Вскоре явился маршал Бадольо, семидесятилетний старик, сохранивший отличную военную выправку. Он был расстроен и недоволен. Хмуро слушал Муссолини, который с увлечением рисовал картину предстоящих военных действий.

– Таким образом, – закончил он, – не пройдет и двух недель, как мир должен будет согласиться, что Греции больше не существует. Разве вы не согласны со мной, маршал Бадольо?

– К сожалению, – начальник генерального штаба несколько помедлил, словно подбирая слова, – к сожалению, не все обстоит так, как нам хотелось бы.

– Что вы хотите сказать? – насторожился Муссолини.

– В нашем распоряжении всего пять дивизий. – Бадольо снова помедлил. – Против двадцати девяти, которыми располагают греки.

– Ну и что? Тем эффектнее будет победа. Вы забываете про внезапность.

Маршал Бадольо словно не расслышал восклицания Муссолини.

– Я пришел к вам сообщить, дуче, что мнения начальников штабов морских и воздушных сил не расходятся с моим мнением. Мы еще не готовы к военным действиям.

– Опять та же песня! – Муссолини досадливо сморщил подвижное лицо. – Я не узнаю вас, маршал Бадольо! В Эфиопии вы вели себя иначе. Вас не приходилось подталкивать. Вы не остановились перед тем, чтобы применить удушливые газы против абиссинцев. Потом вы стали вице-королем Эфиопии… Могу вам обещать этот пост в Греции.

Муссолини бил на честолюбие маршала. Ему не хотелось обострять отношения с начальником генерального штаба в канун таких серьезных событий. Бадольо продолжал возражать:

– Там было иное – наше полное превосходство. Туземцы сражались против нас с кремневыми ружьями… Может быть, следует предварительно обсудить вопрос на верховном фашистском совете? К тому же финансовое положение в стране напряженное. Где мы возьмем деньги?

Муссолини вспылил:

– Никаких советов! Я ваш верховный совет! К вашему сведению, финансы никогда не приводят к государственным потрясениям. Империи распадаются лишь вследствие военных поражений или внутренней политической неустойчивости. Нам это не угрожает… Военные действия мы начинаем в четверг. Таков мой приказ.

– Даже раньше назначенного срока?

– Да! – Муссолини резко отвернулся от собеседника.

В кабинет без стука вошла Кларетта Петаччи. Наступило молчание.

– Я не помешала вам, дуче?

– Нет, нет, нисколько! – Муссолини расплылся в улыбке. – Вы собрались на охоту?

– Да. Как я вам нравлюсь в этом костюме?

– Великолепно! Вы как Диана, синьора Петаччи! Ваше место – в ее храме в Капуе. Могу ли я быть вашим лесным царем? – Муссолини явно заискивал перед любовницей.

В охотничьей куртке, тирольской шляпе и короткой юбке, открывавшей красивые ноги, Кларетта выглядела весьма эффектно и молодо. Она кокетливо повернулась, показывая охотничий наряд.

– Дорогой маршал, вы извините, если я похищу у вас дуче? Нельзя же постоянно заниматься делами… Вы не хотите проводить меня на охоту, дуче?

– Конечно, конечно! К тому же мы уже закончили наши дела… Итак, маршал Бадольо, вы отдаете приказ. Это окончательно и бесповоротно.

К машинам спускались все вместе. Мушкетеры взяли «на караул». Впереди шли Муссолини с Клареттой, позади маршал Бадольо и граф Чиано. Чиано смотрел на Кларетту и Муссолини. На лице мелькнула усмешка. Мелькнула и исчезла, – упаси бог, если ее заметит Бадольо! Властитель Италии шел рядом с любовницей, подлаживаясь под ее легкий шаг. Возможно, ему казалось, что рядом с ней он так же строен и молод. Но со стороны это выглядело комично.

Чиано не принимал участия в разговоре Муссолини с Бадольо. Он только подумал: «Если бы любовница дуче не вошла в кабинет, возможно, маршалу удалось бы убедить Муссолини отложить операцию». Он и сам раздумывал над исходом кампании: не слишком ли все авантюристично? Когда еще военные операции начинались при таком сопротивлении маршалов и генералов? Но теперь дело сделано.

