— О, это кулон, подарок покойного Генри. Всегда ношу его с собой, он позволяет мне чувствовать себя в безопасности, — ответила Филиппина, тут же надевая на себя цепочку и пряча кулон, который граф так и не рассмотрел, под одежду. — А что же, Ваш дозор на сегодня окончен?

— Да, — Элжерон невольно улыбнулся, отведя взгляд. — Все в порядке, можете не волноваться. Пожалуй, мне пора тоже идти отдыхать.

— Что-то Вы быстро, — внезапно хмыкнула Филиппина.

— В каком смысле? — не понял Элжерон.

— Так что ж Вы, такой молодой, а уже и отправляетесь спать. Вот мой Генри, — вздохнула женщина, поднимая глаза к потолку, — бывало до утра мог меня "охранять".

— Ох, боже правый, — засмеялся граф, прижимая ладонь к губам. — Я… я даже не знаю, что ответить. Я лишь сидел в кресле, и…

— Молодость… горячая кровь, — перебила его женщина. — Жаль нынче о чести не заботятся так же трепетно, как в былые времена.

— Для меня важна честь каждого, — Элжерон невольно нахмурился. — Включая меня самого. Не стоит примерять на других, и делать скоропостижные предложения, которые по вкусу Вам.

— Полноте, граф, — улыбнулась Филиппина, не спеша отправляясь к выходу. — Мы оба взрослые люди! Вы уже думали о том, чтобы взять мою дочь в жены? Ей, похоже, очень нравится в Вашем замке, уверена, ей было бы здесь хорошо, вдали от шумного города, на природе.

— Филиппина… — граф с укоризной поджал губы. — Я не стану Вас ни в чем переубеждать. Но посоветую отправиться спать. Хорошо?

Женщина в ответ сделала грудь колесом и уперла руки в бока.

— Надеюсь, если бы я решила сделать иначе, Вы бы не поступили со мной, как с нашим охранником, выгнав из замка прямо в ночном платье?

— Предпочту не вспоминать о том, что Вы натравили на меня вооруженного человека, — учтиво ответил Элжерон. — Если я не ношу в кармане пистолет, не значит, что у меня нет иных способов защитить себя. Помните об этом, — с улыбкой закончил граф. — Доброй ночи.

— Доброй… — недовольно пробурчала Филиппина и ушла из кухни.

Крупное овальное зеркало в тяжелой медной оправе, которая словно состояла из закованных в металл древесных прутьев, листьев и утонченных цветов неведомых Элжерону растений, отбило яркий солнечный утренний луч, дружелюбно выглянувший после долгой снежной бури. Граф одернул полы длинного пальто темно-синего, почти черного цвета, и надел шляпу, напоследок смахнув с одного из цветков надокучливую паутину Франчески, упавшую с потолка. Едва он отвернулся от своего отражения в полный рост, намереваясь покинуть прихожую и отправиться к ждущему его на улице кучеру, как ему наперерез бросилась его старшая горничная.

— Ах, куда же Вы, граф, в такую рань? Едва рассвело, а Вы уже собраны и выходите! — запричитала она, семеня за ним следом.

— Я всего лишь направляюсь по делам в деревню, — улыбнулся ей Элжерон. — Чем раньше я выеду, тем раньше вернусь в замок под твою опеку, Алиса.

— Ну куда Вы, с душой-то нараспашку, — не унималась женщина, из-за чего Элжерон со вздохом начал застегивать резные крупные пуговицы.

— Вот, теперь я достаточно одет для того, чтобы выйти на улицу? — поинтересовался он, разведя руки.

— Нет, как же, а шея голая, — не унималась Алиса. В ее руках невесть откуда появился голубой полосатый шарф, и она ловко намотала его на шею графа, завязав под подбородком. — Вы ведь так наверняка простудитесь!

— Я? Простужусь? — фыркнул Элжерон.

— А что бы сказала Ваша матушка, увидь она, как Вы не заботитесь о себе? — с укоризной в голосе добавила Алиса, закончив одевать своего подопечного.

— Не знаю… — тихо ответил граф. — Спасибо, — произнес он и, ловко обогнув женщину, выскользнул на улицу, слыша вслед причитания о том, что он не позавтракал.

