Многие из Его слушателей, без сомнения, дожили до того, что пришлось припомнить и вразуметь все их значение, когда оружие императора Тита беспощадно сокрушило евреев и последние защитники Иерусалима, обагрив его улицы своею кровью, раздавлены были среди пылающих развалин храма, который не мог сохранить им даже их жизни.

Мрачны были данные Иисусом предвестия, но Он не ограничился предостережениями, а подал и приятную надежду. Владелец неплодной смоковины распорядился срубить ее, но она нашла себе заступника. Пусть топор будет занесен, но если дерево вследствие заботливого ухода принесет плод, то самый топор остановится и грозный удар замрет в воздухе.

Как ни кратковременно было Его пребывание у себя в старом доме, но враги с радостью желали бы сделать еще короче. Им было страшно и тягостно Его присутствие, хотя и не осмеливались открыто заявлять свои чувствования. Фарисеи приходили однако к Иисусу и, как бы заботясь о Его безопасности, сказали: удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя.

Если бы Иисус поддался страху и поспешил удалиться, вследствие опасности, которая, может быть, существовала единственно только в воображении врагов, хотя точно так же могла быть и действительною, то фарисеи были бы очень рады и этой победе. Но ответ Иисуса был совершенно покоен: подите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов, и совершаю исцеление сегодня и завтра, и в третий день кончу. Затем, с уверенностью в полной своей безопасности, но не без примеси грусти, Он прибавил: а впрочем Мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима.

Вероятно, этот печальный перелом подавленных Им чувствований вызвал торжественное обращение к падшему городу, обращение, подобное тому, которое Он высказал, когда плакал на вершине масличной горы. Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели. Се, оставляется вам дом ваш пуст. Сказываю же вам, что вы не увидите Меня, пока не придет время, когда скажете: благословен грядый во имя Господне.

Нехитрая выдумка фарисеев неудалась окончательно. Действительно ли Ирод имел намерение видеть Иисуса и предать Его смерти, как умертвил родственника Его Иоанна, или все эти разговоры были чистою выдумкою, но Иисус глядел на них с полным пренебрежением. Каковы бы ни были замыслы Ирода, Иисус сам имел намерение ограничить свое пребывание в Галилее известным временем и удалиться оттуда, однако же не прежде, как совершит задуманное. У Него оставалось два или три дня, в которые Ему хотелось совершить дела милосердия для всех ищущих Его, а после этого небольшого промежутка настанет время, когда приблизятся дни взятия Его от мира, когда Он должен будет отвернуться от дома своей юности и обратить лице свое, чтобы идти в Иерусалим[460]. На требование коварного покровителя, на которого они были сами похожи, пришлось ответствовать ему, что Иисус находился под непреодолимым покровительством, против которого не могут устоять ни их хитрость, ни их жестокость. Павел Тарейский[461] пишет об Архелае, что это был ничтожнейший из людей, каких только видел свет, придворный первой империи. Он был развращен влиянием римского двора и покровительствовал гнуснейшим порокам гнуснейших людей в самый гнуснейший период всемирной истории. Ирод Антипа был не лучше его и достоин тех слов неумолимого презрения, с которыми отнесся о нем Спаситель. Из Евангелия мы не видим, чтобы Он когда-либо произносил слова такого глубокого презрения. Но как же и не высказать их? Ни одна возвышенная душа не может быть совершенно свободна от этого чувства. Справедливый гнев нравственного негодования, справедливое презрение не могут быть лишены окончательно места в сердце человеческом, как необходимые функции в экономии внутренних движений человека, причем сила этих чувств зависит от предметов, которые их возбуждают. Но если существовал на свете какой- либо человек вполне достойный презрения, то больше всех их Антипа, этот жалкий, клятвопреступный властелин, обманщик в отношении религиозном, обманщик народа, обманщик друзей, обманщик братьев, обманщик жены, человек, которому Иисус дал прозвание «лисицы». Нечеловеческие пороки, которым предавались римские кесари, разврат, жестокость, необузданная дерзость, разорительная расточительность, все это, хотя и в бледном отражении, виделось в этих маленьких провинциальных неронах и Калигулах, этих местных тиранах, полуидумеянах, полусамарянах, которые рабски подражали гнуснейшим порокам империализма. Иудея стонала под отвратительно мелким деспотизмом этих шакалов — Иродов, которые пресмыкались у ног кесарских львов.

