Нет сомнения, что св. Матфей слышал прежде некоторые из поучений Иисуса, видел некоторые чудеса Его. Сердце его было тронуто и, при взгляде Того, кто не презирал никого и не питал ни к кому ненависти, — мытарь, даже в то время как сидел за сбором, был готов к призванию. Достаточно было одного слова: следуй за мною; достаточно этого простого, безыскусного изречения, указывавшего, однако, на расположение Иисуса и на готовность употребить призываемого избранным орудием благовествования Царствия Божия, для того чтобы истребить навек в душе мытаря жадность к презренным занятиям. Он, встав, говорит евангелист Марко, последовал за Ним, тронутый, вероятно, дивным изменением меча Ифуриила на всезабывающую, всепрощающую любовь Иисусову.

После одного из таких дней дел милосердия и неусыпного труда, Иисус, почувствовав потребность уединения и покоя, взошел на гору помолиться и пробыл всю ночь в молитве к Богу[204]. Есть нечто невыразимо умилительное в этих уединенных часах! Полное молчание и тишина, прерываемые только криками ночной птицы или завыванием шакала; звезды восточного неба, огненные диски которых тонут в неизмеримой вышине; коленопреклоненная на покрытой росой траве фигура человека печали, вдыхающего в себя силу на дальнейший труд из чистого воздуха; небеса, открытые при этом напряженном и молчаливом сообщении с Отцом и Господом, — все это вместе представляет картину, полную благоговейного восторга и беспредельного очарования.

Как уединенное бдение, так и проповедь на горе происходили, надо думать, на единственном возвышении, известном в настоящее время под названием Курн-Гаттин, или «Рог Гаттина». Холм этот своей вершиной похож на восточное седло с двумя высокими луками. С западной стороны он поднимается немного выше уровня обширной, волнующейся травой долины, с востока ниспадает обрывом к небольшой плоскости, на которой у самого обрыва теснится деревушка Гаттин, а отсюда путешественник сквозь дикие тропические заросли спускается к светлым водам Галилейского озера. На западной стороне озера, где находится Капернаум, только и есть этот один замечательный холм и один по своему строению приспособлен как к тому, чтобы быть местом непродолжительного уединения, так и к тому, чтобы служить помещением для толпы народа, постоянно отыскивавшего Иисуса. Сюда, в глушь диких, представляющих окраины Голубиной Долины утесов вечером удалился Иисус, вероятно, останавливаясь на время, чтобы освежиться чистой водой из небольшого потока, или вкусным яблоком с нубка, или чтобы взглянуть на орлов, спускающихся вниз с какой-нибудь близкой вершины скалы. Сюда утром, менее, чем Божественный Учитель, внимательная к красотам природы толпа последовала за Ним, не желая ни на минуту лишиться Его вдохновительного присутствия и ожидая нетерпеливо послушать высоких слов, которые сходили с уст Его.

Но на самом рассвете, пока народ еще не собрался, Иисус созвал бывших постоянно при Нем учеников своих. До сего времени их отношения к учителю были совершенно свободны и ничем не связаны: сомнительно даже, понимали ли они вполне свое значение. Но теперь настал час и Иисус сделал окончательный, целесообразный выбор двенадцати апостолов, — число незначительное в сравнении с огромной, из нескольких сотен, свитой, называвших себя последователями Гиллела или Гамалиила. Да и положение в народе было незавидно.

Вот общие списки апостолов, которые мы находим у евангелистов и в Деяниях апостольских.

Симон и Андрей — сыновья Ионы, Иаков и Иоанн, — сыновья Зеведеевы, и Филипп — все были родом из Вифсаиды. Если Матфей был Левий, то он был сыном Алфея, а потому братом Иакова-младшего и Иуды, который считается одним и тем же лицом с Леввем и Фаддеем. Они происходили, надо думать, из Каны или Капернаума и, согласно тому преданию, что Мария, вдова Алфея, или Клеопы, была младшей сестрой Богородицы, были двоюродными братьями Христа Спасителя. Нафанаил, или Варфоломей, был уроженцем Каны Галилейской. Фома и Симон Зилот были тоже галилеяне. Иуда Искариот был сын Симона Искариота, получившего это последнее название по месту происхождения из Кериофа, города, находившегося на южных берегах Иордана.

