Аллен Даллес специально пригласил «Валета» для разговора в Берне — на Херренгассе. Это было незадолго до июльских событий — до покушения на Гитлера. Даллес, проверяя свои данные, начал выспрашивать Ганса Гизевиуса про Армию Крайову — военную подпольную организацию польских националистов — про расстрелы в Катынском лесу и кампанию, поднятую в связи с этим вокруг убийства нескольких тысяч поляков.

Разговор о Польше имел самое непосредственное отношение к предстоящим событиям в Европе.

Настойчивые расспросы американского разведчика застали врасплох сидевшего перед ним агента. Ганс Гизевиус не мог сказать о Польше ничего внятного, он только пообещал собрать нужные сведения. Но зато в следующий свой приход на Херренгассе Гизевиус смог блеснуть умением оперативно добывать информацию, потребную для хозяина!

Эффектным жестом он положил на стол перед Даллесом несколько страничек, отпечатанных на машинке. С видом малозаинтересованного человека Даллес пробежал одну из них. Гизевиус перегнулся через стол и пояснил:

— Здесь выдержка из выступления генерала Бура на подпольном совещании. Его настоящая фамилия Комаровский. Он говорил это осенью сорок третьего года…

«Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас, — прочитал Аллен Даллес. — Мы не можем поднимать восстания против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт, а тем самым и русских вдали от нас…

Следующим выводом является то, что мы должны быть готовы оказать вооруженное сопротивление русской армии, вступившей в Польшу… Мы хотим избежать борьбы с немецкой армией… В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах».

— А это директива генерала Окулицкого, — сказал Гизевиус, когда Даллес перевернул страничку. — Генерал Окулицкий — начальник запасного штаба Армии Крайовой — это на случай провала генерала Бура.

Генерал Окулицкий писал командирам подпольных частей:

«Всем вашим подчиненным, — читал Аллен Даллес, — должно быть разъяснено, что большевики продолжают оставаться врагами Польши. Они хотят превратить Польшу и свою республику, чтобы затем сослать всех поляков в Сибирь».

— Откуда вы все это получили? — спросил Даллес. — Это достоверно?

— Так же, как то, что меня зовут Ганс Гизевиус! — Агент-двойник торжествующе откинулся в кресле. — Видите ли, — сказал он, — в Польше до недавних пор существовала нелегальная организация, которая называлась НСЗ — «Национальные вооруженные силы». НСЗ находилась в постоянных связях с гестапо… Недавно НСЗ влилась в Армию Крайову. Остальное вам, вероятно, понятно — я не растерял еще связей с гестапо…

Пришло время и Даллесу раскрыть перед Гизевиусом смысл всего этого разговора. Он сказал:

— Когда Гитлер будет устранен, встанет вопрос о сепаратном мире с Западом. Не так ли?.. Но нас интересует и Восток… Большевики не должны проникнуть в Европу. Если в Польше придут к власти сторонники довоенного режима, вступление русских в Европу будет затруднено… Вы понимаете меня, господин Гизевиус?

Да, Гизевиус понимал все… Он только не знал, чего от него потребует Даллес. Вскоре прояснилось и это.

— Не смогли бы вы посоветовать нам, господин Гизезиус, — спросил Аллен Даллес, — как сделать так, чтобы в определенное время, когда именно — я скажу вам позже, вокруг Варшавы оказалось бы возможно меньше германских войск… Ну и, конечно, в самом городе тоже… Это на тот случай, если бы польские национальные силы вздумали до прихода русских захватить власть в столице…

Даллес говорил осторожно. Он посвящал Гизевиуса в свои планы только в ограниченных пределах. Но «Валету» не нужно было разжевывать. У него сразу родилась идея.

