— Если пожелаете, я могу открыть окно, — предложил он, подходя к потухшему камину, над которым висел красивый яркий раскрытый веер. На полках стояла подставка для благовоний, которой Элжерон и занялся.

— Нет, благодарю, я так сильно замерзла сегодня, что я не перенесу еще больше холода…

— Мне так жаль каждый раз слышать о Вашей болезни и понимать, что я не знаю, как помочь Вам… — с грустью произнес граф, зажигая благовония. — Эта болезнь, страдания, холод, пожирающий Вас изнутри, что временно залечивается таким же холодом. Поразительно. Но знаете, что мне кажется? — Элжерон закончил с благовониями, которые начали распространять вокруг себя ароматный дымок, и присоединился к своей собеседнице, сев на подушку напротив ее. — Вы привели что-то злобное с собой. В мой замок.

— Я? — изумилась баронесса. — Кроме меня, матушки и охранника, которого Вы прогнали, с нами никого не было.

— Вы можете не видеть и не осознавать этого. Я не говорю о сверхъестественных сущностях. Я говорю об обычных людях. Зло творят именно они.

— И что Вы имеете в виду?

— Сегодня я выяснил, что моих лошадей изрезали. Ножом, украденным на кухне. На которой ночью ранее я встретил Филиппину. Я всего лишь сопоставил очевидные для меня факты. Мой совет Вам: попробуйте избегать ее. Уедьте от нее. Прогоните от себя.

— Ваши слова возмутительны! — Маргарет выпрямилась и надменно расправила плечи. — Вы наговариваете на моего единственного близкого человека, еще и предлагаете мне бросить ее! Только потому, что Вам что-то показалось! Вы мало общаетесь с людьми, это же очевидно, и любая сильная эмоция, проявленная в Ваш адрес, Вас попросту пугает, особенно если это неприязнь.

— Я насторожен и внимателен к деталям. Вы же ослеплены своим желанием угождать той, что навязала Вам чувство ложного долга.

— Значит, Вы предлагаете мне уехать? Сейчас?

— Отчего бы и нет? И Вы бы проверили мою теорию.

— А матушку куда прикажете девать?

— О… Пожалуй, об этом я не подумал. А если Вы предложите ей уехать?

— Граф, Ваши предложения смешны. Мне не поможет разделение с моей семьей, напротив, это угнетет мой дух, и я потеряю последние силы на борьбу.

Элжерон замолчал, не зная, какие еще правильные слова подобрать. Возможно, его подозрения были пусты и основывались на личной неприязни к Филиппине. Она была откровенно глупа, и вряд ли бы смогла найти способ привить Маргарет и ее отцу какую-то неведомую хворь, тем более, что они разительно отличались, даже были диаметрально противоположными.

— Вы просверлите во мне дыру взглядом, и я буду мерзнуть еще больше, потому что сквозь меня начнет гулять ветер, — сухо произнесла баронесса, предполагая, что ее собеседник придет в себя, но Элжерон неожиданно для себя еще больше стушевался, и отвел взгляд. Он скрестил ноги и уставился на блестящую колбу кальяна, обвитую тонким шлангом, украшенным резным янтарным мундштуком. — Вы курите этот кальян? — поинтересовалась Маргарет.

— Конечно. Иначе, зачем бы он мне был нужен?

— Я ни разу не курила кальян. Да что там, я его даже не видела вживую до этого. Очень любопытно узнать, как это, — Маргарет кокетливо улыбнулась, совершенно забыв о нанесенной ей мгновением ранее обиде.

— Я бы не советовал, — замялся граф.

— Отчего же? Я слышала, кальяны менее вредны, чем курительные трубки.

— В моем есть опиум. Небольшое количество.

Баронесса с непритворным испугом прижала к губам ладонь, затянутую в черную перчатку. Элжерону показалось, что она даже дышать перестала, но через мгновение она подалась к графу и заговорщически зашептала:

— Услышь Вас сейчас матушка, она бы мигом увезла меня отсюда, даже если бы ей противостояли все слуги этого замка. Это так… неправильно! Я слышала, опиум — ужасный наркотик!

— Если человек не в состоянии контролировать себя — это так, — фыркнул Элжерон. — Я нечасто его курю. В последний раз, полагаю, месяца два назад. Моя жизнь не настолько тосклива или нервна, чтобы мне хотелось уйти из этого мира в страну снов на постоянной основе. Но отчего в Ваших глазах я вижу интерес?