Из этого собора апостольского трое: Иаков-меньшой, Иуда, брат его, и Симон Зилот почти что ничем не известны. Личности Иакова и Иуды, вследствие громадного числа соименников между иудеями, очень неопределенны. Хотя они написали каждый по соборному посланию, но принадлежность им этих произведений была предметом продолжительных споров и несогласий. Лично до них относящегося, кроме одного вопроса, сделанного Иудою не Искариотским и переданного в Евангелии от Иоанна[205], у евангелистов нет ничего. Симон известен по своему прозванию Зилот, или Кананит, — два имени совершенно равнозначащие и переводимые словом «ревнитель». Это прозвище намекает на то, что он был прежде одним из диких и необузданных последователей Иуды из Гискалы, восстававшего против римских притеснений, но это тоже ни больше ни меньше, как одна догадка. Греческие имена Филиппа и Андрея, вместе с тем обстоятельством, что греки, желавшие видеть Господа, обратились прямо к Филиппу, а Филипп к Андрею[206], указывают, что они, по-видимому, принадлежали к эллинистам, но кроме первого их призвания, в Евангелии лично о них ничего не упоминается. То же должно сказать о Матфее и Нафанаиле. Относительно Фомы, так называемого Дидима (оба эти имени, греческое и еврейское, имеют одно и то же значение «Близнец»), есть несколько замечательных рассказов, которые указывают на простой и наивный, но в то же время пылкий и великодушный его характер: он готов идти на смерть, но верить с большим трудом[207]. Что касается до Иуды Искариота, единственного, по-видимому, иудея в апостольском соборе, то о нем мы будем иметь грустный случай говорить в другом месте. У всех евангелистов он нередко отмечен ужасным в своей простоте присловием: Иуда Искариот, который и предал Его[208].

Иаков, Иоанн и Петр были ближайшими спутниками и друзьями Иисуса, — избранниками из избранных. Они присутствовали при исцелении дочери Иаира, при Преображении, при Его тягостном душевном борении в саду Гефсиманском. Относительно Иакова известно только то, что впоследствии он удостоен высокой чести быть первомучеником из собора апостольского. Хотя и сам он и брат его Иоанн были простые рыбаки, но находились в лучших обстоятельствах, нежели прочие апостолы. У отца их, Зеведея, было не только судно, но и наемные работники. Из слов св. Иоанна видно, что он был знаком первосвященнику. Прежде еще мы высказали предположение, что Иоанн мог жить подолгу в Иерусалиме для распоряжения по продаже рыбы, доставлявшейся из Галилейского озера, а теперь прибавим только то, что в Евангелии у Иоанна мы находим более пространный рассказ об учении Иисусовом в Иудее, пропущенном совсем у других евангелистов.

Св. Иоанн и св. Петр, — один как символ созерцательной, другой — практической жизни, представляют, без всякого сомнения, две величественнейшие и достойнейшие особого изучения личности во всем апостольском соборе. В характере Иоанновом многие ошибались. Он был действительно преисполнен божественной любви, осуществивши в себе вполне всю глубину, все великое значение новой заповеди Господа[209] в несравненно большем размере, чем прочие апостолы; преисполнен обдуманного и всепоглощающего почтения к учителю и Господу, как это удостоверяют Его Евангелие и Послание. Он был недосягаемо велик своим возвышенным и святым сердцем, но вместе с тем он был бесконечно далек от того типа женственной привязанности, в каком его обыкновенно представляют. Прозвание Воанергес, или сынов Грома, которое он разделял с братом своим Иаковом, их общая просьба о первенстве в Царствии Божием, их страстное желание призвать с неба огонь на оскорбившее их Учителя самарянское селение, жгучая энергия, с которой написан Апокалипсис, и передаваемое преданием событие с еретиком Керинфом[210], — все это показывало, что не дух голубя, а дух орла мог быть принят постоянным символом Иоанна. Среди всеобщего недеятельного и неплодного религиозного направления, ревность и восторженность были необходимыми деятелями проповеди царствия Божия. Поэтому нет сомнения, что присутствие в характере Иоанна двух таких драгоценных качеств, как его любовь и преданность, высоко ценились его учителем и поставили его учеником, которого любил Иисус.[211] Сила и огонь его воображения, редкое соединение в одном лице философской мыслительности и восторженности, строгости и кротости, совершенная вера, вдохновленная бесконечной преданностью, совершенная любовь, которая исключала всякий страх, — вот те превосходные качества, которые делали Иоанна достойным преклонить голову на грудь его Учителя и Господа.