Музаффар-заде осторожно развернул сложенный вчетверо листок.
«Здравствуй, Вера! И писать-то не хочется. До чего же я, оказывается, ошибся. Думал: ты лучше всех. А ты…»
Буквы прыгали. Кто-то писал торопливо, волнуясь:
«Берегись! Ты еще не знаешь, на что я способен!»
Майор Леднев стал внимательно рассматривать землю вокруг раскладушки, на которой лежал труп женщины. Вскоре он заметил след. Вероятно, Голубева пыталась бежать, но ее быстро догнали, потащили назад.
Когда все было кончено, у нее обшарили сумочку и, по всей видимости, забрали деньги.
— А письмо? — спросил следователь прокуратуры.
— Либо деньги взяты для того, чтобы запутать нас, либо письмо оставлено с той же целью, — предположил Леднев.
Музаффар-заде согласился:
— Отсюда и будем строить план следственных и оперативных действий.
Овчарка сразу бросилась на дорожного мастера. Младший лейтенант Полосов успокоил ее и вернул к раскладушкам. На этот раз собака потянула в другую сторону, однако вскоре совсем отказалась от поиска. Полосов стал водить ее по кругу. В одном месте на песчаном участке змеился велосипедный след.
Полосов не смог определить, куда он ведет, мешал каменистый грунт. Убедившись в тщетности своих усилий, младший лейтенант подписался под документом, который потом будет фигурировать в деле: овчарка след не взяла. Но он доложил о велосипедном следе, с которого на всякий случай с помощью гипса был снят оттиск.
Капитан Бабаев заметил, что скорей всего это проезжал почтальон Рауфов. Он каждый день доставляет корреспонденцию на отгонные пастбища колхоза «Победа». Живет в кишлаке Бунафша, это километра четыре в сторону. Ни в чем предосудительном не замечен.
— Надо провести опознание, — сказал Ледиев. — Если снятый оттиск окажется идентичным рисунку на покрышках велосипеда почтальона, то, видимо, придется искать и другие пути к раскрытию преступления.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Музаффар-заде, жмурясь от яркого солнца.
На фоне безоблачного неба вырисовывались острые вершины. По склону хребта, скупо поросшего арчой, к темно-зеленому островку можжевельника подбирались козы.
Утро было чистое, радостное, с настоявшимися за ночь ароматами земли. Горы излучали свет, точно их побелили. Из глубокого ущелья струился синий воздух.
Трудно было поверить, что сюда, в такую первозданную красоту, только что ворвалась смерть.
Леднев связался с управлением внутренних дел.
— Вас, конечно, интересует, где сейчас геологическая партия? — спросил оперативный дежурный. — Так вот, она за перевалом Машхур. Работы сворачиваются. Сенин и Голубева выехали в район Орлиной сопки на грузовике с номерными знаками 13–47. С ними водитель Султанов и рабочий Кадыров. Розыск машины объявлен.
— Выезжаю на Машхур! — доложил Леднев.
3
Ваганов проснулся совершенно разбитым. Всю ночь его преследовали кошмары. То он стрелял по каким-то смеющимся мишеням, то мучительно долго бежал за Людмилой. А когда наконец прикоснулся к плечу дочери, оказалось, что это кукла.
Николай Гаврилович сел на кровати, мрачно оглядел комнату. Вот она, эта кукла, с отбитым носом. Как нежно обращалась к ней девочка: «Золотая моя Валентина!»
Он вспомнил Зябликову — у той было такое же имя. Последняя встреча с ней оставила неприятный осадок. Ваганов пришел в универмаг «Детский мир» за новой куклой. Зябликова стояла за прилавком, что-то рассказывала покупателю, который слушал ее с ничего не выражающим лицом.
— Здравствуйте! — произнес Ваганов. Но почему-то Зябликова не хотела его узнавать. Тогда он стал разглядывать дамские сумки, зонты, губную помаду, краску для ресниц, духи, лак для ногтей, не очень понимая, зачем все это продают в детском универмаге.
— Покажите, пожалуйста, вот тот ночной крем, — с трудом выговорил он непривычное название, уверенный, что Зябликова откликнется. Она и в самом деле повернула голову.
