– А этот Фаулер, – спросил Алекс, – он знал?

Дэниел отложил блокнот в сторону.

– Нет. Он думал, что выполняет просьбу одной отколовшейся группы марунов, сговорившейся с землевладельцами северного побережья. Ему объяснили, что нужно уничтожить все следы договора, заключенного когда-то племенем, чтобы тысячи акров земли можно было расчистить под плантации. И хорошо заплатили.

– Его наследники в Англии до сих пор убеждены, что все было именно так.

– А почему бы и нет? – Министр усмехнулся. – Ведь он работал в колонии. Вернемся к более насущным вопросам. Понимаете, доктор, мы хотим, чтобы вы нас поняли. Серьезно.

По словам Дэниела, Халидон не претендовал на политическую власть, причем никогда и не пытался участвовать в подобных торжищах. Они исповедовали теорию исторической закономерности, согласно которой любой социальный хаос и борьба противоположных идеологий рано или поздно должны уступить место нормальному, спокойному развитию общества. Идеи выше храмов, и каждый человек должен иметь свободный доступ к ним. Так учил Акваба. Свобода передвижения, свобода мысли… Свобода борьбы в случае необходимости. Религия Халидона по сути своей ориентировалась на человека, а в символике ее лесных богов находила отражение постоянная борьба за свободу смертных. За свободу жить согласно основополагающим законам племени, при этом не принуждая другие племена жить так же.

– Неплохие постулаты, не правда ли? – поинтересовался министр.

– Конечно. Но вместе с тем и не оригинальные.

– Не согласен, – возразил Дэниел. – В теории можно найти сотни аналогичных примеров, но на практике… Каждое общество в процессе становления и развития доходит до той стадии, когда появляется желание распространить свои идеи и влияние на максимально возможное количество других. От фараонов до Цезарей. От великих империй – Священной Римской или Британской – до Адольфа Гитлера. От Сталина до вашего собственного правительства, состоящего из прозелитов индивидуальной свободы. Остерегайтесь святош, Маколиф. Все они в какой-то мере святоши. И таковыми остаются.

– А вы – нет? – иронически возразил Алекс, разглядывая каскады воды за огромным окном. – Вы просто решаете, кто есть кто… и поступаете соответственно. «Свобода борьбы» – кажется, так это называется?

– Вы считаете, это противоречит нашим целям?

– В данном случае вы абсолютно правы. Именно так я и считаю. Когда «свобода борьбы» подразумевает свободу убивать тех, кто не согласен с вашими идеями.

– Кого же мы убили?

Алекс отвернулся от окна и внимательно посмотрел на Дэниела.

– Начнем со вчерашней ночи. Два носильщика из экспедиции, которых заподозрили в получении нескольких долларов от британской разведки. Ваш «бегун», которого мы знаем под именем Маркуса, сказал, что они были агентами. Он убил их. За что? За то, что держали глаза и уши открытыми? Докладывали, что мы ели на ужин? Кто приходил навестить нас? А эта жирная свинья Гарвей, обыкновенный связной, самая мелкая сошка, который вообще ни черта не знал и от которого, поверьте, просто воняло. Все равно устраивать ему автокатастрофу на обратном пути в Порт-Мария – это перебор. – Маколиф перевел дыхание и подался вперед на стуле. – Вы хладнокровно уничтожили предыдущую экспедицию – всех до единого, хотя прекрасно знали, что они, так же как и я, просто выполняют свою работу за деньги, которые им платит «Данстон». Но даже если вам удастся найти объяснение всем этим убийствам, вам никогда не оправдаться за смерть Уолтера Пирселла. Так что, ваше высочество и величество господин министр, вы – первый святоша из всех святош.

Всю эту гневную тираду Дэниел выслушал сидя, облокотившись на стол. Когда Алекс закончил, он слегка повернулся лицом к окну.

– Около ста лет назад этот кабинет был единственным помещением в здании, которое построил один из моих предшественников. Это он настоял, чтобы помещение для министра – он называл его палатой – выходило окнами на водопад. Он говорил, что постоянный шум и вид водопада помогают сосредоточиться и отрешиться от мелочей. Этот давно забытый бунтарь оказался прав. Я не перестаю удивляться всей этой картине… игре цветов… А главное – это действительно помогает сосредоточиться.