Прощаясь с тестем, Чиано сказал:

– Вы разрешите мне, дуче, принять участие в предстоящих событиях? Я хочу доказать вам свою преданность и возглавить авиационную эскадрилью.

Слова Чиано растрогали Муссолини.

– Благодарю вас, дорогой граф! Благодарю! Я всегда знал, что вы поддержите меня в ответственную минуту…

Война была решена. Двадцать восьмого октября 1940 года итальянские войска вторглись на территорию Греции.

Когда германского рейхсканцлера захватывала очередная навязчивая идея, он уединялся, замыкался в себе. Каждый раз он приходил в буйное неистовство, встречая малейшие возражения или сталкиваясь с внезапным препятствием. Пусть отдаленно, но подобное состояние напоминало бешенство животных в первой стадии заболевания. Так собака, пораженная бешенством, прячется от людей, отказывается от пищи, пока признаки раздражительного беспокойства и возбуждения не переходят в приступы необузданной ярости.

Дилетантство Гитлер возводил в принцип. Он был уверен, что только не отягощенные излишними знаниями люди могут стать творцами оригинальных идей. Гитлер и себя причислял к этой категории, высказывая изумительное пренебрежение к науке, искусству, морали, ко всему, что, с точки зрения воинствующего обывателя, может сковать полет мысли юберменша – сверхчеловека. Среди излюбленных фраз была одна, которую Гитлер повторял особенно часто: «Когда я слышу слово „культура“, мне хочется взяться за пистолет…»

Его рука слишком часто тянулась за пистолетом. Могло ли быть иначе?

Дилетантство, возведенное в принцип, Гитлер относил к несомненным качествам выдающейся человеческой личности. Только дилетанты, озаренные сверхъестественной интуицией, способны поставлять миру великие идеи. Только они могут осуществлять их решительно и упрямо… Таким Адольф Гитлер считал себя.

Рейхсканцлер радовался и торжествовал, когда в два счета набросал план захвата Гибралтара, воспользовавшись туристской картой, висевшей на стене салон-вагона.

Это произошло на пути в Андеи на франко-испанской границе. Гитлер ехал туда для встречи с испанским диктатором генералом Франко.

Военный советник Йодль и начальник штаба вермахта Кейтель вышли из салона ошеломленные. Даже их шокировало поведение Гитлера. В их глазах все еще стояла туристская карта Западной Европы, изрезанная красными волосяными линиями железных дорог, пунктирами шоссейных магистралей. Сверху и снизу на карту наползали рекламы французских вин, марсельского варьете, средиземноморского курорта с видом ядовито-лазурного побережья. Угол занимало расписание поездов и международных пароходных рейсов. Карту, предназначенную для туристов, выпустила перед войной фирма Кука. Она не имела даже отдаленного сходства с привычными крупномасштабными картами генерального штаба. Генералы растерянно смотрели на синие стрелы, возникавшие под рукой Гитлера. Бегло начертанные линии пересекали танцовщицу, застывшую в фривольной позе около гибралтарской крепости. Шокированные профанацией военного искусства, представители штаба мысленно пожимали плечами, но вслух соглашались с Гитлером и отчетливо повторяли: «Яволь!»

– Я предлагаю вам только идею, – говорил Гитлер, расхаживая с карандашом в руке по салон-вагону. – Я исхожу из того, что мне нужен Гибралтар, как его захватить – подумайте сами. Многое я рассчитал лично, вам остаются только детали. Переброска войск требует три месяца. Переход франко-испанской границы произойдет за тридцать восемь дней до нападения. Британский ключ от Средиземного моря должен лежать у меня в кармане. Конкретные сроки я назначу после встречи с Франко. Произойдет она, возможно, сегодня. Все!..

Гитлер наклонил голову, давая понять, что беседа окончена. Он проводил глазами генералов, сгрудившихся у выхода, повернулся к Гессу и рассмеялся.

– Ну как тебе нравится?! Задал я своим тугодумам работу! Они, кажется, опять обалдели от моего плана. – Гитлер сел на кушетку и в радостном возбуждении шлепнул себя ладонями по коленям.

– Это гениально, мой фюрер! Как всегда, смело и неожиданно.