— Ну как там Надежда? — спросил Ваганов.
— Не Сабурова ли? — вдруг проявил заинтересованность покупатель. — А вы кто ей будете?
— Это отец девочки, — уточнила Зябликова.
— Так это вы, значит, подали на алименты? — В голосе незнакомца прозвучала неприязнь.
Зябликова тоже вдруг рассердилась.
— Скиньте его с лестницы, Мавричев.
— А не лучше ли нам отметить знакомство? — неожиданно предложил Мавричев…
Это было на прошлой неделе.
Ваганов зажег газовую плиту, вскипятил чай. Вспоминать, что было потом, ему не хотелось.
Почтальон Рауфов прижал руки к груди и поклонился. Гости не успели опомниться, как оказались за дастарханом.
— Мы к вам по делу, — попытался внести ясность Музаффар-заде. — Хочу задать вам несколько вопросов.
— Слушаю, ака-джон, — с готовностью отозвался Рауфов.
— Вы вчера были на Орлиной сопке? Если да, в котором часу?
— Около четырех.
— Нам надо осмотреть ваш велосипед.
Капитан Бабаев представил понятых. Почтальон сразу повел всех по заросшей травой дорожке к миниатюрному хаузу[82] с зеленоватой водой. Остановился у карагача, похожего на большую разлохмаченную метелку.
Чуть замешкавшись, показал в сторону:
— Да вот он.
У Рауфова был старенький велосипед, хорошо известный всем местным жителям. Не одну тысячу километров проехал на нем неутомимый почтальон. Этим велосипедом его когда-то премировали, и теперь он не соглашался поменять его ни на какой другой.
Полосов достал мешочек с гипсовым оттиском. Рауфов отошел, чтобы не мешать, и заложил под язык табак.
Оттиск точно сошелся с рисунком на задней покрышке велосипеда.
4
Начальник геологической партии был высок и крепок, с суровым, обветренным лицом и давно нестриженной бородой.
— Ергин Юрий Петрович. Прошу. — И повел за собой Леднева.
Солнце повисло над ущельем, расцветило горы. Было видно, как в подсиненном воздухе дрожали золотые лучи.
— Вот моя палатка. — Геолог показал на один из брезентовых шатров.
Леднев вошел первым, быстро огляделся. Небольшой столик, табуретка, две койки. На одной из них полулежал мужчина лет сорока, в очках, с черной шевелюрой и густыми черными бровями, в накинутом на плечи халате.
— Присаживайтесь. А это мой заместитель Гулямов, он же наш парторг. Простужен сильно, — сердито бросил Ергин.
— Мы уже все знаем. Поехать должен был я! — Гулямов снял очки. Его глаза лихорадочно блестели, он тяжело дышал и вдруг надрывно закашлялся. Достал из-под подушки термос, налил себе крепко заваренный чай в алюминиевый стаканчик. — Вместо меня поехал Сенин… — И снова закашлялся.
— Я отправил Сенина, — подтвердил Ергин. — И Голубеву, хотя Веру можно было не посылать. Да ведь Сенин редактировал ее диссертацию — вот они и поехали вместе.
«Общественная нагрузка!» — вспомнил майор.
— Только они уехали, неожиданно приехал Голубев. — Начальник партии заходил по палатке: два шага туда, два обратно. — Вообще человек он странный. Я его знаю много лет. Он любил Веру, но, как бы это лучше сказать… тяжело. И она его любила. Беспокоиться было нечего. Но он всегда тревожился.
Ергин сжал в кулаке бороду:
— Она читала нам его письма. Нежные, взволнованные. Я бы никогда так не написал. Но иногда вдруг эти письма становились резкими — и тогда он приезжал.
— Значит, Голубев уже не раз бывал здесь? — уточнил Леднев. — Зачем?
— Конечно, бывал, и не раз. Выяснять отношения приезжал, зачем же еще? Но таким возбужденным я его еще никогда не видел. — И вдруг резко повернулся к Ледневу: — Вы его подозреваете? Немыслимо!