– Вы хотите сказать, что убийства, о которых я говорил… мелочи?

Дэниел толчком вернул стул на прежнее место.

– Нет, доктор. Я просто думаю, как вас убедить. Я скажу вам чистую правду, хотя и сомневаюсь, что вы поверите. Наши «бегуны», проводники, наши агенты, если угодно, обучены тому, чтобы по возможности использовать психологический эффект. Например, страх. Это грозное оружие, Маколиф. И никакого насилия. Впрочем, это не значит, что мы действуем только ненасильственными методами… Ваши носильщики живы. Их захватили, завязали глаза, отвезли на окраину Уэстон-Фавел и отпустили. Им не причинили вреда, но напугали до смерти. Они больше никогда не будут работать на МИ-5. Гарвей действительно мертв, но мы не убивали его. Ваш мистер Гарвей торговал всем, что попадалось ему под руку, включая женщин, а особенно – молодыми девушками. По дороге в Порт-Мария его застрелил отец одной из них, вот и все. А мы просто воспользовались случаем и приписали это себе… Вы говорите, мы уничтожили первую экспедицию «Данстона». Давайте разберемся. Трое из четверых белых людей пытались убить наших разведчиков. Они пригласили их на переговоры и убили шестерых молодых парней.

– Один из этих… белых был сотрудником британской разведки.

– Мы знали это от Малкольма.

– Не могу поверить, чтобы профессиональный разведчик стал стрелять вот так, без причины.

– То же самое сказал Малкольм. Но факты остаются фактами. В возникшей схватке человек вынужден занять какую-то позицию. И этот человек, кем бы он ни был, сделал свой выбор…

– Вы говорите о четвертом? Он поступил иначе?

– Да. – В глазах Дэниела что-то мелькнуло. – Он оказался неплохим парнем, этот голландец. Когда он понял, что затевается, он яростно этому воспротивился. Он побежал, чтобы предупредить остальных наших, бывших неподалеку. И его застрелили свои.

Какое-то время оба молчали. Потом Алекс спросил:

– Ну а как же Уолтер Пирселл? Для него вы тоже подготовили свою версию?

– Нет. Мы не знаем, что произошло. Или кто его убил. Есть только предположения. Он был последним человеком на свете, чьей смерти мы могли бы пожелать. Тем более в таких обстоятельствах. Если вы этого не понимаете – вы просто глупец.

Маколиф поднялся и задумчиво подошел к окну. Он почувствовал, что Дэниел смотрит на него, но заставил себя не реагировать, пристально разглядывая отвесно падающие струи воды.

– Зачем вы привели меня сюда? Зачем рассказали так много… о себе… и обо всем остальном?

– У нас нет выбора. Если вы не лжете и если Малкольм не ошибся, а ни в то, ни в другое я не верю… Мы знаем вашу позицию не хуже, чем ваше прошлое. Малкольм привез из Англии полное досье на вас, собранное МИ-5. Поэтому мы хотим сделать вам предложение.

Алекс обернулся и внимательно посмотрел на министра.

– Боюсь, от этого предложения я не смогу отказаться.

– Во всяком случае, не сразу. Ставка – ваша жизнь. И жизнь ваших коллег.

– Бумаги Пирселла?

– Более существенное, но и они тоже, разумеется.

– Продолжайте. – Маколиф остался у окна. Звук падающей воды как бы связывал его с внешним миром. Это немного успокаивало.

– Нам известно, что хотят англичане: список всех, кто входит в иерархию «Данстона». Деятелей международного финансового бизнеса, кто желал бы превратить наш остров в экономический рай, вторую Швейцарию. Не так давно, пару недель назад, они слетелись сюда со всего мира. В Порт-Антонио. И лишь несколько под своими именами, остальные – инкогнито. Они решили, что уже пора. Швейцарские банки под страшным, естественно, нажимом раскалываются один за другим, раскрывая традиционно хранящиеся в тайне номера секретных счетов… У нас есть список «Данстона». Мы готовы его обменять.

– На наши жизни плюс документы?..