– И он может проторчать там трое суток без еды в компании диких кошек, если решит, что это ему поможет. Но он ни за что не осмелится появиться перед Уорфилдом с пустыми руками. – Дэниел взглянул Алексу в глаза. – А вы знаете, что именно он предложил вас в качестве руководителя экспедиции?

– Он предложил меня… – Алекс не договорил фразу ввиду ее полной бессмысленности.

– Скажите нашим людям, чтобы продолжали наблюдение, – приказал министр. – Пусть подберутся поближе, но не трогают… если он не будет пытаться связаться по радио с побережьем. А если попытается – убить.

– Как вы смеете! – взорвался Алекс. – Вы не имеете права, черт побери!

– У нас есть полное право, доктор. Это вы, искатели приключений, пришли на наш остров. И изгадили его! Не надо говорить со мной о правах, Маколиф! – Так же внезапно, как и повысил голос, Дэниел перешел на спокойный тон. Обращаясь к девушке, он произнес: – Соберите совет.

Дэниел и Маколиф спустились по каменным ступеням на левый берег неширокого канала с быстрым течением. Перед ними лежал поросший высокой травой луг. Оба молчали. Алекс посмотрел на часы: было почти восемь вечера. Заходящее солнце окрасило небо всеми оттенками оранжевой гаммы. Темно-коричневые силуэты близстоящих гор подчеркивали их неприступность и напоминали древние крепостные стены. Поверхность озера казалась застывшим куском полированного стекла, в котором отражались черные скалы и оранжевое небо.

Они направились по краю поля к каменной ограде. Слева виднелись ворота. Подойдя, Дэниел открыл засов и широко распахнул их, приглашая Маколифа внутрь.

– Приношу вам свои извинения за мою несдержанность, – проговорил министр. – Вы тут ни при чем. Мы прекрасно понимаем, что вы не агрессор, а жертва.

– А кто вы? Жертва или агрессор?

– Я министр совета. А мы – ни то, ни другое. Я вам это уже объяснил.

– Вы мне много чего объяснили, но я до сих пор понятия не имею, что вы из себя представляете, – парировал Маколиф, наблюдая за бегущим к ним жеребенком. По мере приближения его бег замедлялся, шаги становились все нерешительнее и осторожнее.

– Он всегда убегает, – со смехом произнес Дэниел, потрепав его по загривку. – Его трудно будет воспитывать… Хэйе, хэйе! – крикнул он, хлопнув жеребенка по крупу, и тот, всхрапывая и прядая ушами, скакнул в сторону.

– Пожалуй, именно это я и имею в виду, – подхватил Алекс. – Как вы воспитываете… людей? Что вы делаете, чтобы они не бежали от вас?

Дэниел внимательно посмотрел на Алекса. Они были одни на этом просторном пастбище, ярко освещенном последними лучами заходящего солнца. Министр стоял спиной к свету, поэтому Алекс не мог видеть выражение его глаз, но хорошо чувствовал энергию, исходящую от собеседника.

– Вообще мы люди довольно непритязательные, – начал Дэниел. – Те немногие достижения цивилизации, в которых мы нуждаемся, – лекарства, например, или сельскохозяйственное оборудование, – у нас есть. Их приносят сюда наши люди теми же потаенными тропами. Всем другим нас обеспечивает наша земля. Воспитание, как вы сказали, сводится к тому, чтобы объяснить, какими несметными богатствами мы владеем. И изоляция от внешнего мира далеко не полная. Вы в этом скоро убедитесь сами.

С детства, продолжал Дэниел, юным халидонцам внушают, что родиться здесь – это особая привилегия, которую необходимо оправдывать всей своей жизнью. На ранней стадии воспитания формируется этика поведения, в основе которой – необходимость максимально полной реализации способностей каждого на благо общества. Они получают исчерпывающую информацию о внешнем мире – обо всех его преимуществах и недостатках, о простоте и сложности его устройства, о его гуманизме и жестокости, о добре и зле. Не утаивается ничего; в юношеском воображении не остается места преувеличенным ожиданиям. Тяга к житейским соблазнам уравновешивается – может, и чересчур жестко, признал Дэниел, – сознанием неизбежности наказания.

