— Нет… — выдохнул он.

Прямо перед ним была раззявленная драконья пасть, огромная, с неисчислимым количеством зубов. И его меч, пронзивший эту пасть насквозь, конец которого теперь блестел кровью где-то из макушки существа, чьи глаза тут же потухли, потеряв последние капли жизни. Дракон медленно завалился назад, и меч сам выскользнул из пасти. Пальцы Элжерона ослабли. Оружие выпало из них, со звоном упав на пол. Дракон с глухим стуком рухнул рядом. Его тело начало меняться, съеживаясь, уменьшаясь, теряя мелкие блестящие частицы, пока перед графом не осталась девушка, лежащая в луже крови. Элжерон упал рядом с ней на колени, чувствуя, как по щекам потекли слезы. Он осторожно приподнял ее за плечи, положив себе на колени.

— Прости меня… Прости, Ариадна. Я не хотел этого, — прорыдал Элжерон, прижимая к себе бездыханное тело. Внезапно оно начало расслаиваться, распадаясь на мелкие чешуйки, легче воздуха. Еще мгновение — и порыв ледяного ветра из пролома в стене одним дыханием развеял прах существа, оставив графу лишь пустоту в ладонях. Он прижал руки к глазам, оплакивая потерю, пожираемый изнутри чувством стыда и омерзения к самому себе. — Я убил ее… Как я мог, я ведь должен был сохранять жизнь, блюсти и воспевать ее… А я… я… Прости меня, Ариадна…

Ладоней Элжерона коснулись чьи-то теплые руки, и он услышал мягкий голос:

— Граф, взгляните на меня.

Он замотал головой, судорожно всхлипывая, оплакивая потерянную жизнь, отнятую его собственными руками.

— Элжерон, прошу, посмотрите на меня! — настаивал голос. Мужчина нехотя отнял ладони от лица и поднял покрасневшие глаза на Маргарет.

— Оставьте меня, — прошептал он, судорожно вздохнув.

— Нет, граф, выслушайте, — баронесса положила ладони ему на предплечья и чуть встряхнула. — Вы зря себя корите и убиваетесь. Вы победили! Вы победили огромное чудовище!

— Ты ничерта не понимаешь, Маргарет! — внезапно пришел в ярость Элжерон. — Нет победителей, если есть смерть! Не она была чудовищем, а я! Я монстр! Я… я убил, возможно, последнего дракона! Давным-давно не было слышно ничего об этих существах в других точках мира, и я… это моя вина…

— Вашей вины ни в чем нет! — возразила Маргарет, мягко касаясь ладонями его щек, ласково вытирая позорно льющиеся слезы. — Неужели Вы не видите, что Вы всего лишь защищали свою честь, меня, свой замок, в конце концов?

— Нет, нет, замок — это лишь материальное, что есть материальное по сравнению с жизнью, что я отнял… — скороговоркой пробормотал граф.

— Хорошо, коли так желаете найти крайнего, то вините во всем меня! — надменно произнесла баронесса, отнимая ладони от его лица. — Ведь если бы не я, если бы я не приехала в этот замок, не уговорила Вас помогать мне, в Вашей жизни ничего бы не изменилось, и Вы сейчас не сидели посреди руин, словно разрушенная тяжелым ударом статуя!

Элжерон глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Негоже перекладывать ответственность за свои действия на других, выискивая возможные источники там, где их нет… — ровным голосом произнес он.

— Ах, граф! — всплеснула руками Маргарет. — В конце концов, Вы спасли две жизни ценой одной! Возможно, понимание этого Вас немного утешит.

— Не одной… — покачал головой Элжерон и указал на обломки стены, под которой виднелась часть платья Филиппины, и медленно растекалось пятно цвета выдержанного вина.

— Матушка! — в отчаянии воскликнула Маргарет и бросилась было к обломкам, но Элжерон успел поймать ее за руку и потянуть на себя, останавливая.

— Нет, стой, тебе нельзя туда сейчас, потолок может обвалиться, да и спасать там уже некого! — Элжерон настойчиво прижал к себе вырывающуюся девушку, не позволяя ей так глупо пожертвовать собой ради того, кого было не вернуть. И кто не был этого достоин.

— Но я должна! Матушка! Я должна помочь ей!

— Она не мать тебе! — рявкнул ей на ухо Элжерон, ощущая, как сожаление и муки совести сменяются праведным гневом. — Она лишь твоя мачеха, и это она наслала на тебя ту странную болезнь, от которой я тебя избавил! Она тебя прокляла! — Элжерон выдернул из кармана брюк остатки кулона и, открыв, ткнул его в руки Маргарет. — Узнаешь? — спросил он.