— Вы не представляете, как мне это любопытно, — с трепетом прошептала Маргарет. — Мне столько всего запрещено, я отказываю себе во множестве простых удовольствий. Я не могу даже выпить горячего чаю, придя с морозной улицы. Если это может на время дать мне забыть о болезни, могу ли я попробовать?

— Есть множество других способов о ней позабыть.

— Назовите хоть один, граф! Даже во сне меня преследуют кошмары, а в реальности происходит то, с чем Вы сами сталкивались уже дважды. Позвольте мне ненадолго помечтать наяву, очистить мысли от этого гнета, и просто отдохнуть. Мы никому не расскажем об этом, а от одного раза беды не приключится. Вы сами это сказали.

— Я не говорил…

— Вы ведь рядом, граф, — Маргарет сделала жалостливые глаза, из-за которых Элжерон почувствовал себя не в своей тарелке от необходимости отказывать девушке. — Вы же за мной присмотрите? А после я обещаю пойти спать и не беспокоить Вас до самого утра. Может, я даже не стану вновь гулять по Вашему замку ночью.

— Мы этого не знаем, — уклончиво ответил граф, уставившись на колбу кальяна.

— Но в любом случае мне станет лучше и спокойнее.

— Я мог бы приготовить для Вас отвар из трав, который неплохо бы успокоил Вашу нервную систему.

— Ах, увольте! Я пила десятки отваров! Десятки микстур! Порошков! И прочей дряни! Если не хотите разжигать кальян и Вы боитесь — пускай, тогда я пойду обратно в библиотеку читать что-нибудь на английском, пока не лягу спать. А завтра подумаю о том, чтобы покинуть это место. Ведь никаких подвижек в моем лечении нет, и я могла бы посетить еще парочку лекарей, пока мое время не подошло к концу.

— Вы вновь решили обратиться в свой фатализм? — раздраженно поинтересовался Элжерон, в то же время ощутив волнение от ее слов. — Что ж, ежели настолько хотите попробовать, пускай. Лучше под моим надсмотром, чем если Вы однажды сбежите от бдительного ока своей мачехи и сделаете это сами в каком-то сомнительном заведении.

Граф поднялся с подушек и отправился заниматься розжигом кальяна. Набрав угольков, он уложил их на их законное место и обратился к баронессе.

— Взгляните, я могу управлять не только снегом.

Он положил на угли ладонь, прислушиваясь к жару, таящемуся внутри них. Пара мгновений — и ему удалось разжечь внутри них искру, не воспользовавшись спичками.

— Ох, сколько в Вас талантов! — всплеснула руками Маргарет. — Но все же, огонь в мою сторону не мечите, договорились?

— Я не могу создать огонь без какой-либо основы, — наставительно ответил граф. — Но и, конечно же, я не стал бы подвергать Вас опасности. Если не учитывать тот факт, что прямо сейчас я делаю для Вас наркотическую курительную смесь. — Элжерон распутал трубку, садясь рядом с девушкой на подушку. — Лишь дайте мне слово, что Филиппине об этом не расскажете, — он сунул в рот янтарный мундштук, раскуривая смесь со сладким дымом.

— Это было бы подобно признанию в грехе перед апостолом Петром, которого я не совершала!

— С той лишь разницей, что мы сейчас его совершим, — ответил Элжерон, с удовольствием выпустив из себя пар. Он отдал трубку Маргарет, и она вцепилась в нее обеими ладонями. Граф заметил, что они подрагивают от волнения. — Не стоит, если не хотите. Но если почувствуете, что Вас тошнит, скажите, и мы уйдем отсюда.

Маргарет молча втянула в себя дым. На мгновение она удивленно округлила глаза, и затем выдохнула, даже не закашлявшись.

— А подействует скоро? — спросила она удивленно, отдавая трубку обратно Элжерону.

— Достаточно скоро, — улыбнулся тот, затягиваясь кальяном.

Граф уже начал ощущать действие опиатов на себя. В голове появилась приятная дымка, обволакивающая дурные мысли. Недавние тревоги начали отступать, а настроение — улучшаться. Некоторое время Элжерон и Маргарет провели в тишине, передавая друг другу трубку, заполняя пространство вокруг себя белым дымом. Его витки складывались в эфемерные фигуры, уносящие с собой все плохое. Они убеждали забыть настоящее и окунуться в призрачный мир наркотической полудремы.