— Я думаю, что для этого был бы полезен генерал фон Тресков — тот, который готовил покушение на Гитлера… Помните, с коньячными бутылками в самолете… Генерал фон Тресков и сейчас работает начальником штаба армейской группы «Центр». Он может по своему усмотрению перемещать войска…

В плане американской разведки — облегчить восстание в Варшаве — не хватало одного звена. Кто-то должен был отвести германские войска из Варшавы. И вот Гизевиус нашел это звено! Этот говорун и бахвал умеет приносить пользу…

Аллен Даллес поручил Гизевиусу связаться с генералом фон Тресков — пусть генерал уберет германские войска из района Варшавы. Конечно, это распоряжение должно исходить от руководителей военной оппозиции — предположим, от генерала Бека или кого-то другого…

Гизевиус продолжал играть роль равноправного собеседника. Он сказал:

— Было бы неплохо заверить нашу оппозицию в том, что правительство Миколайчика, после того как оно водворится в Варшаве, станет дружески относиться к Германии.

— Можете дать такие заверения, — согласился Даллес. — Тем более, что это подчеркивают документы, которые вы принесли…

В середине июля сорок четвертого года тайная директива руководства военной оппозиции дошла до генерала фон Тресков. В это время советские войска начали свое большое наступление на Центральном фронте, и генералу фон Тресков не представило большого труда оттянуть свои резервные войска из района Варшавы.

Для Вилли Гнивке, оберштурмфюрера СС, неприятности в Житомире не прошли даром. Пришлось распроститься с теплым местечком. Хорошо еще, что не загнали на передовую.

Некоторое время Вилли Гнивке был не у дел, а потом его послали в Маутхаузен, в дивизию, охранявшую концентрационный лагерь. Конечно, и с тестем пришлось расстаться — на новой должности Вилли денщик не полагался. Теперь Карл Вилямцек служил где-то в генерал-губернаторстве. Но Эмми недовольна, упрекнула в письме, что Вилли никогда пальцем палец не ударит для ее родственников. И, конечно, сразу пример — вот муж Марты Рамке тоже оберштурмфюрер, но ее родители живут как у Христа за пазухой…

Какая неблагодарность! Вилли два года держал ее отца денщиком. Не такое это удовольствие, как ей кажется. А с чьей помощью тесть стал шарфюрером — унтер-офицером? Кто написал ему рекомендательное письмо в Варшаву? С его, Гнивке, помощью старика удалось пристроить чуть ли не к самому Баху-Зелевскому… И после всего этого жена ворчит, что Вилли невнимателен к ее отцу.

В дивизии, стоявшей на охране заключенных концлагеря, Гнивке занимался снабжением — вернулся к старой профессии. Ему частенько приходилось выезжать из лагеря, но жил он в коттедже, недалеко от каменоломни, похожей на глубокий кратер вулкана. В лагере был целый эсэсовский городок, благоустроенный и красивый. Домики, стояли по обе стороны дороги, выкрашенные в светлые тона, с клумбами и цветами. Каждый день в каменоломни гоняли заключенных. Все-таки хорошо, что здесь не было тестя. У него бы полезли глаза на лоб от того, что он увидел в лагере Маутхаузен.

В некоторых коттеджах эсэсовцы жили с семьями. К примеру, Цирейс, начальник лагеря. Он поселился напротив, в коттедже салатного цвета. Вилли завидовал — везет же людям! У Цирейса жена полногрудая пышка, как раз во вкусе Вилли. Она часами просиживает у раскрытого окна, сдвинув в сторону занавески. А вечерами через прозрачные шторы тоже все видно. Фрау Цирейс разгуливала по комнатам в таком виде, что Гнивке просто скрипел зубами.

Да, у Вилли на этот счет была собачья жизнь. Он тосковал без Эммы и хаживал в публичный дом, находившийся в отдельном бараке под охраной эсэсовок в черной форме, с пистолетами на боку и в высоких, будто жестяных сапогах. Дом терпимости открыли здесь для эсэсовцев и некоторых капо, назначенных главным образом из уголовников для надзора за командами заключенных. Разрешение на посещение дома да вал тот же Цирейс или его заместитель. Это стоило одну марку, она прикладывалась к заявлению.

В этот день Вилли Гнивке намеревался побывать в заведении оберауфзеерин Штанге, надзиравшей за публичным домом. Он зашел в канцелярию получить разрешение, и как раз тут писарь подал Вилли телеграмму. С остановившимся сердцем он прочитал.