Враги Его не могли отрицать совершения великого чуда и, не зная, чем его опровергнута, только ожесточались и бесновались внутренно. Как рассеять то глубокое впечатление, которое произвело оно на умы пораженных зрителей? Пришедшие из Иерусалима книжники, — люди более ловкие и хитрые, чем их простые галилейские братья, — придумали наконец опровержение. Он имеет в себе веельзевула, так бесстыдно разрешили они трудную задачу, — и изгоняет бесов силою князя бесовского[374]. Странно только то, что при этом выражении ни на чьих устах не появились слова, которые слышались после в Иерусалиме, когда взведено было на Него подобное же обвинение: это слова не бесноватого[375]. Но народ галилейский был невежествен и доверчив, а эти важные и почтенные инквизиторы из Святого города имели огромное и наследственное влияние на их недалекий разум и, чувствуя себя нередко оскорбленными словами Иисуса, не знали, что делать. Страх Его личного влияния, — присутствие чего-то больше, чем человеческого, которое чувствовалось даже при любвеобильной снисходительности, — сила верно разгадывать чужие мысли, — неустанная и неусыпная энергия благодеяний, — странный ужас, который внушал Он жалким беснующимся, — речь, которая возвышалась по временам до строгого обличения, а иногда, по нежности и прелести ласкала, как ласкает мать детей на груди своей, — изгнание их, неверующих, из нового мира, о котором Он проповедовал как о царстве Божием: одним словом, трепетное чувство, что до некоторой степени Его взор и присутствие становило их в ближайшие, чем прежде, отношения с миром невидимым, все это в неприготовленных для принятия истины личностях возбуждало мысль и желание прибегать к дерзкой богохульной и беспощадной лжи.

Но в нескольких коротких словах Иисус опроверг их софизм. Он доказал грубую бессмысленность предположения, что сатана может сделаться собственным своим врагом, — указавши на заклинания, так часто совершаемые ими самими и их учениками, хотя по большой части безуспешно; доказал, что сила, исходящая от Него, должна быть выше и совершенно противоположна сатанинской, а поэтому должна быть духовной и Божественной; предостерег от страшного греха и опасности, заключающихся в их хуле на св. Духа, — присовокупивши, что этот только единственный грех не прощается ни здесь, ни в будущем веке. После такого таинственного предостережения, изменив свою речь на более ясную, Он просветил светом истины их озлобленные, лукавые сердца, что ложь и клевета произрастают вновь из корней и жилок скрытой злобы, что черные выдумки их ехидной злобы проистекают из злых толь ко сокровищниц, таящихся в глубоком мраке, где погас истинный свет. Наконец, возвысив голос, который не перестанет звучать вечно, Он внушил им, что слова человека обличают истинные свойства его сердца и что за эти слова, ровно как за всякое праздное и легкомысленное слово, он должен будет дать отчет в последний день. Сила и величие этой речи, благоговейная торжественность преподанного им увещания заставили, по-видимому, замолчать фарисеев и задержали возобновление их бессмысленного и дерзкого богохульства. Вдруг среди наступившей тишины[376] какая-то женщина из числа присутствующих, — хотя и привыкшая питать уважение к длиннополым фарисеям, с их бахромками и филактериями, но в глубине сердечной чувствовавшая, на какой неизмеримой высоте стоял выше настоящий проповедник, — в безотчетном благоговении, возвысив голос из народа, воскликнула:

Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!

Нет, отвечал Он: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его.

Женщина с глубоким и сильным увлечением ее пола воскликнула, как благословенна была Мать такого Сына! Действительно благословенна была Мать и благословен плод чрева Ее. За то, что веровала, она была благословенна превыше всех женщин[377], но не исключительно. Есть более важное, более высокое благословение, — благословение за послушание Слову Божию. Очень многие женщины, говорит св. Златоуст, — считают блаженной Пресвятую Деву и желают быть такой же матерью, как Она! Что же им препятствует? Христос устроил нам широкий путь к этому блаженству, и не только женщины, но даже мужчины могут совершить этот путь, — путь послушания, который дает нам возможность уподобиться родившей безболезненно Матери.

Но пораженные на мгновение фарисеи не намеревались оставить Иисуса в покое. Он говорил им, — вождям и духовным учителям Его времени и страны, — языком не только надменного, как им казалось, предостережения, но строгого выговора. С чего же взялась такая смелость в Нем, в простолюдине, в ам-га-аретце, который только что показался на свет от темных и невежественных трудов провинциального ремесленника? Как смеет Он так обращаться к ним? Заставим Его, наконец, показать какое-нибудь знамение небесное, не простое заклинание или исцеление, но какой-нибудь великий, неоспоримый, решительный признак Его власти[378]!

Учитель, хотелось бы нам видеть от Тебя знамение. Это был давнишний вопрос, который задавали Ему почти что в начале учения. Каким же знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать[379]?

На такой вопрос, сделанный в виде оскорбления и испытания людьми, которые равнодушно, безо всякого внимания только что видели великое знамение и приписали его действию бесовскому, — на вопрос, сделанный не от верующего сердца, а единственно из любопытства, ненависти и неверия, — Иисус не дал никакого ответа. Божество не может низойти до того, чтобы выставлять свое могущество на людскую оценку; обращать к Себе людские души посредством изумительных наружных предъявлений несогласно с советом Божиим. Притом, если бы Иисус действительно дал им знамение небесное, то правдоподобно ли, что оно произведет на них надлежащее действие? По своему духу они были истинные сыны своих предшественников, которые, согласно уважаемой ими истории, при виде знамений; нет! при подошве пылающей огнем горы и сели, чтобы есть и пить, и встали, чтобы играть[380]. Будет ли знамение иметь прочное значение для наследников нравственности тех, которые осмеяли своих пророков, поставивши палатки Молоху и звезду своему богу Ремфану, хотя руководились огненным столбом и утоляли жажду из рассеченной скалы? Не видали ль они в изобилии знамении и чудес? И теперь они видели пред собой величайшее знамение безгрешной жизни, — но и теперь только возмущались и богохульствовали еще более. Никакого знамения не дастся им, кроме изречений пророческих, которых они не поймут. Род лукавый и прелюбодейный, — воскликнул Он, обращаясь к густой толпе, — ищет знамения, и знамения не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка. Будучи спасен после трехсуточного пребывания среди мрака и бурных морей, Иона был знамением для ниневитян. То же сбудется и с Сыном Человеческим, который выйдет невредим из сердца земли. Эти раскаявшиеся вследствие проповеди Ионы нииевитяне и царица Савская, которая с отдаленного края земли приходила послушать мудрость Соломонову, восстанут наконец на суд и осудят поколение, которое осмелилось презирать и отвергать Того, Который был больше и Соломона, и Ионы. Потому что оно взыскано многими благодеяниями, но и при вавилонском пленении, и при восстании маккавеев, и при мудром и благородном правлении князей Асмонеев, и даже недавно, когда слушало проповедь Иоаннову, не смирило злобного духа идолопоклонства и возмущений, который был принадлежностью их отцов, но выразило его с большею силой. Старое жилище было очищено и разукрашено измышлениями фарисейскими и мелочностью книжников, но, увы! ни один добрый дух не был приглашен занять пустую палатку, а теперь прежний нечистый владелец возвратился с семью духами злейшими его, и последнее их состояние гораздо хуже первого.