Лесник в своих предположениях оказался прав. Около восьми, за полчаса до заката, на дороге показалась загруженная какими-то мешками подвода, сопровождаемая тремя всадниками, к задку которой были привязаны еще две лошади. Итого шесть голов. А людей всего четверо. Я уступил Григорию Александровичу бинокль и он уверенно опознал Владислава, указав на юношу в кепке, клетчатой суконной куртке, серых штанах и желтых сапогах. Молодой совсем. Подельники тоже под словесное описание, данное отцу Лидой, подходили. Ну, четверо, так четверо. Выживет кто из них, спросим, где товарища потеряли.

Ну да, как минимум, один выживет, если мы его сами не пристрелим. Спустя пятнадцать минут, заехав под сень деревьев, где уже царила почти ночная тьма и разглядеть что-то можно было только вдоль тракта да припав к земле, на фоне все еще светлого неба, «партизаны» разделились. Один, отдав коня, присел в придорожных кустах, остальные, спешившись, двинули в чащу.

— Ну что? — даже не шепотом, а одним дыханием спросил у меня лесник, ведь до секрета от нас было всего метров двадцать, пять из которых — сам тракт с обочинами.

— Ждем, — так же почти неслышно выдохнул я в ответ.

Прошло полчаса, солнце совсем село, а в лесу и вовсе темень, хоть глаз коли. Мы сейчас даже не видим ближайшего противника, ориентируемся лишь на слух, надеясь, что если он захочет переместиться, то нашумит. Впрочем, запах тоже помогает. Недаром устав запрещает курить на посту. Умный, огня не видно, но дымок табачный выдает. От нас же, разве что конским потом натягивать может, да ведь и «партизан» сюда не пешком пришел. Сидим. Ждем. Руки-ноги начинают затекать, хочется встать, размяться. Но нельзя. Ждем.

ДАдАхх!!! Земля подо мной, показалось, провалилась на сантиметр и я чуть было не потерял равновесия. До того места, где разом взорвался БК целой гаубичной батареи от нас было метров семьсот и вспышку мы видеть не могли за деревьями, но ее ярко-желтый свет, переотразившись от сосновых стволов, достиг наших глаз багряной зарницей, на фоне которой очертился силуэт вскочившего на ноги «партизана». Я знал, что будет, ждал взрыва, но, подавленный его мощью, промедлил. А вот Георгий Александрович оказался не столь впечатлительным, рванувшись к поляку и влепив ему приклад семикилограммового «Томпсона» промеж лопаток, начисто вышиб из легких воздух.

Хххшшшш — посыпались сверху переломанные ветки и сосновая хвоя и этот звук привел меня в чувство. Подбежав к леснику я принялся помогать ему пеленать бандита, который от шока был вообще не в себе, валяли мы его, как тряпичную куклу.

А! — раздался ближе к Чернухе, на огневых позициях короткий жуткий вопль, затих на секунду и ударил в уши снова, на сей раз долго, протяжно, — А-а-а-а!!!

В тишине, нарушаемой лишь шорохом все еще падающего с небес мусора, послышались удары хлыста, конский топот и грохот тележных колес по сухой земле. Вгосподабогадушумать!!! Кто-то выжил и драпает!!! Раздолбай, не мог ракетницу прихватить! Что тут фонариком толку, если до батареи добрых полкилометра?!!

— Вя-а-хррр!!! — заорал я что есть мочи, зная, что спутали мы в лесу только Веснянку, коня же своего я не тронул, все равно от нее не отойдет. В ночи раздалось в ответ короткое, злое ржание и считанные секунды спустя ко мне подлетело, показалось, нематериальное, зыбкое, но живое воплощение тьмы. Удар сердца — и я уже в седле, второй — мой конь прыжком переходит сразу в карьер, взлетая над белеющим утрамбованной землей посреди черной травы трактом. Какая-то минута и я уже домчался до поворота на Чернуху, до которой метров двести. Черт! Черт!! Где он?!!

— Janek!!! Angej i Tadeusz eksplodowali! — окликает меня справа, прямо с поля, видно в горячке приняв за своего. Сквозь гулкое буханье крови в ушах теперь слышу грохот несущейся по стерне двуколки. Тело смещается в седле чуть в сторону, пригибаюсь к самой гриве коня и мы с Вяхром входим в вираж. Вот уже вижу двуколку и стоящего в ней на полусогнутых ездока, выхожу навстречу почти впритирку и, выпрямляясь, выхватываю притороченную справа к седлу спату, рубя его слева поперек шеи.

