— Но надо же понимать, что отчеты не дают полностью объективной картины. У меня еще до начала активных боевых действий была фора в полтысячи капремонтов БТ-5, из который мы бронетранспортеры делали для себя. Потом, танки и САУ, тысяча грузовиков и тягачей ЗИЛ, Яги, все это в нашем корпусе было новым, неизношенным. И, самое главное, у меня были отличные специалисты, как в ремонтных подразделениях, так и за рычагами и баранками машин. Людей-то в корпус брали с заводов, которые эти самые танки и машины выпускают!

— Фора, говоришь? Возможно. Только откуда она взялась? Что мешало другим взять БТ в работу? И не только ремонтировать их, но и учить на них танковые экипажи? В 15-й танковой дивизии водители танков новобранцы же были, а не те, которые с заводов. Потапов в рапорте указал 60 учебных часов вождения на каждого за месяц. Зато потом, по вине экипажей, случаи выхода танков Т-34 из строя отсутствуют полностью. Ноль! Да, я копии всех ваших докладов в штаб фронта читал. Ты не думай, что первые сведения получив, сразу к наркому побежал с представлением. Я о твоих похождениях все знаю! То, что ты с поста своего сбежал в рейд по польским тылам — конечно, ни в какие ворота. Нам здесь товарищ Берия всю плешь проел, что тебя, да с твоей головой, отпустили. Насилу отбились тем, что сами же его орлы всю эту кутерьму и затеяли. Но, в разрезе исполнения обязанностей начальника инженерно-технической службы округа, это никакой роли не играет. Там не побегаешь. А вот то, что и в твое отсутствие работа в 5-м корпусе шла как надо — о многом говорит. Так что прекращай здесь прибедняться, засучи рукава и вперед! У меня глаз наметанный, всех насквозь вижу, кто на что годен.

— Ну, положим, другие БТ не смогли в работу взять, потому, как мы все окружные запасы моторов Д-100-2 себе под это дело выгребли. Кроме минимального НЗ на ремонт подбитых машин…

— Ага, еще и с ЗИЛа тысячу моторов выциганил. Начальник финотдела с тех пор налысо бреется, — заржал Щаденко. — А вот в Ленинграде на Кировском заводе никто так лихо не обернулся, — уже серьезно добавил он. — Только ты не подумай, что я поощряю. Имей ввиду, инициатива свой предел иметь должна, а за пределом со старшими командирами быть согласована.

Я промолчал, не зная, что ответить, но тут, на мое счастье на столе затренькал тот самый аппарат.

— Щаденко! — поднял командарм трубку. — Есть! — разговор завершился, не успев начаться. — Чай отменяется, идем. — объявил он мне.

Вслед за начальником Управления кадров я вновь зашагал по лестницам и переходам наркомата. Он привел меня в зал, по моим ощущениям, находящийся прямо под восьмиэтажной башней здания. Помещение было похоже на театральное, с двумя блоками кресел и центральным проходом между ними, вот только вместо сцены стоял длинный стол, позади же него была глухая, занавешенная сейчас шторами стена. Видимо, под занавесями скрывалась карта. Войдя вслед за испросившим разрешения Щаденко, я увидел в первых рядах и за столом десятка два военных в званиях не ниже комкора. Замы народного комиссара обороны во главе с самим маршалом.

— Бригинженер Любимов, ко мне! — скомандовал, встав из-за стола Ворошилов.

Строевой подготовкой я последний раз занимался еще в Российской армии, по моему личному календарю — больше двадцати лет назад. Тем не менее, со всей старательностью попытался воспроизвести то, чем перед нами, простой пехотой, форсили брошенные в наш полк на доукомплектование залетчики из полка Президентского, да, те самые «Кремлевские курсанты». Печатая строевой шаг, я успел подумать, что зал слишком длинный, обычным я бы потратил в полтора раза меньше времени, но как только не извернешься, чтобы пустить пыль в глаза.

— Товарищ маршал Союза ССР! Бригинженер Любимов по вашему приказанию прибыл! — доложил я, не дойдя до стола пару шагов, остановившись на равном расстоянии между ним и первым рядом кресел.

