Выражение: во имя мое, по-видимому, навело Иоанна на мысль сделать внезапный вопрос, который прервал нить поучения: Наставник, сказал Иоанн, мы видели человека, именем Твоим прогоняющего бесов, и запретили ему; потому что он не ходит с нами. Справедлив ли был этот поступок?

Нет! отвечал Иисус: не запрещайте; ибо кто не против вас, тот за вас.

Затем, держа ребенка в объятиях, как подлинник для своих замечаний, Иисус изложил пред ними всю виновность и опасность обиды, искушения, развращения с пути невинности и правды, научения нечестию или возбуждения нечестивых мыслей у одного из малых сих, которых Ангелы на небесах видят лице Отца небесного. Такой нечестивец и соблазнитель, совершая дело сатанинское, должен ожидать худшей судьбы, чем если бы повесили ему жерновый камень на шею и бросили его в море.

Он поучал их, что нет жертвы больше, как та, которая дает возможность избежать всякого покушения положить подобный камень преткновения на собственном пути или на пути других. Лучше отсечь правую руку и «войти в жизнь» увечным; лучше отрубить правую ногу и «войти в жизнь» хромым; лучше вырвать правый глаз и «войти в жизнь» слепым, нежели дозволить руке, ноге или глазу соблазнять на грех, а потом и быть во всей целости вверженным туда, где червь не умирает, и огонь не угасает. Лучше влачиться с жерновым камнем на шее в этом мире, нежели носить нравственный и духовный жернов соблазна, который вметает греховную душу в огненное озеро отчуждения и отчаяния. Как солью посыпается всякая жертва для ее очищения, так каждая душа должна быть очищена огнем, если нужно будет, самого строгого и самого ужасного самопожертвования. Пусть же этот чистительный огонь строгого суждения к самим себе пребывает с ними! Не допускайте эту соль потерять ее строгого свойства и — огонь его очистительной силы! имейте в себе соль; и мир имейте между собою.

Таким образом, чтобы укрепить их во взаимном мире, который был ими нарушен, и доказать, с одной стороны, что они не должны питать ненависти даже к жесточайшим их оскорбителям, с другой — как велик гнев Божий на тех, которые вводят в заблуждение других, Иисус учил, что с оскорбившим их братом должно поступать кротко не только при личных ему успехах, но и в случае необходимости публичной жалобы. Придерживаясь духа иудейского формализма, Петр желал известным числом ограничить такое прощение, но Иисус отвечал, что прощение должно быть безгранично и пояснил это учение превосходной притчей о слуге, который, когда Царь простил ему долг в десять тысяч талантов, тотчас же после этого схватил своего товарища за горло и не хотел простить ему ничтожного долга во сто динариев, — суммы в 1.250.000 раз меньшей, чем прощенная ему. Ребенок, которого держал Иисус в своих объятиях, символически напоминает нам, что получив познание о высокой любви Христовой с самого раннего детства, мы должны вникнуть в смысл Его наставлений глубже и исполнять точнее, чем это обязательно было в то время для Петра и Иоанна.

Единственный случай, описанный только у евангелиста Матфея[419], указывает на пребывание Иисуса в Капернауме в течение очень короткого промежутка.

С незапамятных времен, при составлении нового ценза, существовало правило собирать с каждого достигшего двадцатилетнего возраста еврея «дань Богу», кроме «святой дидрахмы», еще «полдидрахмы» во искупление за душу его[420]. Деньги эти предназначались и употреблялись на покупку жертв, козлов отпущения, теплиц, хлебов предложения и другие издержки при храмовых службах. По возвращении из пленения этот би-аг (полсикля) обратился в добровольную ежегодную дань, равную трети сикля[421], но в последующие периоды подать эта возвысилась до первоначальной цены. Такая дань платилась каждым иудеем, бедным или богатым, где бы он ни был. Она наглядно показывала, что души всех равны перед Богом; ибо, как сказано в Писании, богатый да не приложит и нищий да не умалит от полудидрахмы, егда дают дань Господу (от сынов Израилевых), еже умалят и о душах ваших. Из нее составлялась очень значительная сумма, которая и посылалась в Иерусалим с известною особою[422].