Метров через пятьдесят я остановился и оглянулся на недалекую деревню. Собаки сходят с ума, но дураков любопытствовать, что за война вдруг началась, нет. Да и не разглядеть меня сейчас в темноте. Развернувшись, я догнал неуправляемую двуколку и остановил. Включив фонарик, увидел на белых мешках тело в желтых сапогах и клетчатом пиджаке из обрубка шеи которого все еще, пульсируя, била кровь. Владислав. Тут же лежит прицел от гаубицы. А вот головы нет. Пришлось возвращаться. Хорошо, что поле сжато и я ее быстро нашел на стерне, а заодно и кепку.

Через десять минут я, пересев в повозку и отпустив Вяхра, подъехал к леснику, который уже успел сходить за Веснянкой.

— Владислав все, — сказал я коротко. — Насколько я его понял, двоих разорвало, а он, гаденыш, уцелел, потому, что решил орудия на огневых испортить. Вон, прицел снять успел. А твой чего? — кивнул я на неподвижное тело у ног Григория Александровича.

— Этот тоже все. Мне тут мстители не нужны, — ответил он также лаконично. — Коней они взаймы у Тараса взяли, пятый остался там, пока не вернут. Конец ему, я Тараса знаю.

— Надо бы тех двоих проверить, — предложил я.

— Хочешь — иди, — сказал мне лесник. — Но не советую. Лес горит, да и, может, не все взорвалось. Если что просто раскидало, так сейчас от жара рваться будет. Не выжить им там, даже если до сих пор чудом уцелели.

— Хорошо. Что теперь?

— А теперь нам от них избавиться надо, — пожал плечами Григорий. — Посторонись. — С этими словами он легко поднял с земли и бросил на двуколку второй труп.

Мы двинулись в путь. Сначала по тракту вглубь леса. Ветер сейчас западный, пусть и не сильный. Пал пойдет в сторону опушки и позиций гаубичной батареи. Трофеи, конечно, может попортить, но и следов потом будет никаких не найти. А мы как раз обошли пожарище с севера и углубились во владения лесника, двигаясь к урочищу Райгрод.

— Опять не повезло, — вздохнул я с сожалением.

— Ты это о чем? — спросил меня лесник.

— Война неправильная, — ответил я словами Михаиру Исибасу. — Ты ко мне пришел, я аж загорелся, хотел даже, поначалу, Владислава этого чуть ли не на дуэль вызвать. Чтоб бой был, драка настоящая, чтоб победить! А вышло все опять, будто на заводе. План наметил, дело сделал. Как обычный технологический процесс. А то, что мечом его срубил, когда накладка у нас вышла, так он даже не вооружен был. Хоть пальнул бы в меня, что ли. На заводе тоже, знаешь накладки бывают. Получается, все делаешь правильно, даешь результат, побеждаешь вроде… А удовлетворения нет. В цеху ты так хоть деталь выточи. Так вот она, в руках у тебя! А здесь что остается? Только трупы и разрушения, которые нормального человека радовать никак не могут.

— Мне б твои заботы! — рассмеялся Григорий.

— Тебе моих забот не унести, так что, не желай того, чего не ведаешь, — ответил я с грустью и вдруг решился. Не знаю почему, но вызывал у меня доверие этот мужик. — Знаешь, может статься, годика через два сюда немцы придут, а нам, временно, подчеркиваю, временно, придется отступить. Схрон, ты говоришь, имеешь. Так хоть еды там запаси на годок-другой, в общем, сколько можно. Да и Лиду на восток уже сейчас тебе бы отправить. Я тебе письмо оставлю к жене своей, Полине, вот пусть с ним и едет. Встретят, приютят и устроят.

— Боишься, стало быть, немца? — без эмоций, даже не совсем вопросительно, а больше констатируя факт, отозвался Григорий Александрович.

— Тут, видишь, какое дело. Гитлер, канцлер немецкий, по стопам Наполеона чешет, а последний ведь до Москвы дошел со своим войском двунадесятиязык. Вот и этот, новоявленный, пожалует, как подомнет под себя всю Европу. Хребет мы любому сломаем, кто к нам сунется, в этом сомнений нет. Но вот вопрос времени… Пока ломать будем, в этих местах немцы, с их расовой теорией, могут успеть убить каждого четвертого, включая женщин, детей, стариков. Вот такая петрушка. На ус мотай, но болтать не советую.