В двенадцать лет юные халидонцы проходят целую серию тестов. Сначала их экзаменуют учителя, потом – старейшины племени и, наконец, сам министр совета. По результатам этих экзаменов отбираются те, кого будут специально готовить для жизни и работы во внешнем мире. Им предстоит еще три года обучения, за которые они приобретают специальные навыки и основы профессиональных знаний.

К шестнадцати годам подростков выводят во внешний мир. Они живут в семьях халидонцев; за исключением редких случаев досрочного возвращения в родную семью, подростки проводят со своими приемными родителями-наставниками несколько лет.

– А бывают ли случаи дезертирства? – полюбопытствовал Алекс.

– Редко. Отбор очень строг.

– А что происходит, если вы все-таки ошибетесь? Если…

– На этот вопрос я отвечать не буду, – прервал его министр. – Замечу только, что «Лабиринт Аквабы» – это пострашнее любой тюрьмы. И это сводит количество нарушителей – как внутри, так и вовне – к минимуму. Во всяком случае, случаи дезертирства исключительно редки.

По тону Дэниела Алекс понял, что лучше не продолжать эту тему.

– Их возвращают?

Дэниел молча кивнул.

Рост населения Халидона контролировался. Впрочем, заметил Даниэль, на каждую пару, захотевшую иметь больше детей, чем разрешено, всегда находились семьи, ограничивающиеся одним ребенком или не заводящие их вовсе. И, к удивлению Маколифа, министр добавил:

– Браки происходят не только внутри племени, но и с людьми из внешнего мира. Это, разумеется, неизбежно и, более того, желательно. Но это сложная процедура, занимающая много месяцев, и довольно жесткая.

– Приподнимаете завесу?

– Что-то в этом роде. Но вы даже представить себе не можете, насколько все сурово. Этим занимается специальная служба безопасности.

– А как вы поступаете, если такой брак распадается?

– Исходите из общей логики, доктор.

– Подозреваю, наказание очень сурово…

– Подозревать вы можете что угодно, – ответил Дэниел, трогаясь с места. – Но вам гораздо полезнее обратить внимание на то, что у нас есть служба безопасности… сотни человек во всех странах мира. Они внедрены во все области науки и производства, во все правительства, в десятки университетов и институтов… И вы никогда не узнаете, кто принадлежит к Халидону. Это наша угроза внешнему миру и наше единственное средство защиты.

– Вы хотите сказать, что, если я сообщу кому-либо о том, что знаю, вы убьете меня?

– Не только вас, но и всю вашу семью. Жену, детей, родителей… Любовниц, близких друзей, каждого, кто имел или имеет какое-то значение в вашей жизни. Ваша личность, само воспоминание о ней будет стерто с лица земли.

– Но вам не удастся проследить всех, с кем я общаюсь, кому звоню по телефону. Вы не сумеете проконтролировать каждую минуту! Никому это не под силу. Я могу обратиться за помощью к армии, я могу вас найти!

– Нет, не сможете, – спокойно отреагировал Дэниел. – По тем же причинам, по которым это до сих пор не удалось никому… Мы почти пришли.

Они оказались на краю поля. Под густым навесом листвы, которая почти не пропускала и без того уже слабый свет.

Внезапно в воздухе разнесся жуткий всепроникающий звук. Какое-то нечеловеческое завывание. Низкий, доносящийся отовсюду и порождающий многочисленное эхо вой сжимал горло и не давал вздохнуть. Он напоминал звук ураганного ветра в лесу, медленно нарастающий и переходящий по мере приближения в рев, выворачивающий все внутренности.

Он становился все громче и громче; эхо подхватывало басы и разносилось в джунглях, отражалось от горных склонов… Казалось, что дрожит сама земля.

Когда он прекратился так же внезапно, как и возник, Маколиф заметил в сгущающейся темноте человеческие фигуры, которые размеренно и спокойно двигались по полю к какой-то определенной цели. Некоторые из них в руках несли тускло горевшие факелы.

Поначалу их было четверо или пятеро; они шли от ворот. Потом со стороны южного берега озера появилось еще несколько, а по самому озеру скользили плоскодонки с факелами.