Дань эта требовалась в 1-й день месяца Адара спокойно и вежливо, если же бывала неоплачена до 25 числа, то сборщики (тобин — шекалим) могли требовать от плательщика обеспечения или поруки.

Согласно с этим, тотчас по возвращении Иисуса в Капернаум, эти тобин — шекалим пришли к св. Петру и спросили у него вежливо, как приказано было от раввинов: Учитель ваш не даст ли драхмы?

Вопрос представлял два затруднения: почему не спрашивали у Иисуса этой контрибуции в предыдущие годы? и почему требовали ее осенью, при приближении праздника Кущей, а не в течение Адара, около шести месяцев раньше срока? Ответ на это, по-видимому, тот, что священники и сановитые раввины считались избавленными от платежа этой подати[423], — что частое отсутствие Спасителя из Капернаума было причиною неправильности взноса и что недоимки позволено было требовать во всякое время.

Но обращение сборщиков вместо Иисуса к Петру представляет одно из множества доказательств почтения, которое Он поселял в сердцах самых заклятых врагов своих. Всего вероятнее, что требование сделано было вследствие возрастающего желания чем-нибудь обеспокоить Его и показать презрение к Его званию. Но Петр, со своею обычною нетерпеливою прямотою, не посоветовавшись с Учителем, как должен был поступить в этом случае, отвечал: да.

Если бы он подумал с минуту дольше; если бы он знал немного больше; если бы вспомнил собственное свое еще недавнее исповедание, — он, может быть, и не дал бы так проворно ответа. Деньги эти, согласно установления, были деньгами искупления за душу, а мог ли Искупитель, искупавший души людей ценою своей жизни, платить деньги искупления за свою собственную душу? Они предназначались для службы в храме, а обязан ли был платить их Тот, чье тело было новым духовным храмом Бога живого? Он вошел в Святая святых ценою собственной крови. Он платил то, чего не был должен, чтобы спасти нас от долгов, которых мы заплатить не в состоянии[424].

Таким образом, когда Петр вошел дом, с полным, может быть, сознанием, что ответ был необдуман и в их скудном запасе не оказалось средств для удовлетворения даже такого небольшого требования, Иисус, не ожидая разъяснения его беспокойства, сказал ему: как тебе кажется, Симон? цари земные с кого берут пошлины или подати? с сынов ли своих или с посторонних?

На это был один ответ: с посторонних.

Итак, сказал Иисус, сыны свободны. Я, Сын Великого Царя, и ты тоже сын Его, хотя и с некоторым различием, — следовательно, мы не обязаны платить податей. Если заплатим, то плата эта будет сделана не вследствие прямой обязанности, как решили фарисеи, а вследствие нашей добровольной щедрости.

В этом кротком способе объяснения со скорым в своих действиях апостолом и в указании, с какой стороны поспешный ответ его нравился Спасителю, чувствуется нечто истинно божественное. Отсюда мы видим, как тонко, дружественно и задушевно было обращение Иисуса с Его учениками. По-видимому, с этого времени установился вечный принцип, что религиозное служение должно быть поддерживаемо добровольными пожертвованиями и прирожденным чувством долга скорби, чем внешними побуждениями. Тем более, что, с одной стороны, законное не всегда удобоисполнимо, — с другой — было бы не вполне по-христиански придерживаться буквы нашего права. Христианин захочет всегда лучше отказаться от некоторых из своих привилегий и взять менее, чем должно. Так и Он, по стопам которого все должны следовать, прибавил кротко: но чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми и, открыв у нее рот, найдешь статир (четыре драхмы), возьми его и отдай им за Меня и за себя. В покорности Его выразилось Его величие. Он пожелал заплатить подать, чтобы не оскорбить чувства одних и сдержать обещание, данное от Его имени Его апостолом. Но, чтобы не нарушить принципа, Он не желал заплатить ее обыкновенным способом. Повинуясь закону любви к ближнему и добровольной уступке, Он не желал умалить собственное достоинство и нарушить закон правды.