— Кругом! — скомандовал нарком. — Слушай приказ! За мужество и умелое командование в бою 9-го июля у города Новая Вильня, за полный разгром и уничтожение силами тыловой ремонтной базы 5-го танкового корпуса польской кавалерийской бригады, наградить бригинженера Любимова почетным холодным оружием, взятой в том славном бою польской саблей с закрепленным на ней знаком ордена Красного Знамени! За взятие в плен, во главе Особого рейдового диверсионного батальона, командующего Августовской группировкой генерала дивизии Млот-Фиалковского вместе со штабом, имевшее важное значение для успехов Красной Армии в борьбе с этой группировкой, наградить бригинженера Любимова почетным огнестрельным оружием, трофейным пистолетом «Вальтер», с закрепленным на рукояти знаком ордена Красного Знамени! За захват Особым рейдовым диверсионным батальоном под командованием бригиженера Любимова восемнадцати английских тяжелых самолетов с грузом, за предотвращение тем самым массовых террористических актов с использованием отравляющих веществ, наградить бригинженера Любимова почетным огнестрельным оружием, взятым в этом деле трофейным пистолетом «Браунинг» с закрепленным на рукояти знаком ордена Красного Знамени! За образцовое выполнение служебных обязанностей, за умелое руководство инженерно-технической службой 5-го танкового корпуса, за проявленную инициативу в деле доукомплектования корпуса бронетехникой, присвоить бригинженеру Любимову очередное специальное звание дивизионный инженер!

Я был предупрежден. Я знал заранее, что будут награждать. И все равно, уперев остановившийся взгляд во входную дверь напротив, испытал неимоверное духоподъемное чувство и не сразу отреагировал, когда после короткой паузы маршал Ворошилов подал мне команду:

— Дивинжинер Любимов! Кругом!

Замешкавшись, я впопыхах дернулся было вправо, но спохватился и повернулся через левое плечо, увидев усмехающегося в усы маршала и открытый резной ящик-футляр мореного бука на столе перед ним. Там, в гнездах, устроенных в крытой кумачом набивке, лежали два пистолета с новыми, тоже буковыми, накладками на рукоятях.

— Держи, заслужил! — закрыв футляр, на крышке которого в центре тоже оказалось резное изображение ордена, маршал протянул его мне.

— Служу Советскому Союзу! — принял я награду, отметив, что к футляру была очень предусмотрительно прикреплена двумя золочеными заклепками вышитая канителью, тоже золотой, кожаная ручка.

— А вот и сабля, — поднял нарком и взял двумя руками приставленный к столу с его стороны клинок в новых ножнах, на которых, у устья, на начищенной латуни, красовалось «Знамя». — Поздравляю!

— Служу Советскому Союзу! — как зацикленный, проорал я еще громче.

— Глянь, осоловел от счастья! — хохотнул командующий Московским военным округом и, одновременно, заместитель наркома обороны Буденный. — Еще бы, до сих пор во всей Красной Армии только у меня и шашка и маузер с орденами были! А тут сразу три «Знамени» на оружии! Придется нам, старикам, догонять.

Подначка подействовала, я пришел в себя и переложив и футляр и саблю в левую руку наконец пожал протянутую мне Ворошиловым руку.

— На этом, товарищи, объявляю совещание закрытым, — подвел черту нарком обороны. — Любишь пофорсить, — сказал он мне уже тише, так, чтобы расходящиеся военачальники не слышали. — Какого лешего ты стихийные митинги в Москве устраиваешь? Хочешь показать, какой ты герой на боевом коне? Личный парад себе устроил?

— Так, товарищ маршал, не виноват, — округлил я глаза. — Планировал сойти с поезда на базе ГАУ у станции Лосиноостровская и потом ехать окраинами, но на Белорусском вокзале меня высадили чекисты под предлогом осмотра вагона. Искали, что я в Польше намародерил. Вот и пришлось с вокзала сразу ехать в наркомат, чтоб доложить об этом вопиющем случае. Иначе б вы меня здесь до первого числа и не увидели!

— Тааак!!! — протяжно отреагировал на мое известие Ворошилов, большими пальцами обеих рук сгоняя складки гимнастерки за спину. — Ну, Лаврентий!!!

— Дело, конечно, надо прояснить, — поторопился я влезть с предостережениями. — Но скоропалительных выводов делать не стоит. Лейтенант ГБ Черепанов, который руководил фактическим обыском, громко упоминал в негативном ключе Красную Армию, а свои действия объяснял именно приказом наркома внутренних дел. Попытка очернить не только нас, но и товарища Берию, налицо.