Элжерон тихо засмеялся про себя, бодрым шагом подойдя к ожидающим его саням. Гнедой конь нетерпеливо бил копытом утоптанный им же снег, взволнованно радуясь морозной погоде и скорой пробежке до деревни. Граф подошел к животному и приветственно похлопал его по шее, за что конь резко обернулся и обдал его жарким паром дыхания.

— Мы Вас уже заждались, граф, — донесся с козел хриплый голос старого конюха.

— Томас, в такую погоду тебе бы сидеть дома, и коней чистить, — с укором ответил Элжерон, обходя сани и забираясь в них. Прислуга заботливо укрыла скамью двумя пледами, чтобы он не замерз в пути. — И выброси эту дрянь, — с укоризной добавил граф, покачав головой, заметив во рту Томаса самокрутку. — Я ведь столько раз говорил, что ты попросту растворяешь собственные легкие, добровольно приближая свою смерть.

— Да что мне там осталось-то, в моем возрасте, — беспечно махнул рукой кучер.

— Однако же, подгонять собственное время — не лучшая идея. Оно этого не любит.

Томас, прокашлявшись, словно отделяя слова графа от дальнейшего диалога, произнес:

— Так что, едем в Западную деревню?

— О, верно, езжай, — махнул ему рукой граф, усаживаясь поудобнее и готовясь к приятной поездке по своим владениям, укрытым толстым слоем свежего снега.

Томас громко пощелкал языком, и конь, запрядав ушами, охотно потянул сани, заскрипев свежим снегом под копытами.

— Граф! Погодите, граф! — внезапно донесся до Элжерона женский голос, и мужчина приподнялся на скамье, оглядываясь на вход в свой замок. По широким каменным ступеням, расходящимся в две стороны, бежала Маргарет, одетая в темно-серое платье, как обычно строго фасона, и расстегнутое пальто, словно наброшенное на плечи впопыхах. — Обождите меня! — задохнувшись, воскликнула она.

— Остановись, — обратился Элжерон к кучеру.

— Стой, Август! — прикрикнул тот, натягивая поводья, и конь, недовольно фыркнув, остановился, замахав головой, словно возмущаясь тому, что придется вновь ждать, прежде чем он сможет пустить свои длинные сильные ноги вскачь.

Маргарет, сметая рукавом снег с перил, поддерживаемых небольшими колоннами, торопливо, поскальзываясь, сбежала с лестницы. Вслед ей отворилась входная дверь замка, и в проеме показалась Филиппина. Она была одета в столь пышное белоснежное платье, будто светящееся изнутри своей помпезностью, что Элжерону на мгновение показалось, что в дверях его замка появилась заплутавшая невеста, ищущая своего пропавшего жениха уже не первую декаду лет.

— Маргарет! — истошно взвизгнула женщина. — Куда тебя нелегкая понесла! Мы не договорили!

Но девушка уже добежала до саней, и Элжерон, встав, протянул ей руку, рывком помогая забраться.

— Поехали, умоляю Вас! — с отчаянием в голосе сказала баронесса, оглядываясь на свою мачеху, которая, впрочем, замешкалась на лестнице, не в силах собрать все юбки, чтобы начать спуск по снежным скользким ступеням.

— Вперед, двигай! — крикнул Элжерон кучеру, и тот щелкнул в воздухе коротким кнутом, лишь для того, чтобы поторопить коня. Сани резко дернулись с места, отчего граф неуклюже бухнулся обратно на скамью, все же успев оглянуться на доведенную до крайней степени негодования Филиппину. Вид ее ярости заставил его тихо захихикать, словно маленького проказника, чью шалость только что раскрыли, и она сработала в полную силу. Граф, наконец, уселся и обратил внимание на свою внезапную спутницу. Он никак не ожидал, что Маргарет вспомнит его слова о предстоящей поездке рано утром, и успеет его перехватить.

Девушка уже обтрусила перчатки от налипшего снега и пригладила чуть растрепавшиеся две косы, идущие от висков к макушке и переплетающиеся друг с другом в сложную спираль, после чего одернула полы пальто, расправляя его края, и чинно сложила ладони на коленях, глядя ровно перед собой, отчего Элжерону на мгновение показалось, что он везет на какую-то выставку снежную статую. Граф прочистил горло, внезапно почувствовав себя не в своей тарелке. Хотелось узнать, отчего Маргарет столь стремительно сбежала от мачехи, если в прошлом она не стремилась к свободе и, напротив, следовала ее требованиям, словно послушный питомец, сидящий на коротком поводке.