и справедливость нового монарха.