А ведь было и так, что враг не покидал шатров, успев, однако, изготовиться к бою! И тогда наши получали разящие, смертельные удары копий или прямых клинков в спину или в бок — прямо сквозь войлочные стенки юрт! Также сзади запросто могла прилететь стрела… Начали проверять каждый шатер перед тем, как занять позицию вблизи его — но ратников порой встречали летящие буквально в лицо срезни, или же удары вражеских клинков… Теперь вот делаем проще — приблизились, прорубили ближнюю стенку юрты, заглянули — если кто есть, ворога тут же «чистят» лучники.
Вроде бы полегче стало…
Хотя полегче — это совсем не про нас! Ибо, первыми атаковав лагерь, мы же оттянули на себя главные силы поганых, густо ударивших навстречу многотысячной толпой! Но спешенных, непривычных к схватке грудь в грудь, где даже хорезмийские гулямы, не говоря уже о кипчаках и прочих кочевниках, заметно уступают обученным сражаться строем дружинникам! Да и все те же шатры пока что мешают ворогу полноценно использовать свое численное превосходство… А потому мы все еще идем вперед, тесня татар!
Бой у шатра темника то затухает, то разгорается с новой силой. Отряд князя Всеволода, потеряв не менее трех десятков гридей при таране правого крыла тургаудов, ввязался с гвардейцами в ближний бой — в то время как замыкающая клин сотня всадников обрушилась на лучников! Коловрат и его витязи несмотря ни на что прут вперед, буквально прогрызаясь сквозь ряды ворогов и рассекая строй монголов пополам… А гриди княжича Михаила уже опрокинули встречным ударом сотню конных телохранителей Кадана, уступающих русичам прежде всего ростом и весом жеребцов! Перебив большую часть улепетывающих китайцев, Михаил Всеволодович все же отказался от преследования темника и бросился на помощь отцу… Две с половиной сотни дружинников буквально втоптали в землю пытающихся отступить стрелков, да на разгоне с холма врезались в тыл тургаудам, едва успевшим развернуть чжиды навстречу панцирным гридям!
Однако копья не остановили тарана орусутов — хотя в первые мгновения десятки ратников погибли на их стальных наконечниках… Но павшие продавили уже начавший разваливаться, рыхлый строй неприученных драться пешими монголов — а окончательно он рассыпался, когда в схватку вступила вся дружина Михаила Всеволодовича. С этого момента началось буквальное истребление ханских гвардейцев, замкнутых в два кольца!
Впрочем, те даже не попытались бежать, стараясь задорого продать свои жизни. И, увы, им это удается — крюки чжид хорошо подходят для стискивания всадников из седла; пронским витязям пришлось узнать это в деле! Однако все чаще именно русские прямые клинки да тяжелые рогатины орошаются кровью поганых; сулицы и стрелы, летящие в скученных тургаудов, зачастую находят свою цель!
Тают сотни монголов в гибельных тисках дружины — но на подмогу обреченным уже спешат пешие тюрки, издали осыпая орусутов стрелами, да понемногу приближаясь к холму все разрастающимся отрядом…
Тяжело дышащий, поминутно смахивающий со лба обильный, липкий пот, разъедающий глаза — и кровь, густо текущую из глубокого пореза, оставленного монгольским копьем, князь Всеволод ненадолго вышел из схватки, поравнявшись с расшитым золотыми нитями шатром темника. С высоты холма он попытался осмотреть поле битвы и оценить происходящее — и как только устремил свой взгляд к детинцу, сердце его отчаянно забилось! Половцы сражаются с ополчением у самых врат крепости, тесня защитников ко рву! Мирослав, дурак старый, видать ослушался его приказа сидеть в Пронске, повел воев на самоубийственную вылазку!
— Бери с собой всех всадников княже и скачи ко граду. Иначе быть беде…
Услышав вблизи голос боярина Коловрата, Всеволод Михайлович вздрогнул от удивления! А когда он посмотрел на Евпатия, то в горле его встал ком… Словно бы бесшумно приблизившийся витязь едва держится на ногах — в жутко посеченных доспехах, с сочащейся во многих местах сукровицей из-под кусками развалившейся дощатой брони (вражеские удары перебили ремни, связующие железные пластины, после чего достали и кольчугу)… А его окровавленное, в синяках и ссадинах лицо, больше похоже на устрашающую маску какого-то чудища! И все же боярин цепко сжимает в руках отцовский харалужный меч и уже крепко потрескавшийся от многих ударов монгольский щит.