Неизвестно, слышала ли эта «лисица» об отзывах Иисуса, которыми Он характеризовал ее и ее царствование: ни разу в жизни не пришлось им встретиться лицом к лицу, пока, утром в день распятия, Антипа не заявил на Иисуса ложных оскорблений[462]. Но в настоящее время Иисус спокойно окончил свое дело в Галилее: созвал своих последователей и выбрал из них семьдесят человек, чтобы приготовить себе путь. Число их было символическое и посылка по два вместе такого огромного числа апостолов для приготовления к Его прибытию в каждом месте, которое Он хотел посетить, придавали путешествию огромную гласность. Наставления, данные этим посланникам, совершенно сходны с теми, которые Он преподал при отправлении на проповедь двенадцати апостолов, и отличались только большею краткостью (потому что относились к скоропреходящей обязанности), пропуском ненужных теперь ограничений относительно посещения язычников и самарян и предоставлением менее полной силы творения чудес[463]. Эти наставления дышали грустью, навеянной печальным опытом постоянного отвержения.

Но для Него пришло время удалиться и Он был прискорбен. Ему надо было расстаться с некоторыми из верующих сердец, но, ах! их было немного! Его отвергли Галилея и Иудея. На одной стороне озера, которое он любил, все народонаселение единодушно выслало депутацию, чтобы поторопить Его отъезд с их берегов; на другой — народ напрасно пытался сделать Ему зло в последние дни, сообщая жалкие выдумки, чтобы страхом принудить к бегству. В Назарете, — красивом горном селении, его первоначальном жилище, полном воспоминаниями о детстве и материнском доме, — жители обошлись с Ним так насильственно и обидно, что Он уже не желал посещать свое прежнее пепелище. В Хоразине, Капернауме и Вифсаиде, — на всех дивных берегах серебристого озера, в красивых зеленых равнинах, каждая полоса которых пройдена Им в обществе апостолов, для совершения дел милосердия и произнесения слов любви, — даже и там люди полюбили повапленные гробы фарисейской святости и смутные предания левитской обрядности больше, чем свет и жизнь, которые предлагал им Сын Божий. Они питались прахом и отвратили от своего Спасителя развращенные сердца свои. На многие известные древние города, Ниневию и Вавилон, Тир и Сидон, Содом и Гоморру пал гнев Божий; но Ниневия и Вавилон смирили бы свое надменное идолопоклонство; Тир и Сидон бросили бы свое суетное тщеславие, даже Содом и Гоморра раскаялись бы в своем бесстыдном разврате, если бы видели чудные дела, которые были совершены в этих городах и селениях, близ Галилейского озера. Поэтому, горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! А тебе, Капернаум, Его собственный город, наибольшее горе!

С такими думами в сердце, с такими словами на устах, удалялся Он от места своего отвергнутого учения. Действительно «горе» пало на всю эту землю, на все ее пределы. Великолепна она теперь по своей привлекательности, но пустынна и опасна по своему безлюдию. Миллиарды птиц оглашают до сих пор воздух своими веселыми песнями; водяные птицы играют на кристальной поверхности озера; ручьи текут в него с соседних холмов, «наполняя его лоно перлами и усыпая путь изумрудами»; сгибающиеся под пятой путника душистые травы и высокие олеандры по-прежнему наполняют воздух своим благоуханием; но исчезли виноградники и плодовитые сады; военные и рыбацкие суда не мчатся туда и сюда по озеру; замолк людской говор; остановился поток счастливой торговли. Имена и места городов и селений забыты, и где прежде возвышались они, отбрасывая тень на освещенные солнцем воды, там видны только почерневшие от времени насыпи. Какая-нибудь одинокая, опаленная пальма на единственной грязной улице, окруженной лачугами, обозначает место и напоминает имя небольшого городка, где жила раскаявшаяся грешница, омывшая некогда слезами ноги Иисуса и отершая их волосами головы своей.