— Это же… мои волосы, до болезни, — растерянно произнесла девушка, вытаскивая спутанный локон. — И это ее кулон. Кулон, который подарил ей отец, и который она никогда не снимала. Но как же так? Почему она это сделала? — Маргарет подняла на Элжерона глаза, в которых стояли слезы непонимания и обиды. — Я ведь все для нее делала… Я поддерживала ее после смерти отца больше, чем она меня. Я старалась быть для нее идеальной дочерью, которой у нее никогда не было. А она… желала моей смерти? За что? — всхлипнула девушка.

— Да плевать ей было на то, как ты себя ведешь и какая ты! — осерчал на эту наивность граф. — Ее не заботило, что ты милая, добрая, образованная и нежная девушка. Ее интересовало исключительно наследство и титул, которые перешли бы к ней после твоей смерти!

— Вы правда так думаете? — спросила Маргарет, несколько успокаиваясь.

— Конечно. Ты пригрела змею у себя на груди. Мне очень жаль, — граф нахмурился, не зная, как утешить девушку. — Она повсюду ездила за тобой, поскольку проклятие, привязанное к кулону, могло ослабеть и дать тебе выздороветь, а затем ей пришлось бы все начинать сначала и терять время, коего у нее было не слишком много.

— Я говорила про то, что Вы сказали обо мне, — щеки баронессы очаровательно порозовели, и она смущенно отвела взгляд.

— О, простите меня, — Элжерон вздрогнул, приходя в себя. — В пылу я пересек некоторые границы и наговорил лишнего, поведя себя неучтиво. — Он разжал руки, отпуская девушку и поднялся, помогая ей также встать на ноги. — Надеюсь, я не оскорбил Вас своей резкостью, — с сожалением добавил граф.

— Нет, что Вы, отнюдь, — ответила Маргарет с легкой улыбкой, в которой, впрочем, Элжерон услышал разочарование.

— Что ж, в таком случае я бы предложил Вам подняться наверх и отдохнуть после всего, что здесь произошло. — Элжерон окинул взглядом руины, оставшиеся от зала. — Мне же предстоит много работы по восстановлению повреждений, — обреченно вздохнул он, имея в виду не только обрушившиеся стены.

Гостиная мягко прогревалась уютным камином, что похрустывал тщательно наколотыми поленьями. Элжерон сидел рядом с ним в кресле, рассеянно глядя пустым взглядом на шахматную доску, на которой не стояло фигур, и слушал, как в отдалении, на втором этаже, стучали инструментами рабочие. Граф нанял их в Абердине, и по их словам, еще несколько дней — и стена будет восстановлена, и получится даже лучше, чем старая. От Элжерона требовалась лишь солнечная погода, или хотя бы отсутствие осадков на время строительства. Впрочем, пока что ему не пришлось применять свои силы. Погода стояла ясная и теплая. Весна развернулась в полную силу, словно кто-то распахнул двери ее клетки, и теперь она вволю могла танцевать на заснеженных лугах, стаптывая остатки зимы до самой земли и пробуждая жизнь.

За последние два дня произошло так много всего, что Элжерон никак не мог это воспринять. Отец Андрес прибыл настолько быстро после гибели Ариадны и Филиппины, словно стоял под дверями замка и дожидался подходящего момента, чтобы войти. И по его глазам можно было прочесть, что он готов возложить на графа грех убийства женщины. Будто она сам развалил ту злосчастную стену, чтобы она пренепременно упала прямо на нее. Видимо, это было из-за выражения лица Элжерона, ведь он все еще был шокирован, но не смертью Филиппины, а тем, что он сотворил собственными руками с бедной Ариадной.

К удивлению графа, и Маргарет, и вся прислуга встали на его сторону. Когда прибыла полиция, все в один голос заявили, что это был несчастный случай, а про Ариадну и вовсе никто не упоминал, будто ее и не было никогда. С одной стороны, Элжерон был рад понять, насколько много близких и дружных людей его окружало, но с другой, он ощутил себя преступником, а всех окружающих — соучастниками преступления, что покрывали его. Вновь и вновь на него накатывала волна стыда и отвращения к самому себе, он проигрывал в голове это событие и думал, думал, думал… Размышлял, не лучше было бы пожертвовать, в конце концов, собой в этой ситуации. И не стало ли произошедшее актом крайнего эгоизма. Ведь он всегда был болезненно альтруистичным, и его поступок пошатнул его отношение к самому себе.