Третий за все время сечи…
Кое-как сглотнув мешающий говорить ком, Всеволод Пронский хрипло вымолвил:
— А как же вы?!
Коловрат раздраженно тряхнул головой:
— О нас не думай, княже! Все будет напрасно, коли поганые Пронск возьмут!
Ожесточился лицом князь, вновь обратив взгляд на сражающихся у самых врат града — да потянулся к боевому рогу… Спустя мгновение раздался его утробный, гулкий рев над полем битвы — а после еще и еще, покуда уже все дружинники не обратили свои головы на источник звука. А обратив, увидели, что князь с небольшим отрядом ближников устремился назад, сквозь проход, прорубленный черниговскими да рязанскими ратниками в строю тургаудов… И быстро смещающийся с ними стяг, гордо реющий над гридями! И вновь затрубил Всеволод Михайлович, призывая за собой всадников — и гриди принялись вырываться из сечи, устремляясь вслед князю! Многие ведь уже успели разглядели опасность, нависшую над Пронском — а значит, и над их родными…
Однако чуть более сотни ратников дрались пешими — потерявшие жеребцов или стащенные чжидами из седел, но сумевшие отбиться на земле и встать! Они бы и были рады последовать за князем — но просто не смогли выйти из схватки с еще недобитыми, отчаянно сражающимися монголами…
С ними остался и смертельно уставший Коловрат — тяжело смотрящий с высоты холма на то, как резво бросились к спешенным русичам сразу несколько сотен тюрок, до того лишь обстреливающих дружинников из-за спин копейщиков-гулямов…
Четыре сотни уцелевших дружинников скачут за своим князем, поминутно набирая ход… Тысячу кипчаков бросил им навстречу Кадан, вдруг почувствовавший себя в ловушке — впереди все еще сражающаяся крепость, справа и слева же крутые обрывы Покровского холма! А позади — выкопанный защитниками града ров, подступы к которому прикрывают установленные его же людьми рогатки, к свободному проходу в котором и летят бешеные орусуты! Мало их, вдвое меньше брошенной навстречу тысячи, да вчетверо меньше собравшихся под его началом нукеров. И все же чувство, что он сам загнал себя в ловушку, не покидает темника…
Коли половцы вырвались бы из-за ограждения, то окружили бы русичей, рассеялись бы на крыльях дружины, обстреливая воев издали, по старой традиции степняков! Но гриди, ведомые князем да разгоряченным княжичем, успели доскакать до разрыва в ограждение рогаток, прежде, чем вся тысяча его миновала… Ударили в лоб русичи по спешно пытающимся разойтись пред ними кипчакам! Не удался маневр кюгана, желающего пропустить орусутов сквозь собственный строй, не теряя при этом нукеров, да засыпая стрелами атакующих с двух сторон… И если половине поганых все же удалось направить коней прочь от острия клина дружинников, то прямо за рвом русичи врезались в скачущих навстречу ворогов, уже не способных свернуть в сторону!
Практически не осталось уже рогатин у ратников — но нет и копий у большинства кипчаков. А пущенные даже в упор срезни редко когда настигают свою цель среди лучших воев Пронска! Ибо не скупился князь на своих гридей, а потому могли они позволить себе лучшую на Руси броню… Насквозь рассекли тяжелые, панцирные всадники толпу поганых, неистово рубя ворога мечами да саблями — а последние и сами пытаются уйти в сторону, избегая лобовой схватки с разъяренными, бронированными витязями!
Вот только после половецкие срезни густо полетели в спины воям — и целят поганые теперь уже в скакунов…
Отчаянно затрубил в рог Кадан, видя, что три сотни уцелевших под ливнем стрел орусутов все же прорываются к его тысяче! Спешенные нукеры быстро прыгают в седла — а верховые уже натягивают тетивы, также надеясь перебить срезнями лошадей ратников…
Но именно в этот миг из раскрытых ворот детинца вновь вылетела сотня оставшихся в граде дружинников, ведомая самим воеводой! Расступились перед разгоняющимися гридями уцелевшие ополченцы — а в тыл замершим на месте половцам ударили склонившие рогатины свежие вои! Полетели под копыта лошадей пронзенные ими кипчаки — неудержимо рвется русский клин к помертвевшему от страха темнику, хорошо различимому в дорогих доспехах, да на арабском белоснежном скакуне! И бежать Кадану некуда — стиснули его людей половцы, сзади прорываются сквозь их ряды орусуты, и спереди они же летят на тысячу, несмотря на рухнувший сверху ливень срезней!
